Но музыка звучала, и люди замерли, переводя взгляды на сцену. Туда, где в круге света стояла цыганка.

Полонский уже поднес бокал к губам, чтобы ощутить вкус дорогого виски, когда зазвучал ее голос. Сильный, звонкий и такой настоящий. Без синтезаторной обработки, без шлифовки. Так века назад пели те, кто кочевал по этой земле и любил свободу. В этом голосе не было фальши, он шел из самой глубины сердца и пронзал сердца тех, кто его слушал.

Она пела и, казалось, диапазону ее голоса нет предела. Но не только голос поразил Гера. Он видел, как девушка преобразилась. Она стала другой – настоящей. Она стала такой, какой он ее не видел никогда.

Дара в такт мелодии повела плечиком, слыша, как позвякивают на ее шее бусы с монетками, и, плавно подняв руку, заставила все браслетики зазвенеть и заиграть в лучах софитов.

Полонский видел, как девушка ведет плечиком в такт мелодии, как ее руки плавно чертят в воздухе невидимые рисунки, как она откидывает с лица упрямые локоны назад. Всё это завораживало настолько, что пространство вокруг него растворилось, и осталась лишь она в центре небольшой сцены, под лучами прожекторов. И звучал ее голос, который заглушал всё и проникал в самое сердце.

Слова песни лились из ее уст, и музыка всё убыстрялась, уводя за собой. Все находящиеся в зале были погружены в это волшебство. Голос девушки околдовывал своей чистотой и естественностью, которая не была испорчена рамками правильного вокала. Она пела так, как пели века назад ее предки. Хотя песня и была переделана под современный эстрадный вариант, но сама манера исполнения ее была настоящая. Поэтому и смогла она притронуться своей песней к сердцам тех, кто ее слушал.

Только когда звуки ее голоса растворились в пространстве зала, Гер понял, что так и сидит с бокалом в руке, не сделав ни глотка.

Дара стояла и смотрела перед собой. Когда она подошла к микрофону и услышала мелодию, она преобразилась. Она пела так, как всегда пела, когда выступала на концертах – искренне, отдавая всю себя без остатка. По-другому она петь не могла. Ведь песня – это ее душа. Так как она может обманывать свою душу? Как она может фальшивить и исполнять песню неискренне? Только когда мелодия стихла, и она услышала аплодисменты, Дара вернулась в свою грустную реальность.

Подойдя к девушке, Ковало повел ее через зал. Гер и его спутники двинулись им навстречу.

***

Голос Дары Шандор мог узнать из тысячи голосов. Как же удивительно она пела. Он всегда засушивался ею и часто специально приезжал туда, где она выступала. Стоя в толпе и скрываясь от ее взгляда, он смотрел на нее и мечтал, как она станет его. Мечты часто не сбываются, и это реальность жизни. Зато он точно знал, что свои мечты он сам заставит сбыться, не дожидаясь чуда.

– Кажись, дочка барона там на сцене заливается, – Рому тоже узнал этот голос. – Поди для Полонского поет. Быстро она для него всё делать стала.

– Рот закрой, – Шандору не нравился этот тон, хотя правоту его слов он и сам осознавал. Только не хотел слышать. Правда звучала слишком больно.

Шандор отпил из бока цветной коктейль и закурил, продолжая наслаждаться голосом Дары. Одной рукой он прижимал к себе вульгарно одетую блондинку, которая перебирала пальчиками толстую золотую цепочку на его груди.

– Чем болтать лишнее, отправь лучше наших людей. Пусть узнают, что да как, – Шандор кивнул на Дару.

– Будет сделано.

Ромо встал с дивана, предварительно отцепив от себя свою спутницу, такого же вульгарного вида. Обойдя стол, он пошел к выходу, махнув рукой стоящем невдалеке парням с явно цыганской внешностью.

***

Дара остановилась перед Гером и подняла на него глаза. В ее взгляде было столько нескрываемой ненависти, что даже Полонский поразился этому. Она не боялась его, как все, она его ненавидела. Это заводило Гера. Он чувствовал азарт. Это всегда ему нравилось в тех, с кем его сталкивала судьба – подчинять себе тех, кто тебя ненавидит. Он любил ломать и ставить на колени. Правда, до этого момента ломал он только мужчин, с женщинами такого делать не приходилось. Возможно, поэтому они и не были ему интересны. К женщинам он относился как к предметам, которые нужны в его жизни, а не как к личностям, которые могут его заинтересовать. В войне с бароном он видел очередной интерес для себя – сломать барона, заставить его признать свою силу. Победить сильного противника намного ценнее, чем слабого. Барон не сдавался, и у Гера не пропадал интерес к нему. Мало того, что барон оказался таким, так еще и его дочка такая же. Хотя до этого он ее и не воспринимал как личность. Да, красивая. Да, нужна ему в его игре. Да, привык он иметь таких, а потом они ему наскучивали – сами висли на шее. Здесь всё шло по-другому. Цыганка не сдавалась и вела себя не так, как он ожидал. Ко всему прочему, она еще и пела. Причем пела так, что даже его пробрало. Только слушая ее пение, он и увидел ее – настоящую, гордую, вольную, непокорную. И вот она стоит перед ним – и ни капли страха в глазах.

– Спляши для меня.

Несмотря на шум вокруг, Дара хорошо расслышала его слова, хотя Гер и произнес их негромко.

Дара хотела возразить, но, оглядев стоящих вокруг нее плотным кольцом мужчин, она встретилась взглядом с Ковало. Сил выдерживать его угрозы по отношению к неповинной в этой ситуации домработнице не было. Дара кивнула и опустила глаза. Она ждала, когда зазвучит музыка. Сейчас ей было всё равно, что плясать, ей вообще было уже всё равно. Когда она пела, она перенеслась в свой мир, где была прежняя она – вольная цыганка, а зрители вокруг напомнили ей о ее выступлениях. Ей нравилось петь для людей. Ей нравилось своей песней дарить им радость. Вот поэтому, спев, она ощутила в душе такую опустошенность.

Опять зазвучала мелодия. Видно, Ковало дал команду ди-джею за пультом, и тот поставил диск с музыкой. Заиграла одна из зажигательных цыганский мелодий, под которые ноги сами идут в пляс. Дара ожила, и опять всё вокруг нее растворилось – осталась лишь она и цыганская музыка, музыка ее души.

Дара встряхнула кудрями, и ее изящные руки плавно взметнулись вверх. Мелодичное позвякивание браслетов Гер расслышал даже сквозь шум музыки и замер. Дара была прекрасна, от нее нельзя было отвести глаз. Девушка плавно обошла по периметру площадку, и стоящие мужчины отступили назад, расширяя пространство.

Опять взмах руками и пол-оборота, и пестрая цыганская юбка, как ворох цветов, закружилась вокруг нее. Это завораживало, и уже никто не мог оторвать взгляда от пляшущей цыганки.

Гер видел, как она гибка и пластична. Казалось, ее ножки в изящных туфельках на невысоком каблучке не касаются земли. Дара опять прошлась по периметру круга, в котором танцевала, плавно двигаясь, и, взяв в руки края юбки, взмахнула верх. Как будто крылья экзотической бабочки запорхали за ее спиной. Мелодия убыстряла свой ритм, и девушка слилась с ней воедино. Цветастая юбка, звон браслетов, смоляные кудри и изящные руки – всё завораживало, и невозможно было оторвать взгляда от ее танца.

Когда в очередной раз вокруг Дары закрутилась ее цветастая юбка, Гер почувствовал, что у него перехватывает дыхание. А потом она упала на колени и, взмахнув кудрями, легла плечами на пол. Ее плечики заходили в такт музыке, а сама она стала медленно приподниматься с пола. Ее природная пластика позволила сделать это движение с такой легкостью, как будто в нем не было сложности. Она опять, откинувшись назад, провела копной кудрявых волос полный круг вокруг себя. Всё это было сделано с такой легкостью и пластикой, что зрители лишь завороженно любовались ею.

Древний танец, древний, как сам мир. Так танцевали ее предки веками, кочуя по этой земле. Она никогда не разучивала его движения. Она вообще не училась танцевать, она родилась с этим. Танец был в ее крови, он был частью ее, она была танцем, она цыганка – и этим всё сказано.

Музыка отыграла последний такт, и наступила тишина. Цыганская юбка взлетела, как ворох цветов, и опала вокруг фигурки девушки. Только позвякивание браслетиков на ее руках мелодично разливалось в пространстве переполненного зала.