Дом девушки меня сразу порадовал. Если выбирать между опросом высокопоставленного лица и обычного человека, я, без сомнения, выберу второй вариант. Что поделаешь – не люблю всяких официальных персон, из них сведения выколачивать замучаешься, вспомнить хотя бы Бориса Васильевича. То ли дело простой работяга. Обожаю разговаривать с продавщицами в ларьках, например. Если подобная особа что-то знает – выложит все, самые последние сплетни, только, знай, слушай и запоминай. Меня не смущает излишняя эмоциональность торговок, я игнорирую простонародные словечки и их зачастую пошлые шутки. Борис Васильевич или Лена не произнесли ни единого вульгарного слова, но и ничего дельного от них я не добилась, будем смотреть правде в лицо. А судя по жилищу Казаковой, девушка она простая, общаться с ней будет куда легче.

Настя обитала на первом этаже обычной блочной пятиэтажки, лифт в доме отсутствовал. Скорее всего, девушка все еще проживала с родителями. Почему-то я была уверена, что она не замужем. Чутью я своему, как уже говорила раньше, всегда доверяла, но каждый раз радовалась, если мои предположения подтверждались. Значит, и интуиция, и сообразительность у меня в порядке, а я этим всегда дорожила. Ум, смекалка и развитое шестое чувство – одни из моих самых полезных талантов.

На дверной звонок я нажимала долго, но открывать мне не торопились. Может, я все-таки была права и Настя спокойно досматривает утренние сновидения? Увы, на этот раз моя способность предугадывать события меня подвела. Дверь все-таки отворили, но это была не Настя и даже не ее мама. Пожилая женщина, закутанная в теплый халат и пуховую шаль, скорее годилась Казаковой в бабушки.

– Здравствуйте, – быстро представилась я, опасаясь, что старушка, увидев незнакомую женщину, не пожелает с ней разговаривать и захлопнет дверь прямо перед моим носом. – Частный детектив Татьяна Иванова, мне нужно поговорить с Анастасией Казаковой. Она ведь здесь проживает?

– Настя со мной живет, – доброжелательно подтвердила женщина. – Она моя внучка. Только вы не сможете сегодня с ней пообщаться. В больнице она.

– С ней что-то случилось? Настя заболела? – предчувствуя неладное, быстро спросила я.

– Давно с ней случилось… Уж не знаю, за какие грехи наказание такое, врагу не пожелаешь.

– Можно я пройду? – Я проскользнула в узкий коридор. – В дверях беседовать неудобно.

– Да-да, конечно, – засуетилась женщина, и я немедленно прониклась к ней симпатией. Старушка была из тех людей, которые сразу располагают к себе, хотя ничего особенного вроде не говорят и не делают.

Софья Петровна – так звали Настину бабушку – проводила меня на маленькую кухню и тут же поставила на плиту чайник. Обычный, не электрический. И еще извинялась передо мной, что в квартире холодно и плохо греют батареи, как будто это она была виновата в отсутствии нормального отопления. И старенькая хозяйка жилища, и крохотная, почти игрушечная, но опрятная кухонька вызывали едва ли не умиление. Никаким богатством и даже состоятельностью здесь и не пахло, но было видно, что Софья Петровна любит свой дом, ухаживает за ним и старается сделать его уютным и приятным для жизни. Скатерть чистая и красивая, подобранная со вкусом, на стенах – собственноручно связанные прихватки, каждая сделана с любовью и старательностью. Кухонные полотенца все отутюженные и с узором, на стене висит яркий натюрморт с радостными подсолнухами. Что и говорить, а мне бы комфортнее было жить в такой квартире, нежели в роскошных, но холодных и безликих апартаментах семьи Семиренко.

– Настя Казакова училась в одной школе с Кариной и Сабриной Семиренко, ведь так? – уточнила я, отпив глоток ароматного зеленого чая из белой чашечки.

– Настенька раньше учебу закончила, – кивнула Софья Петровна. – Без троек, на четверки и пятерки. Если б не болезнь эта злосчастная, поступила бы в художественное училище, она с детства рисовать любила. Подождите-ка…

Старушка вдруг встала из-за стола и легко упорхнула в коридор, а спустя какие-то несколько минут вернулась, бережно сжимая в руках толстую синюю папку.

– Вот, это Настенькины картины, – объяснила она. – Посмотрите, она очень талантливая у меня.

Я открыла обложку и увидела пейзаж, выполненный акварелью. Легкие, прозрачные тона, но краски при этом яркие и живые. Ярко-синее небо, кое-где воздушные, пушистые облака, несколько деревянных домиков, затерявшихся в летнем васильковом поле. Вроде ничего грандиозного, а рисунок цеплял – даже я, не особый знаток живописи, оценила Настино произведение. Думаю, человек, способный создать такой этюд, и правда имеет неплохие способности к рисованию.

Я просмотрела весь альбом, и не столько из вежливости – чтобы не обидеть хлебосольную хозяйку, – сколько из интереса. Настины картины отличались разнообразием. Некоторые она рисовала по фотографиям, как пояснила Софья Петровна, а некоторые были написаны с натуры. Имелось несколько портретов и натюрмортов, но пейзажи Настя, безусловно, любила больше. Почти все рисунки были выполнены акварелью, и только пара портретов – карандашом. В одном я узнала Софью Петровну – сходство было налицо.

– Меня рисовала, – подтвердила пожилая женщина. – Руку набивала для поступления в художественное училище, там экзамены сложные.

– Что же случилось с вашей внучкой? – Я осторожно отдала альбом хозяйке. – Как я понимаю, она не стала поступать в училище?

– Все было хорошо до одиннадцатого класса, – вздохнула Софья Петровна. – Сначала Настя собиралась поступать в университет, а там полное школьное образование нужно, но потом передумала – поняла, что создана быть художником. Жалела, что не ушла из школы после девятого класса, как все делают, кто получает среднее образование, времени столько потеряла. Но потом смирилась и стала готовиться к экзаменам, в свободное время кубы всякие рисовала. Мне-то они совсем не нравились – пейзажи намного красивее, но на экзамене такие вот постановки странные. Она даже курсы посещала, сама на них зарабатывала. В выходные, когда ее одноклассницы в кино бегали да на дискотеки, листовки прохожим раздавала, все боялась, что кто-нибудь из школы узнает и издеваться над ней будут. А потом все и закончилось.

Софья Петровна замолчала. Я терпеливо ждала продолжения рассказа.

– У Насти тяжелая депрессия началась, – вздохнула старушка. – Я-то все время дома, сразу заметила, что с девочкой что-то не то творится. Рисование она совсем бросила, все время в компьютере сидела. Отец ее деньги выдавал нам на обучение и всякие вещи необходимые. Когда Настина мама умерла, он на другой женился. Настя тогда маленькая была совсем, три года ей исполнилось. У отца ее другая семья, вот он и откупался от ребенка деньгами, а Настя со мной жила. Конечно, могло быть и хуже – некоторые даже материально не помогают, а я Настеньку всегда больше всех любила, да и она меня тоже.

Было видно, что Софье Петровне тяжело все это вспоминать, и я сидела тихо, не мешая ей выговориться. Человек, а особенно пожилой, не может все копить в себе, ему просто необходим собеседник, желательно малознакомый, который будет внимательно слушать и не перебивать. Можно сказать, нам обеим повезло – старушка нашла уши, которым можно поведать свою историю, а я получила источник разнообразной информации, из которой, я была уверена, смогу выделить что-то полезное для себя.

– У Насти изменились привычки, – продолжала Софья Петровна. – Раньше она в основном за альбомом и рисунками сидела, а никакой физкультурой в жизни не занималась. Ей плохо это давалось – какие-нибудь нормативы в школе сдавать, а она последней всегда была, переживала, конечно, да и дразнили ее. Настя мне раньше все рассказывала, она говорила, что из-за этой несчастной физкультуры с ней никто не общался. Дети, знаете, они сейчас жестокие. Если человек чем-то отличается, скажем, рисует хорошо, так они найдут то, что у него не получается, и будут над ним издеваться. Так и с внучкой моей вышло. Рисование только ее спасало – бывало, классе в пятом придет с уроков зареванная, я ей альбом с красками подсуну, она начнет рисовать – и успокаивается. Я это давно поняла, и в дни, когда у них урок физкультуры, всегда на стол клала альбом с красками и кисточками.