Мэтт неподобающе-пристально глядел на неё, не осознавая, о ком она говорит, а, осознав, недовольно вскинулся.

Твой отъезд был… неожиданным. Я не знала, что и думать.

Она резко остановилась, будто одёрнув себя, будто о чём-то себе напомнив.

Они нашли её, Мэтт.

Мэтт молчал.

Он не понимал, о чём она говорит, что она хочет от него, зачем она искала его, зачем приехала, и ему отчего-то хотелось также, как и когда-то, этим жгучим привычным молчанием попросить её уйти. Ему было спокойно с Иви, с его Иви, пока никто не старался внести смуту в их мирную ограниченную реальность.

Они нашли Иви. Ты был прав – во всём, с самого начала. Он её убил. Он похоронил её недалеко от дома её отца. Она была единственной, кого он похоронил, о ком он позаботился.

Мэтту отчего-то хотелось рассмеяться, запрокинув голову, и захлебнуться собственным смехом – он знал, что Иви была жива. Она была с ним всё это время, она спала в соседней комнате – живая, здоровая, невредимая. Это было какой-то нелепой ошибкой или чьей-то глупой шуткой, ведь этого просто-не-могло-быть.

Мэтт не отвечал, потому что не мог отыскать в себе сил, чтобы заговорить, потому что что-то, чему не было названия, что засело где-то глубоко и заставляло его сомневаться в себе – не с сегодняшнего дня и не с того самого дождливого воскресного вечера, что ревело и громыхало, когда Иви вернулась, а с того момента, когда он однажды проснулся уставшим, пустым, ничего не помнящим, когда увидел заголовок утренней газеты с именем первой жертвы.

На самом деле что-то не так пошло очень, очень давно – он всего лишь не хотел признавать этого, не хотел этого замечать.

Ты ни о чём не хочешь рассказать мне?

Анна была смелой и безрассудной – теперь он видел это. Когда-то она тоже просила его говорить с ней, делиться с ней, но тогда в её голосе не было этого осуждающего подозрения, лишь отрезвляющее искреннее сочувствие.

Мэтт подумал о том, что это – всё это – действительно выглядело странно, и ему хотелось наклонить голову, чтобы из неё вышла эта одуряющая покойная вода. Знакомая тьма застекленела в его глазах, остановилась, притихла, умолкла, остыв в его жилах – на жалкое мгновение или же на всегда.

Мэтт попытался представить себе, что всё это – правда, что Анна права, что Иви действительно нашла того, кто лишил её семьи и дома, кем бы он ни был, и он убил её.

То, что он представил, казалось жутким и неправильным, но куда более реальным, чем всё то, что окружало его последние дни, и он оказался обманут самим собой, только потому, что все те люди, все те сожжённые дома были реальнее всей его жизни. Это потрясло его, это заставило его вспомнить все свои кошмары, и один из них – Иви была мертва, потому что выследила его, потому что не хотела выслушать его, потому что держала в руках полусожжённый шарф, что был похож на другие, как один.

Его шарф.

Всё, что он хотел, это пересечь комнату, открыть дверь и увидеть за ней Иви.

Он только хотел убедиться, что он ошибся, что Анна заблуждалась, что всё всегда было в порядке, но где-то на краю сознания, собственного болезненного, воспалённого островка он уже знал, что в порядке не было – ни тогда, ни сейчас, что всё это не более, чем иллюзия – одна из его самых странных, самых страшных иллюзий.

Он не мог открыть дверь, потому что уже знал – Иви там нет.

И не было никогда.