Стеклянный лифт плавно доставил меня на седьмой этаж – надо же, какое совпадение! Я ведь тоже живу на седьмом. Но на этом сходство с моим жилищем заканчивалось. Пожалуй, богаче выглядел бы только особняк миллионера (как пояснил Киря, Ленка привыкла с детства жить в квартире и наотрез отказалась менять среду обитания). Однако муж женщины постарался, выбрав для проживания самый элитный дом самого дорогостоящего района Тарасова. Сверкающие ослепительной белизной стены коридора, блестящий чистотой пол… Даже ступать по такому как-то боязно – вдруг испачкаю, ибо сменную обувь тут не требуют.
Дверь открыла опрятная пожилая женщина, по всей видимости, домработница. Строгое выражение лица, истинный дворецкий в женском обличье. Спокойный, полный собственного достоинства тон, вежливое, но холодное предложение последовать в гостиную. Я решила вести себя также бесстрастно – как будто всю свою жизнь только и делаю, что допрашиваю олигархов. Благо многолетняя и отнюдь не однообразная работа научила меня и этому.
Однако то, что я увидела в просторной, выдержанной в едином стиле комнате, все же заставило меня удивиться. На белоснежном кресле – не развалившись, а как-то сиротливо, с краю, сидела самая обычная на вид женщина в домашних джинсах и клетчатой рубашке и, низко склонившись над круглыми пяльцами, что-то вышивала. Конечно, я не ожидала увидеть перед собой английскую королеву в золотой парче. Но позвольте, жена миллионера, одетая в повседневную, не особо хорошо подобранную одежду, да еще и с вышивкой в руках, как-то не вписывалась в общий колорит богатства и обеспеченности. Создавалось ощущение, что она не знала о том, что я приеду, и вообще не намерена ни с кем общаться. Хотя что я себе думаю? Человек, который всем обеспечен, может позволить себе заниматься чем угодно – хоть в игры компьютерные играть, хоть носки вязать, хоть вышивать.
– Татьяна Алексеевна? – подняла на меня глаза женщина. – Присаживайтесь.
– Александровна, – машинально поправила я и опустилась на противоположное кресло. Елена, как ни в чем не бывало, возобновила свое рукоделие, демонстрируя мне полное свое равнодушие.
Несмотря на то, что головы Лена практически не поднимала, я все же успела разглядеть ее лицо – хватило тех нескольких секунд, на которые она оторвалась от вышивания. Ни грамма косметики – это я точно определяю. Глаза усталые и замученные – она точно не спала несколько суток подряд. Серые и ничего не выражающие. В уголках рта предательские морщины, выдающие ее возраст. Даже наложи она тонну маскирующего крема, эти тонкие складочки не смогут скрыться от моего проницательного взгляда. Светлые волосы, понятное дело, крашеные, стянуты в небрежный хвост синей резинкой. Раньше она, конечно, ухаживала за собой, и можно представить, насколько тщательно. Однако сейчас Елена совершенно утратила интерес к собственной внешности. Порой такие мелочи говорят о душевном состоянии гораздо больше, нежели открытые проявления тоски и горя.
– Позвольте выразить вам мои искренние соболезнования, – посочувствовала я несчастной матери. Та только коротко кивнула. Я выдержала паузу, а потом нарушила тягостное, сгустившееся, точно свинцовые тучи, молчание.
– Могу я задать вам несколько вопросов о вашей младшей дочери?
– Задавайте, – коротко бросила Лена. – Мне удобнее отвечать, когда руки заняты, – внезапно извиняющимся тоном пояснила она. – Я вас слушаю, только буду при этом вышивать.
– Пожалуйста, – немного растерялась я. – Вы можете сказать, с чего началась болезнь Карины? Может, у нее появился мальчик или в институте однокурсники дразнили?
– Нет, что вы. – Лена ловко вытащила иголку и снова воткнула ее в ткань. – Кариночка практически ни с кем, кроме сестры, не общалась. И факультет все-таки серьезный, ребята дружные. Раньше, в школе, они с Сабриной в одном классе учились, та младшую в обиду никогда не давала. Сабрина в школу пошла в один год с сестрой, так Карине легче было учиться.
– Но на пустом месте ничего не возникает, – возразила я. – Вспомните, может, кто-то что-то сказал о внешности Карины? Или, может, она хотела быть похожей на какую-нибудь модель, актрису, певицу? В подростковом и юношеском возрасте подражание кому-то – обычное дело.
– Карина не смотрела телевизор. И журналы она не читала, только книги. Знаете, ее любимый автор… сейчас вспомню, нерусская фамилия… Японец, кажется…
– Может, Мураками? – подсказала я. Японскую литературу я не читаю, но книжные полки завалены опусами этого восточного писателя.
– Да, точно, – подтвердила Лена. – Я пробовала его читать, но мне больше нравятся иронические детективы и женские журналы. Кариночка вообще отличалась от всех. Она была особенным ребенком. Вышивать очень любила. Это ее последняя… незаконченная…
Лена вдруг подняла свою работу, и я тут же узнала «Звездную ночь» Ван Гога. Картина довольно большая – не у всякого хватит терпения такую сделать. Я бы и десятой части не осилила – вообще даже в детстве не увлекалась ничем подобным, а иголку в руках, наверно, со школьной скамьи не держала.
– Раньше Карина могла с утра до вечера сидеть и вышивать, хорошо, что Сабрина ей с уроками помогала. Даже в институте подсказывала, она и в литературе разбирается. Я давно поняла, что мои дочки такие разные, хотя обе очень талантливые. Кариночка что угодно руками могла сделать, а Сабрина учится в основном… И перед больницей дочка сидела в комнате и вышивала… Только вот доделать не удалось…
Мне стало как-то не по себе, и я поспешила задать следующий вопрос.
– Почему вы положили Карину именно в эту клинику? Кто выбирал лечебницу?
– Боря все проверял, справки наводил. Я за Карину очень переживала, хотела даже ее в Москву отправить. Мы с Борей там сначала частную клинику выбрали, наподобие санатория. Но Карина не хотела ехать в другой город. Она вообще домоседка, мы даже отдыхать в Грецию ее силком тащили. Она и соглашалась только потому, что всей семьей ездили. А тут она совсем одна бы была… Я даже не понимаю, как мы ее вообще уговорили в больницу лечь, она сперва против была. А потом… ей все хуже и хуже становилось, она даже по лестнице не поднималась, с корточек встать не могла… Внезапно все так плохо стало… Она, знаете, буквально за несколько дней так изменилась – как будто резко постарела. А была такая милая девочка…
Лена резко оборвала свой монолог и сосредоточенно зашуршала пакетом с нитками. Я поняла, что несчастная женщина пытается так скрыть свои рыдания.
– Клинику в Тарасове нашел ваш супруг? – тихо спросила я, подождав, пока Лена справится с собой.
– Да, – кивнула моя собеседница. – Он очень тщательно искал. В этой клинике главный врач – хороший психиатр. Говорил, что сеансы будут, там много девочек с анорексией лежало, и им помогали. Вот только Кариночке не помогли. Они ее убили! – вдруг резко, со злостью выкрикнула она и впервые за долгое время уставилась на меня каким-то диким, сумасшедшим взглядом.
– Я его отговаривала, – быстро заговорила она, словно вспышка ярости придала ей сил. – Я чувствовала, что там не все так, как они рассказывали. Вот только мне никто не верил – никто, даже Боря! Он говорил, что я себя накручиваю, что там дочь его знакомой лежала… И он Карину уговорил. Ей место понравилось – она у меня любила природу, а при этой проклятой клинике церковь была в дубовой роще. Ей Боря фотографию показал, и она согласилась. Обещала, что лечиться будет, будет врачей слушать и на Новый год домой вернется. Она сама испугалась того, что с ней произошло.
– А кто вашему мужу клинику эту расхваливал? Вы говорили, дочь его знакомой там лежала?
– Да, она Каринину школу на год раньше, чем мои девочки, закончила. Дружила с Сабриной, дочки у нее в гостях бывали. Редко, правда, вместе, Карина ведь молчуньей была… Болезнь ее резко изменила на какое-то время, она истерики закатывала. А потом… потом перестала. Сил у нее уже не было, она и в детстве болела часто.
Перед посещением Лены я начиталась справочной литературы касательно Карининого заболевания. Чтобы составить представление, с чем имею дело. Анорексия – довольно частое психическое расстройство, особенно в наше время, встречается в основном у подростков, но иногда – и у молодых женщин. Считается, что виной тому – извращенное представление о женской красоте, согласно которому идеал, к которому должна стремиться любая уважающая себя девушка, – это чрезмерная, болезненная худоба. Ради достижения желаемых параметров и низкого веса несчастные что только не делают – пожалуйста, вам многодневные голодовки, злоупотребление слабительными, искусственно вызываемая рвота… В общем, могу сказать одно – мне жутко жаль этих несчастных, страдающих комплексом неполноценности девчонок, готовых даже умереть, лишь бы соответствовать ненормальным стандартам. Какое счастье, что я всегда была довольна своей внешностью и в жизни не сидела ни на одной диете!
