- А чего хотел этот... - Мальчик запнулся, не зная, как назвать ночного грабителя, этот... - и только показал назад, но Отец сразу понял его.
- Он хотел украсть у нас муку, - ответил Отец. - Наш пот, наш труд, наш хлеб... Единственное наше богатство.
- Но быть может, он хотел есть?
- Может быть... - согласился Отец. - Но для того, чтобы быть сытым, - надо работать. Все другие способы незаконны.
- Значит, он не мог работать? - предположил Мальчик.
- Не может работать, но может выслеживать по ночам мирных земледельцев и нападать на них? - усмехнулся Отец. - Если он способен уволочь на своих плечах полный мешок муки, значит, - в силах и работать! Нет, сынок... Есть такие, которые вообще не хотят или очень не любят работать. А только хотят силой отнимать нажитое и заработанное! Они... они любят легкий хлеб!
- А разве таких, как он... Много? - удивленно спросил Сын.
- Хватает... - зло ответил Отец. - Поэтому мы, мирные люди вынуждены ходить вооруженными и нанимать вооруженную стражу. Если полуволки нападают потому, что у них такая природа, то эти... полулюди нападают и крадут потому, что человеческой природы у них как раз осталось мало. Почти ничего... И их смерть - справедлива. Более того необходима, ибо если дать им волю, они разграбят и растащат все! И в конечном счете - все равно умрут с голоду, в собственной блевотине, грязи и нечистотах! Посмотри вокруг: все, что ты видишь, - результат бессмысленного грабежа. Только украли не мешок муки с телеги, а разграбили жизнь целой планеты! Может быть, единственной в черной бесконечности Космоса...
Помни, Сынок: мы живем среди вражды и одичания. Украсть - легко, и умереть - это тоже легко. Самое трудное - это быть и оставаться человеком, а не полуволком.
МОСТ
- Эй вы, жуки навозные! - окликнул их Стражник и, зажав чудовищную волосатую ноздрю большим пальцем, шикарно высморкался прямо под копыта головной лошади. - Тпру-у!
Он вышел из-за своего боевого укрытия посередине моста и стоял, освещенный багровыми косыми лучами заходящего солнца, стоял, широко расставив ноги и опираясь на внушительных размеров боевую секиру, одним взмахом которой можно было, казалось Мальчику, рассечь человека пополам, на две одинаковых половинки... Ее наточенное лезвие тускло и зловеще поблескивало, когда стражник грузно переминался со ступни на ступню.
- Чем платить будете, ковырялы? Какая ваша прайза? Ну, чего фейсы на сторону воротите?
Мальчика удивило, что эта гора мышц, этот грубиян тоже говорил на энглязе* , как и он с отцом, как и прочие в их селении.
(* Энгляз - англо-русский язык, развившийся из бытового жаргона и окончательно сформировавшийся в XXI-XXII в.в. в результате взаимной языковой экспансии.)
Но больше всего Мальчика напугал не его голос, мощный и громоподобный, выходящий, казалось, из обширного брюха, а его единственный глаз. Другой был выбит палицей или высажен меткой стрелой в давней битве: в глазной впадине образовался уродливый струп. Оставшийся нетронутым глаз, видимо, не справлялся с двойной нагрузкой, выпавшей на его долю, потому что от напряжения выкатился из орбиты и был налит дурной кровью, как у разъяренного быка во время случки. Из узких отверстий-бойниц укрытия высовывались здоровенные наконечники стрел тяжелых стационарных арбалетов, которые были способны пробить лошадь насквозь... Отец деловито и не говоря ни слова, выволок из повозки за задние ноги освежеванную тушу свиньи со снежно-белыми пластами жира и сбросил ее к ногам стражника-циклопа. Тот ткнул пальцем в жир и довольно загоготал...
Это было обычаем, законной данью, ибо стражники охраняли мост. Это была их работа, а за работу, тем более опасную, надо было платить...
- Что еще везете? - спросил Стражник, заметно подобрев.
- Муку... - коротко ответил Отец.
- Отсыпь несколько паундов! - просипел Одноглазый. - Я вижу, что у вас неплохой урожай. А я ведь не один... - и его кровавый глаз подмигнул Отцу, - мне надо делиться с другими.
Отец кивнул головой, соглашаясь:
- Возьмешь в последней повозке, когда все проедут.
- А меду... - Стражник зажмурился и сладко облизнулся. - Медку нет?
- Мед - очень дорогое лекарство, - спокойно ответил Отец, - у нас его очень немного. Можем обменять, но только на оружие. Или на хороший медный котел. Стражник вздохнул с полным пониманием.
- Да... Поганая лайфа... - проворчал он. - Скоро и пocлeдние пчелы передохнут... Жаль, что у меня нет хорошего котла! А то бы побаловал своих ребятишек сладеньким... Ну, желаю вам удачной торговли!
И отвалил окованную железными листами жердину, перегораживающую проезд. Обоз, вытянувшись в одну нитку, скрипел колесами и стучал копытами по выпуклой, шершавой от непогоды и времени, серой спине моста. В незапамятные времена он был выстроен из армированного железобетона, но Мальчик не знал этого. На мосту за сторожевым укрытием кое-где еще уцелели фигурные литые перила. Мальчик осторожно перегнулся через них и посмотрел вниз. Когда-то перекинутый через живое, быстрое течение Реки, мост исправно исполнял свое исконное назначение - он по-прежнему связывал два берега. Но Реки внизу давно не было: там пузырилась густая темнокоричневая зловонная жижа, подернутая маслянистой липкой пленкой, в которой уже не отражались плывущие облака... Мальчик вздохнул и с отвращением отвернулся.
ГОРОД
За мостом уже начинался Город. Обоз перестроился. Боевики заняли свои позиции по обеим сторонам дороги и положили арбалеты поперек седел, до упора натянув тетивы и приготовив самые надежные боевые стрелы. Дозорные ехали впереди и подозрительно вглядывались в развалины бывших жилых строений, в черных провалах которых настороженно таилась угроза внезапного нападения городских грабителей... Мальчик оказался в Городе впервые в своей коротенькой жизни, и поэтому с понятным любопытством озирался вокруг.
- В этих каменных развалинах, в городских пещерах еще ютятся люди... - заметил Отец, перехватив взгляд Сына. - Городичи. Только их мало. Они ковыряются в бесконечных свалках, которые за столетия скопились вокруг Города. Извлекают оттуда старый айрон...
Развалин становилось больше и больше. Иногда попадались и почти целые круглые башни или прямоугольные строения высотой в двадцать и больше этажей. Мальчик шевелил губами, про себя считая ряды отверстий в стенах: окнами эти черные, страшные пустые глазницы называть было невозможно...
И еще по обеим сторонам тракта тянулось гигантское многоярусное автомобильное кладбище... И в том, что оно было ярким и многоцветным, ибо на полированных боках еще кое-где не потускнела стойкая окраска, - таилась угрюмая насмешка прогресса... Или - так называемого прогресса?!
Из домов, как из выпотрошенных трупов вываливались наружу их внутренности. До уровня первых, а то и вторых этажей были навалены свидетельства бывшей жизни: обломки сгнившей мебели, проржавевшие эмалированные округлые корыта ванн, окаменевший цемент, сохраняющий форму былых мешков; ископаемые раковины белых и розовых унитазов, словно панцири неведомых животных, выброшенных на берег; целые лестничные пролеты, по которым уже никогда, никогда не будет ступать нога человека... И повсюду, в пузырящейся маслянистой грязи, в разноцветной пене ручьями стекающих на дорогу химических отходов, - целыми грудами, напластованиями, как свернувшиеся в кольца болотные жители, виднелись, валялись, вырисовывались и громоздились автомобильные покрышки самых разнообразных размеров, изношенные до корда или продырявленные...
Пожалуй, именно здесь, среди развалин одного из прекраснейших городов мира, превращенного в помойку, можно было зримо понять, как накоротко замкнулась цепь времен...
По дорогам планеты Земля вновь - с перерывом в какие-то жалкие полтысячелетия скрипели тележные колеса... Потянуло дегтем и едким лошадиным потом. Лошадь - где-то на задворках, среди гаражей и ангаров, пережила быстрый взлет, гонку и упадок движущихся механизмов...