– Ехать-то ещё далеко?

– Да почти приехали. Как в лес упрёшься, так налево.

Эта странная ориентировка вскоре стала понятна. Через несколько минут мы оказались на Т-образном перекрёстке. Прямо по курсу сплошной стеной вставал лес, а направо и налево стояли современные многоэтажки. И уличное освещение тут работало на полную катушку. Мне даже понравился этот свеженький район с нормальным дорожным покрытием. Свернув, я нажал на педаль газа.

– Ты не гони, не гони, – послышался сзади бодрый голос Антонины. – Вон видишь остановка, у неё тормози.

Совсем проснулась, чертовка. Слава богу, наконец-то приехали. Ведь от пьяных пассажиров никогда не знаешь чего ждать. Я остановился у лёгкого стеклянного сооружения и обернулся.

– Сколько я тебе должна, Василий? – вдруг спросила женщина. Смотри-ка, даже имя вспомнила.

– Ничего. Ваши друзья уже расплатились.

– Какие друзья?

– Ну дочь с мужем. В Москве.

– А-а… – Она явно уже про них забыла. – А я тебе ещё дам. Обходительный ты.

Знала бы она, как я её костерил про себя. Но от лишних денег кто же откажется…

– Спасибо.

Она завозилась в своей дамской сумочке, перебирая какие-то женские премудрости, и наконец извлекла кошелёк. Однако он оказался пустым. Она пошарила в нём, перевернула и потрясла над сумкой. Потом полезла по карманам своей кожаной куртки. Мне это стало надоедать.

– Вы не переживайте, деньги мне за вас отдали. – Я вылез из машины, обошёл её и открыл заднюю дверцу, чтобы ускорить процесс.

И это оказалось верным решением, не только потому, что она всё-таки заёрзала в сторону выхода, но и потому, что при её комплекции самостоятельно выйти из салона ей было затруднительно. Я подал руку и чуть не присел, так грузно она опёрлась на неё. Но главное было сделано – женщина стояла рядом, а я себя ощущал как вышедший на свободу с чистой совестью.

– Василий, ты не бойся, деньги будут. Запиши мой телефон.

Уж не клеится ли она ко мне таким образом, вдруг мелькнуло у меня в мозгу. А ведь мы с ней, похоже, приблизительно ровесники. Никак не могу привыкнуть, что я уже старый хрыч по общечеловеческим меркам. Меня передёрнуло при мысли оказаться с ней в постели.

– Я запомню, Антонина, – как можно почтительнее сказал я.

Она посмотрела на меня, будто поняв, что ждать от меня нечего, но всё же быстро произнесла набор цифр и, вдруг сказав:

– Так ссать хочу! – бросилась опрометью через дорогу. Я ещё не пришёл в себя от этого шокирующего откровения, как в следующее мгновение у меня ухнуло вниз сердце. Женщина летела прямо под колёса несущегося по противоположной стороне шоссе автобуса. Я хотел закричать и не смог, у меня перехватило горло. Автобус с ярко освещёнными окнами, явно не рейсовый, а какой-то вахтовый, просвистел, не тормозя, мимо, и в моём воспалённом мозгу уже была готова открыться апокалиптическая картина частного характера.

И вдруг я увидел не распластанное на асфальте тело, а спину как-то легко бегущей Антонины. Этот её бег показался мне даже грациозным. Как же она проскочила? Всё-таки не зря говорят, что пьяным везет! А водила автобуса до сих пор, наверное, в себя прийти не может – что за ведьма на метле пролетела перед его носом? Я и сам в момент почувствовал, как обмякло моё тело и вдруг заломило в затылке. Проводив взглядом удаляющуюся фигуру, я обошёл «шестёрку» и опустился в своё водительское кресло. Теперь точно надо закурить.

Я с наслаждением вдыхал табачный дым, думая, что надо проверить, не оставила ли она мне ещё окурков сзади. Не спеша докурив, я выбрался из салона и, включив верхний свет, внимательно осмотрел сиденье и пол. Ещё один вдавленный в коврик бычок и налёт распылённого пепла. Взяв тряпку и щётку из багажника, я отчистил машину от скверны, и совсем повеселевший, развернулся в обратный путь. До Носовихи дорога показалась мне гораздо короче. Сворачивая на Москву, я вспомнил, сколько раз я по этому шоссе мотался в противоположную от столицы сторону – в небольшой городок со странным, я бы даже сказал страшным, названием Бездна.

Однако ничего страшного в этом провинциальном городишке не наблюдалось. Наоборот, он даже нравился мне. Но не своей незатейливостью, а тем, что жила в нём на улице Праздничной – прочувствуйте, какое название! – одна девушка… Хотя какая девушка – женщина, это когда-то она была миловидной и чрезвычайно стройной девушкой. А с годами превратилась для меня в существо, в отношениях с которым я всё никак не мог определиться и которое в сердцах называл «поблинушкой из Бездны».

Поблинушки бывают разные. Эту звали Ангелина. Имечко такое ей папа дал. Очень уж он её любил. Долгожданный единственный ребенок – пятнадцать лет ждали, не получалось всё. А тут наконец… Он её «Ангел мой» звал. Ангелина маленькой даже думала, что «Ангелмой» это и есть её имя. А мама Линой называла. В детстве вообще Линушкой звала, с ударением на «у», как-то по-деревенски. Лина этого стеснялась. Но перед мальчишками никакого стеснения не показывала. Она в детстве и сама была как мальчишка, наравне с ними лазая по заборам или убегая со всей ватагой на железную дорогу подцепляться за железные скобы к товарным вагонам, когда им после отстоя на запасных путях давали зелёный свет и они, с дрожью тяжело стронутые с места далёким тепловозом, медленно, но верно набирали скорость.

Тут главное было вовремя спрыгнуть, пока щебёнка внизу под ногами не становилась сплошной и ровной серой массой, в которой почему-то нестрашно казалось оказаться, а впереди быстро наплывали пристанционные здания с бегущим и машущим свёрнутым флажком, как дубинкой, мужиком в чёрной железнодорожной форме. И спрыгнуть надо было именно вперёд по ходу поезда, иначе тебя опрокидывало навзничь и ты здорово прикладывался о жёсткую придорожную землю. А то ещё и крутило тебя по ней, рвя одежду и оставляя глубокие и больные царапины на коже. И потом ещё надо было что-нибудь придумывать о том, как они были заработаны, родителям.

Они жили на окраине города в деревенском доме, в так называемом частном секторе. Это спустя много лет её родители получили маленькую квартирку неподалёку в строящемся новом микрорайоне, а тогда их скромная деревянная изба стояла в ряду других таких же на берегу небольшой речушки Болхонки. Прямо перед заборчиками, отделявшими возделанные сотки, проходила грунтовая дорога, по которой летом изредка пылили машины. Дороги за забором было не видно, а открывалась из их окна сразу луговина с сочной зеленью, над которой как картина стоял восхитительный вид на далёкие поля и пере лески. У Лины всегда как-то по-особенному сладко ныло сердце, когда она не отрываясь подолгу смотрела вдаль, сидя у окошка.

Обрывалась луговина крутым склоном, местами изрезанным сбегавшими к речке овражками. Резкий уклон у самой воды сменялся узкой полоской жёлтого речного песка. Этот песочек прямо звал тех, кто смотрел на него сверху, – валяйте сюда поваляться. Но местной ребятне, чтобы искупаться, приходилось топать метров двести вниз по течению, а потом возвращаться понизу вдоль склона под родительский присмотр. Взрослые хоть так, но пытались контролировать ситуацию. Для тех, у кого родители были в это время на работе, находились бабушки, безработные тётушки или соседи. А купаться тут было безопасно, так как Болхонка на этом прямом участке была совсем мелководной. Сколько же безмерно длинных счастливых летних дней провела у тихой воды Ангелина в вечной компании таких же полудеревенских пацанят и девчонок!..

Крутые склоны берега, которые летом казались неприступной стеной крепости, зимой предоставляли для подрастающего поколения самую большую радость. Обычно разношёрстно одетая ватага мелкоты от шести до двенадцати лет толпилась с санками у обрыва, подначивая друг друга и набираясь куражу. Наконец кто-то из тех, кто постарше, решался и подходил к самому краю склона, ставя санки так, что их изогнутые полозья нависали над пропастью. Он садился на деревянные досочки, а затем оглядывался на обступившую его вдруг притихшую на миг толпу. Теперь, чтобы ухнуть вниз, оставалось только упереться ногами в передок саней и, нагнувшись, переместить центр тяжести. Но душа требовала «высказаться» не меньше, чем напряжённое в ожидании тело.