Я уже так не могу, но все-таки моя кровь!.. С Эрнестом Кратсу пришлось трудно: надо было преодолеть дурное наследие провинциальной школы, где мальчик начинал свой путь; потом - полгода болезни, потом - безденежье после разорения дядюшки, платившего за обучение... Но Крате верил в его будущее и заражал его своей верой.

А может быть, это была лишь честолюбивая вера в себя, в свои силы, в свой педагогический дар? Кого же он в таком случае больше переоценил Эрнеста или самого себя?

На какую-то минуту Крате почувствовал жгучую жалость к себе. Ведь в конечном счете триумф Грейвса был не только крушением планов и надежд Эрнеста, но и поражением его, Кратса. А ведь он вкладывал в ученика все силы, знания, душу, деньги, наконец, - вкладывал с того самого дня восемь лет назад, когда впервые услышал игру Эрнеста на концерте в Гетеборге. Услышал - и мгновенной интуицией опытного музыканта почуял редкостную одаренность не слишком умелого скрипача. С тех пор он неустанно работал сам и заставлял работать Эрнеста, заставлял вопреки депрессии, в которую тот порой впадал; вопреки его дурацкому увлечению Эллен, отбиравшему время у скрипки; вопреки самой судьбе. Но судьба-таки обманула его. Впрочем, неудачу Крате переживал достаточно спокойно - по крайней мере, внешне; жизнь научила его одинаково стойко переносить и победы, и поражения.

Все-таки больше всего интересовал его сейчас Грейвс.

Заглянуть бы, хоть на миг заглянуть бы ему в нутро, понять, кто он и что он, этот мальчик с удивительно умными глазами, но по возрасту крупный и сильный...

Крате вытянул ноги, прикрыл глаза и, сосредоточившись, попытался возродить в себе ощущения - те, что владели им во время игры Грейвса. Что же было в ней самым главным? Пожалуй, все: ни у кого не слышал он такого мощного и одновременно хрустально-чистого звука...

А эти стремительные каскады феерически звучащих пассажей, радужным бисером рассыпающихся фиоритур...

Мысленно Крате пробегал пальцами по грифу, пытаясь представить себе, как сумел Грейвс упрятать целый оркестр в одну-единственную скрипку. Да, такое и не снилось даже великому итальянскому маэстро, отцу двойных флажолетов - этого дуэта волшебных флейт. С невероятной легкостью Грейвс брал терцдецимы - Крате глазам своим не верил, но это было так! Крате посмотрел на свои пальцы - у него была прекрасная растяжка, но взять больше ундецимы он никогда и не мечтал.. Мистика...

И если бы дело ограничилось только этим! А фантастическая беглость пальцев? Можно держать пари: не пройдет и нескольких дней, как кто-нибудь из музыкальных критиков назовет Грейвса "молниеносным" или что-нибудь в этом роде. Да и как иначе назвать человека, способного мгновенно забрасывать пальцы из баритонального соль на дисканты ми?.. И к тому же исполнение Грейвса отличалось не только техничностью - его скрипка была одновременно философски мудрой и романтически восторженной, робко трепетной и неукротимо экспрессивной. Как, как могут сочетаться в одном человеке столь противоречивые страсти, как удается ему слить их в единую гармонию звуков?..

Размышления Кратса прервал телефонный звонок Эрнест, подумал он, протягивая руку к трубке. Не выдержалтаки... И хорошо. Крате по опыту знал, что после любых неудач Эрнест замыкался в себе и говорить с ним было невозможно, пока он не выйдет из этого состояния...

Но это был не Эрнест. С круглого экранчика смотрела на Кратса молодая женщина.

- Профессор...

Крате мучительно пытался припомнить, где и когда он ее видел. Или она просто похожа на кого-то?

- ...я приношу вам извинения за столь поздний звонок, но мне необходимо сейчас же с вами встретиться.

Крате посмотрел на часы. В самом деле, половина первого - не лучшее, время для визитов. Может, у здешних див такой оригинальный метод знакомства? В былые годы это могло бы его позабавить, но - увы! - Крате давно перешагнул тот рубеж, за которым мужчину по вечерам волнует уже только партия в бридж.

- Так срочно?

- И достаточно важно. - Тон у нее был, надо признаться, отнюдь не игривый. Это несколько озадачило Кратса. Тем не менее он совсем уже было решился отказать этой; особе во встрече, на худой конец - перенести ее на следующий день и более подходящий час, когда вдруг как бы со стороны услышал собственный голос, любезно приглашавший собеседницу. О том, каким образом это получилось, он размышлял до тех самых пор, пока над дверью не мурлыкнул сигнал. Тотчас вспыхнул экран, на котором Кратc увидел посетительницу стоящей в коридоре. Под изображением полыхало алое табло: "Если визитер Вам не знаком, не открывайте дверь! Иначе мы не гарантируем Вашy безопаcность!" Экран располагался на стене так, чтобы его можно было рассмотреть, не оказываясь даже на одной прямой со входом: рассказывали, будто пуля, выпущенная из пистолета с акустическим прицелом, находила свою жертву и сквозь запертую дверь... Правда, Кратсу Все это казалось россказнями. По крайней мере, ни с ним, пи с кем-либо из знакомых или хотя бы известных ему людей ничего подобного не случалось. Он нажал кнопку.. Изображение свернулось в яркую точку, одновременно щелкнул замок. Кратc поднялся навстречу гостье:

- Прошу.

- Позвольте мне еще раз извиниться за вторжение в такой Неурочный час, профессор, - сказала женщина, уверенно опускаясь в кресло, которое поспешил галантно придвинуть Крате. - Однако прежде всего, наверное, следует представиться. Эллен Хилл...

Так вот; оно что! Теперь Кратсу многое стало попятным. Эллен Хилл! Вот, значит, как это у нее получается!

Ведь не хотел же он никого видеть, не собирался вовсе, но стоило..чей позвонить - и она уже сидит здесь и он, Крате, разом скинув добрых два десятка лет, не без удовольствия говорит ей какие-то любезности...

Собственно, Крате никогда не видел Эллен. Вернее, видел как-то раз, мельком, когда столкнулся с ней и Эрнестом в "Элизиуме"; Но с того раза не осталось у него даже смутного воспоминания о ее внешности. Зато знал он о ней многое. И по рассказам Эрнеста, и по ее собственным статьям, репортажам, эссе, интервью, которые он всегда читал с жадным интересом. Эллен была журналисткой, причем журналисткой не рядовой. Она: входила в группу "Совесть континента", и ей удавалось то, что казалось немыслимым и невозможным. Именно она, Эллен Хилл, опубликовала последнюю речь несчастного Переса Агильяра, слова, горько и гордо брошенные им своему народу и миру всего за четверть часа до того, как бригады озверевших сепаратистов ворвались в президентский дворец. Именно она сумела пробраться через непроходимую сельву и заснеженные перевалы в лагерь "горного майора" Хуана Смита и какими-то лишь ей одной ведомыми путями получить у него интервью, обошедшее затем газеты мира. Именно она оказалась единственным журналистом, проникшим за проволочные заграждения "Новой Утопии" и разоблачившим потом это клерикально-фашистское гнездо. Наконец, именно эта женщина, сидящая сейчас в кресле напротив него, вскрыла грандиозную аферу "Спэйс Сервис, инкорпорейтед" - миллионные взятки, коррупция, промышленный шпионаж. И самое удивительное - она до сих пор жива. Жива и продолжает заниматься опасным ремеслом политического журналиста. Крате всегда удивлялся, что могло связать её с Эрнестом, и не раз доказывал своему ученику, что даже лучшие представители репортерского племени не могут и .никогда не смогут попять душу настоящего художника. Теперь эти отношения предстали ему в ином свете. Что ж, эта волевая и обаятельная женщина, с одной стороны, и Эрнест с его рефлексивной, ранимой натурой, с другой,- они вполне могли быть парой. Своеобразной, по как можно судить человеческие отношения?..