Более рафинированные и не столь русофобски-ангажированные эксперты, к числу которых относится Майкл Макфол, полагают, что одновременность внедрения демократии, экономической депрессии и ощущения имперской потери сгенерировали «контрреволюционную реакцию», тоску по старому порядку, недовольство итогами «холодной войны». Суть рассматриваемой посткрымской ситуации и поведения России бывший посол определяет так: «Мы не искали эту конфронтацию. Новая эпоха подкралась к нам исподволь, потому что мы не добились решительной победы в “холодной войне”. Россия не интегрировалась в западную модель мироустройства» [McFaul 2014]. Это – «в реальности».

«На самом деле» Запад не уловил (не смог, не сумел, не захотел, не успел) мегатренды изменения самой реальности, ее социально-политической физики и химии, смену социального кода поведения. Посткрымский сюжет – это точка, в которой государство Российское лишь «зафиксировало вес» на определенном этапе постсоветской трансформации, который П. Штомпка характеризовал как преодоление «посттравматического синдрома».

На наш взгляд, нет особой необходимости в поиске экзистенциального смысла в крымском конфликте, более перспективен его анализ в структурах и практиках повседневности, где сложилась ситуация, когда корректирующие действия врача после травмы совпали с желанием самого больного.

Созданный новый мир России и Запада отнюдь не идеален. Разногласия имеются, они серьезны и требуют принятия сложных системных решений.

Какие конфликтные модели мы видим сегодня?

1. Стороны вступают во взаимодействие, которое ведет к нанесению серьезного вреда каждой из них, пока одна из них не выйдет из игры. В теории игр примером является ситуация, когда два автомобиля идут навстречу друг другу, и тот, который первым сворачивает в сторону, считается «слабаком». Надо создать напряжение, которое бы привело к устранению игрока. Стороны не могут ничего выиграть, и только гордость заставляет их сохранять противостояние до финальной точки. И если никто не уступает, то столкновение и фатальная развязка неизбежны. При этом, как правило, ограничителями, красными флажками трагического исхода являются как убежденность одного субъекта конфликта в своем здравомыслии («я никогда не доведу дело до взрыва»), так и уверенность другого субъекта в знании своим противником его готовности к любым решительным действиям («он остановится, потому что знает: я-то пойду до конца»).

2. Стороны конфликта могут или демонстрировать свою силу, запугивая противника (стратегия «голубя»), или физически атаковать противника (стратегия «ястреба»). Если обе стороны выбирают стратегию «ястреба», то они сражаются, наносят друг другу увечья. Если же одна сторона выбирает стратегию «ястреба», а вторая – «голубя», то первый побеждает второго. В случае если обе стороны выбирают стратегию «голубя», то стороны приходят к компромиссу, получая выигрыш, который оказывается меньше, чем выигрыш «ястреба», побеждающего «голубя».

3. Известная «дилемма заключенного» утверждает, что максимальный выигрыш достигается кооперацией, соглашением, балансом сил и интересов.

В этой архитектуре конфликт не может быть разрешен полной капитуляцией одной из сторон. От них обеих требуется не разрушение коммуникаций, а иная логика, другая этика и новая эстетика управления договороспособностью.

Томас Шеллинг, тяжеловес среди разработчиков стратегии конфликта, классик и непререкаемый авторитет для западных теоретиков дипломатии и международных отношений, подчеркивал, что, безусловно, обязательным является допущение существования у участников конфликта как общих, так и взаимно противоречащих интересов. «Чистый конфликт, в котором интересы двух противников полностью противоположны, – особый случай; он появляется в случае войны до полного истребления, но даже для войн другого типа он неприменим. По этой причине “выигрыш” в конфликте не имеет строго состязательного смысла; это не победа, одержанная над врагом. Здесь подразумевается выигрыш относительно своей собственной системы ценностей, и его можно добиться путем переговоров, компромиссов, а также избегая поступков, наносящих обоюдный ущерб» [Шеллинг 2007: 17].

Нельзя прятаться от чужих ценностей и неприемлемых идей, обосновывая в экстазе идейной архаики истового пафоса борьбой с ними внутреннюю и внешнюю политику и обеспечивая идейный и ценностный консенсус подавлением инакомыслия, загоняя социум (и российский, и западный) в ограничения, разрывая логику и смысл договоренностей и обязательств, норм и правил. Но это не означает терпимость в отношении того, что заведомо неистинно, когда трезвый анализ подменяется моральным негодованием (конфликт в России – больше, чем конфликт). Это дискурсивное публичное поле выражено в известном вопросе: «Вам шашечки или ехать?»

Ясно, что череда посткрымских конфликтов обеспечит драйв перехода российской политико-экономической системы в иное состояние. И его нельзя редуцировать к различным вариантам концепта «отката к тоталитарному СССР» или, напротив, выстраивания России в качестве самостоятельного цивилизационного центра, осознанно формирующего собственный самобытный путь с опорой на свою ценностную матрицу. Из 1983 г. к нам возвращается сенсационно-горькое разочарование Юрия Андропова: «…мы еще до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живем и трудимся, и вынуждены действовать эмпирически, весьма нерациональным методом проб и ошибок». Но это уже совсем другая история – конфликта дискурсов о России.

1. Аллисон Г., Зеликов Ф. 2012. Квинтэссенция решения. На примере Карибского кризиса 1962 г. – М.: УРСС: КД «ЛИБРИКОМ», 528 с.

2. Дерлугьян Г. 2013. Как устроен этот мир. Наброски на макросоциологические темы. – М.: Изд-во Института Гайдара, 384 с.

3. Кант И. 1966. К вечному миру. – Сочинения в 6 т. Т. 6. – М.: Мысль. – С. 257– 310.

4. Кордонский С. 2000. «В реальности» и «на самом деле». – Логос. – № 5/6. – С. 53–64. Доступ: http://www.ruthenia.ru/logos/number/2000_5_6/2000_5-6_07. htm (Проверено 27.03.2014.)

5. Ницше Ф. 1996. К генеалогии морали. Полемическое сочинение. – Сочинения. В 2 т. Т. 2. – М.: Мысль. – С. 407–520.

6. Филиппов А. 1995. Смысл империи: К социологии политического пространства. – Иное. Хрестоматия нового российского самосознания. Т. 3. Россия как идея. – М.: Аргус. Доступ: http://old.russ.ru/antolog/inoe/filipp.htm (Проверено 27.03.2014.)

7. Хантингтон С. 2003.Столкновение цивилизаций. – М.: ACT, 603 с.

8. Шеллинг Т. 2007. Стратегия конфликта. – М.: ИРИСЭН, 366 с.

9. McFaul М. 2014. Confronting Putin's Russia. – New York Times, March, 23.

2014 год начался очень бурно – на первый план вновь вышло геополитическое соперничество. Российские вооруженные силы захватывают Крым, Китай выступает с агрессивными заявлениями из своей прибрежной акватории, Япония отвечает на это все более резко, Иран пытается использовать альянс с Сирией и «Хезболлой», чтобы доминировать на Ближнем Востоке… Словом, старомодные силовые игры возвращаются в международные отношения.

Соединенные Штаты и Европейский союз обеспокоены таким поворотом событий. Они предпочли бы оставить в прошлом территориальные и силовые проблемы геополитики, сосредоточиться на вопросах мирового порядка и глобального управления, связанных с либерализацией торговли, нераспространением ядерного оружия, правами человека, верховенством закона, изменениями климата и т.д. С момента окончания «холодной войны» главной целью внешней политики США и ЕС было смещение акцента международных отношений с противостояний с нулевой суммой на тематику обоюдной выгоды. Втягивание в соперничество, от которого веет временами старой школы международных отношений, как сейчас на Украине, не только отвлекает от важных тем, но и влияет на сам характер международной политики. Атмосфера становится мрачной, перспективы поддержания и продвижения мирового порядка туманны.