Если раскрутить глобус и неотрывно всматриваться в него где-то между пятьдесят второй и пятьдесят шестой параллелями северной широты, то перед глазами обязательно проявится изумрудный пятигранник, расцвеченный камуфляжными пятнами песчаных возвышенностей, васильковых речек и индиговых озер. Своими контурами пятигранник напоминает небольшой континент, принесенный в Европу загадочными ветрами и аккуратно вклеенный в самый ее центр.

Если приблизиться к камуфлированному пространству и сфокусировать взгляд, то при желании можно рассмотреть и тамошних обитателей. Это трудолюбивые землепашцы и счастливые холопы, скромные интеллигенты и брутальные хамы, целомудренные принцессы и недорогие проститутки. Есть еще отставные партизаны, патриотичные оборотни, изысканные музы и колхозные свиньи.

Свиньи и властвуют на всем этом пространстве: пишут законы, насаждают духовность, но, главное – распределяют продукт. Ежедневно к корыту с комбикормом дисциплинированно выстраивается едва ли не все самодеятельное население: землепашцы, жлобы, партизаны, оборотни, интеллигенты и даже принцессы. Порядок в очередях объединяет сердца и направляет умы всех свинских подданных, а для некоторых даже заменяет стремление к счастью.

Но, случается, что комбикорма на всех недостает, и тогда в очередях несмело вспоминают о свободе. Это мгновенно разрушает существующий порядок, потому что свободу каждый понимает по-своему: хам – безнаказанно ссать в подъезде, проститутка – произвольно повышать таксу, а интеллигент – ехидно критиковать оплывших хряков.

Такое время благоприятствует явлению муз. Прекрасные барышни становятся равноудаленно от подъезда, борделя и Академии наук, настраивают золотые кифары и затягивают возвышенные гимны о славных и отважных героях.

Народ временно забывает о голоде и несмело приближается к катарсису. Однако в этот самый момент из ближайшего свинокомплекса прибегают бойцовские кабаны. Музам тотчас же предъявляется обвинение в подрывной и преступной деятельности. В подрывной – потому что искусство всегда заставляет смотреть на мир другими глазами. А в преступной – потому что провоцирует желание этот мир изменить. Музы пытаются доказать, что они всего-навсего законопослушные работницы сферы культуры, однако разъяренные кабаны отбирают у девиц кифары, с наслаждением лупят копытами по налитым грудям и волокут преступниц в тюрьму.

Ветры разносят эхо оборванных гимнов. Слова хаотично осыпаются наземь. Но магнитные импульсы, которые незримо бушуют над этим краем, дивным образом складывают рассыпанные слова в новые фразы, абзацы и рифмы. Только теперь сочетания персонажей, ситуаций и иерархий фантасмагоричное и взрывное. Позолота слетает с героев, словно чешуя с карасей. Вместо исчезнувших нимбов неожиданно вытыкаются дьявольские рожки, но и сквозь черную звериную шкуру порой прорастают кружевные ангельские крылья.

Вскоре перекрученные истории становятся городским фольклором и даже приобретают легитимность национальных мифов. Как нередко случается, мифы эти существуют независимо от муз, а уж тем более – от свиней. Со временем мифы обрастают подробностями, наливаются глянцем и отправляются гулять по миру, как свободолюбивые коты. И без этой современной мифологии невозможно понять обитателей камуфлированного пятигранника, который называется Беларусью.

А уж полюбить их – тем паче.

Самые сентиментальные люди на свете – профессиональные уголовники. Едва ли не каждый прожженный бандит при случае обязательно прихвастнет своими кровавыми подвигами, но стоит такому лишь послушать проникновенную балладу или прочитать умильный стишок – и он обязательно зашмыгает носом и брызнет слезой.

Знаменитый американский гангстер Меер Лански никогда не отличался ни душевным сантиментом, ни ностальгическими комплексами. Провинциальный Гродно, где Меер появился на свет то ли под фамилией Шушлановский, то ли как Сочавлянский, к просветленным сантиментам особо не склонял: унылая халупа в районе Переспы, суровый раввин Мордехай в Хоральной синагоге, а по большим праздникам – фаршированная щука в исполнении тети Хаси…

Вот семья Шушлановских-Сочавлянских и иммигрировала в Нью-Йорк, где сам Меер прошел непростой жизненный путь от рядового уличного гоп-стопника до короля уголовного мира Соединенных Штатов. Во время Сухого закона золотая звезда гродненца засияла над небоскребами Восточного побережья заоблачным моген-довидом. Влиятельные мафиози Багси Сигал, Лаки Лючиано, Карло Гамбино преданно заглядывали ему в рот. Даже сам Аль Капоне – и тот считал за честь работать с Лански.

При этом сам Меер не был ни знаменитым киллером, ни опытным налетчиком, ни талантливым рекетиром. Гродненский еврей устроился в «Коза Ностре» очень хитро: он только лишь разрабатывал уголовный креатив и мошеннические инновации. Однако все эти разработки выходили у него эксклюзивными и самого высшего сорта.

В США лютует ФБР, гангстеры стреляют друг в друга из «томпсонов», с риском для жизни похищают миллионерских детей… А сам Меер сидит в скромном чикагском офисе, накручивает ручку арифмометра и рассудительно прикидывает: вот если из бутлегерства вынуть пять миллионов долларов и вложить их в сеть подпольных казино, а прибыль пустить на развитие проституции в Нью-Йорке, то вся братва получит весьма приличный гешефт. Правда, и копам поганым придется откатить, да и друзья-итальяшки тоже в последнее время требуют все больше и больше…

При одном лишь воспоминании о черномазых компаньонах Лански заметно хмурится и вышептывает негромкое, но отчетливое ругательство на идиш. Потому как не понимает ни их взрывного темперамента, ни странных поступков. Нет, вы же только посмотрите на этих сентиментальных макаронников: один рекетир ежемесячно отсылает сумасшедшие суммы родственникам-голодранцам куда-то в Калабрию, еще один наемный убийца регулярно жертвует на оперный театр «Масима» в Палермо, а третий, профессиональный грабитель банков, и вовсе повредился рассудком: вспомнил, что он добрый католик, и по этому поводу подарил фантастическую сумму неаполитанскому Кафедральному собору!

Пробовал Меер этим недоумкам-гоям пояснить, что деньги следует вкладывать в расширение наркобизнеса, развитие проституции, производство поддельного виски или хотя бы в азартные игры, так итальяшки сразу в позу: мама-мия, Санта-Мария, тебе, пархатому аиду, человеку без роду и племени, благородных синьоров не понять!

И тут мистер Лански решительно отодвигает арифмометр, распускает узел галстука и вглядывается куда-то в прозрачную даль.

Это он человек без роду и племени? Это у него, Шушлановского-Сочавлянского, нет ни родных могил, ни дорогих сердцу воспоминаний? Да его родной Гродно в сто раз лучше какого-то там занюханного Палермо!

Мафиози наливает себе полную рюмку, опрокидывает залпом. Щурится, неторопливо закуривает сигару, вновь наливает и невольно вспоминает детство. Милая сердцу хибара на берегу шумотечного Немана, бар-мицва старшего брата, вкуснейший на свете гефельте-фиш в исполнении тети Хаси… А какая в Гродно величественная Хоральная синагога с суровым раввином Мордехаем! Интересно, жив ли еще тот старый поц?

По гангстерской щеке медленно сползает одинокая прозрачная слеза, и нежное облако сантимента предательски окутывает закорелую душу. И Меер наконец понимает, что черномазые синьоры по-своему правы. А еще понимает, что было бы очень уместно утереть носы этим спесивым босякам. Он щелкает пальцами, и в офисе будто из воздуха, материализуются двое молодых людей в модных шляпах-борсалино и длинных серых плащах. Очень авторитетные гангстеры, хотя, конечно же, свои братья-аиды.