– Пока, Темыч, – сказала она. – Ты, если что случится, не звони. Лучше СМС скинь.
– Что случится?
– Ну что-нибудь. Напиши: «SOS». Не звони. У меня Рози подскакивает от этих телефонных трелей. И царапается, как чумовая.
– Так ты звук отключи.
– Тогда не услышу. Все, пока. Чмоки.
Я убрал телефон и заснул – на этот раз без сновидений.
Проснулся около девяти утра и, совершив героический переход по маршруту туалет – ванная – кухня, остановился у холодильника, внимательно изучая его содержимое. Ульяна, умница, каких мало, купила и яйца, и бекон, и сок. Я с воодушевлением выложил это все на гладкую поверхность стола.
– Ах, Уля, Уля-Уленька, целую тебя в губоньки, – запел я, колдуя над яичницей, – за то, что ты мудра, как Одиссей.
Съев яичницу и запив ее холодным мультифруктовым соком, я вновь занялся наблюдением за происходившим на улице, и первое, что бросилось мне в глаза, – сосулька значительно увеличилась в размерах: если вчера ее длина была сантиметров пятнадцать, то сейчас эта блестящая опасная красавица достигала полуметра.
День тянулся медленно и неинтересно. Из дома напротив выходили люди, по тротуару ходили люди, в автомобилях ехали люди, а я – сидел запертый в дурацкой квартире и недовольно смотрел на все это, бормоча очередной шедевр про Ульяну.
Бабушка вышла из парадной около двух и направилась в сторону, противоположную станции метро. Через пятнадцать минут после ее ухода представитель коммунальной службы, в этот раз женщина, стала расклеивать на дверях в парадную какие-то объявления, параллельно сдирая разноцветные листы с рекламой продажной любви, которые час назад налепил на практически все свободные вертикальные поверхности юноша в грязной черной куртке с надписью: «Утка по-пекински» и телефоном на спине. Бабушка вернулась около трех, покормила кота, прочитала объявление, задержавшись у него минут на пять, и зашла в парадную, оставив меня даже без намека на экшен-сюжет. Перекурив это дело, я решил отправиться на диван, подумав, что, возможно, при таком однообразии окружающей меня реальности сон будет не в пример красочным и интересным.
И действительно, поворочавшись минут пятнадцать, я оказался все на том же Московском проспекте, только теперь летел над ним метрах в пятидесяти от асфальта дороги, по которой, тыча вверх пальцами, бежала все та же парочка моих антагонистов. Внизу справа показалась арка, ведущая во двор, и я, заложив вираж, вошел в нее сантиметрах в двадцати от верхнего ее предела, а затем, приземлившись, попытался проникнуть в рюмочную. Дульсинея, видимо не признав вчерашнего консультанта, выгнала меня, чуть не залепив затрещину грязной половой тряпкой. Я, испугавшись ее агрессивности, вновь взлетел и, набирая высоту, в отражении оконных стекол увидел свое тело, напомнившее мне тело то ли чайки, то ли баклана. Во двор вбежали преследователи, и тот, что постарше, усатый, закричал молодому, показывая на мою удалявшуюся в небеса серую тушку:
– Уходит, зараза!
А я действительно поднялся над крышей полюбившегося мне дома и полетел к центру города, наслаждаясь видами Петербурга. Внизу сменяли друг друга река Фонтанка, Сенная площадь, Невский и Суворовский проспекты. Увидев летающую тарелку «Невской ратуши», в которую собирались переселять весь чиновничий аппарат города, я полетел вниз и, аккуратно приземлившись на крыше, начал долбить ее клювом, вызывая на ней совершенно невообразимые разрушения. Через десять минут купол «Невской ратуши» треснул, обнажив роскошь какого-то огромного зала приемов. Посередине пустого помещения на каррарском мраморе пола стоял мужчина и злобно рассматривал меня в большие трещины крыши. Я испугался его взгляда и хотел было дать деру, но клюв застрял в образовавшейся от его же ударов трещине. Мужчина, увидев это, направил в мою строну нечто при внимательном рассмотрении оказавшееся масонским крестом и начал читать что-то на латыни. Страх мой достиг своего верхнего предела и перерос в ужас, именно это и позволило мне извлечь клюв из ловушки треснувшей крыши. Меня подбросило вверх на пару десятков метров, а затем я рухнул вниз, но вскоре выровнял полет и…
Проснулся.
– Господи Иисусе, – пробормотал я и направился на кухню за соком.
Шел третий час ночи – спал я долго. Решив перекурить, я сел на свое ставшее уже привычным место и посмотрел вниз, на пустоту ночной улицы.
Сон не шел более. Я пролежал в постели до утра, ворочаясь и иногда вставая на перекуры. Окончательно поднялся около восьми, вновь поплелся на кухню и, осмотревшись, сказал, укоризненно поглядывая на черный прямоугольник телефона:
– Ах, Уля, Уля-Уленька, целую тебя в губоньки, а ты мне закажи сорокоуст!
Сварил кофе, сделал яичницу и посмотрел, что изменилось снаружи за пять прошедших с моей последней вылазки часов. А там ничего не изменилось. Кроме сосули. Она за ночь вымахала так, как будто в ее тело вкололи специальных сосульных анаболиков. Ее собратья, усеявшие крыши домов, находившихся в поле моего зрения, тоже прибавили в длине за ночь, но эта, располагавшаяся прямо напротив моей темницы, точно была чемпионкой Васильевского острова по скорости роста.
– А ведь теоретически она может упасть, – сказал я, сделав глоток стремительно остывавшего кофе.
И тут же в качестве немого ответа на мой повисший в сжатом воздухе кухни даже не вопрос, а вообще невесть что со стороны станции метро к дому подошла целая бригада наряженных в оранжевое работников жилкомсервиса. Разыгралась беззвучная, по крайней мере для меня, миниатюра, из которой по беспорядочным телодвижениям коммунальщиков можно было догадаться, что их отряд планировал операцию по уничтожению свисавших с крыш домов сталактитов, и операция эта, судя по всему, представляла для них что-то похожее на переход Суворова через Альпы. Что-то героически-сложное. Закончив обсуждать стратегию и тактику борьбы с врагом, отряд ушел по Среднему проспекту в сторону моря, собираясь начать военные действия оттуда и последовательно уничтожать противника, продвигаясь к станции метро.
И снова настала скука, которую разбавляли лишь редкие пешеходы. Участок тротуара напротив обнесли небольшими оградками с натянутыми на них красно-белыми лентами, и люди шли по другой стороне улицы, которая не просматривалась с выбранной мною позиции.
Через несколько часов скука сменилась весельем: коммунальщики подобрались к дому, попадавшему в поле моего зрения, и их забавная суета на крыше и внизу помогла скоротать мне некоторое время в настроении чуть более приподнятом, чем в период искусственного коммунального штиля.
А еще через час настал черед дома, на крыше которого красовалась достигшая уже двухметровой длины сосуля-матка, находившаяся ровно напротив моего окна. Четыре человека в оранжевых жилетах сгруппировались внизу, что-то горячо обсуждая, а потом, вместо того чтобы идти и рубить врага под корень, направились в сторону дома, где в одиночестве уже третьи сутки томился ваш покорный слуга, причем проспект они решили перебежать в месте, совсем для этого неположенном.
– Куда вы пошли? – спросил я в тишине кухни. – Сбейте ее!
Дело шло к трем часам, и по логике этого магического места в скором времени бабушка должна была выйти из подъезда, чтобы покормить своего подвального питомца. Коммунальщики выделили пространство кормежки двумя маленькими оградками, превратив его в некое подобие гетто, куда лишний раз лучше было не заходить.
Какова вероятность того, что сосуля не упадет именно тогда, когда бабуля начнет равнозамедленное движение из парадной к маленькому окошку подвала, неся в руках парочку сосисок для своего подземельного друга?
Ответа я не находил, но и задачка была не из легких. Олимпиадный уровень. Я закурил, всматриваясь в хрустальный блеск росшего прямо на глазах василеостровского сталактита. Сосулька сверкала в лучах редкого февральского солнышка и, немного подтаивая, капала на грязь тротуарной части Среднего проспекта. Капли эти как будто выбивали морзянку, и я машинально начал расшифровывать послание прямо на пачке сигарет «Бронкс» ручкой, удачно оказавшейся на холодильнике. Три точки, три тире, три точки – слышалось мне в этой последовательности капель. Я встал и взволнованного забегал по кухне. «SOS», – говорила мне сосуля, и я не знал, что делать с этой новой задачкой.
