Окружающее манило взгляд – как нечто тошнотворное, но на редкость притягательное. Анна и сама не понимала, как такое может быть, когда при виде некоторых картин к горлу подступает тошнота, но и прекратить разглядывать не можешь. Тропка ощущалась островком безопасности, а вот за ней... Казалось, стоит только ступить с нее, как попадешь в объятия гротескных фигур, глядя на которые невозможно сказать, то ли они получают удовольствие, то ли пытают и мучают и издеваются друг над другом.
Молчаливый спутник тоже менялся. Его одежда тлела, его кожа облезала клоками, обнажая кости, его обычная одежда сменилась черным балахоном, повязанным веревкой. В глубине царства похитителя мертвые твари удерживали живых... Иногда их тела, иногда – их сознание, что прозрачными фигурами томилось в объятиях смерти.
С этом царстве был только один светоч – Анна. Она светилась как призрачная теплая лампада, невольно привлекая взгляды чудовищ, и только лишь присутствие Короля удерживало их от неумолимого желания подойти ближе, попробовать на вкус этот свет. Девушка не была праведницей, чье яркое белое сияние режет глаза до боли и отпугивает мерзких тварей. Она была всего лишь человеком – со своими страстями и слабостями, и мягкий желтоватый свет манил одним из лучших лакомств.
Ужас Анны от созерцания сливающихся в экстазе мучений тел нарастал и, в конце концов, она не выдержала и хрипловатым шепотом поинтересовалась:
– Это ад?
– Это часть мира, о котором люди не знают, – шепнул король таким же тишайшим шепотом, укрывая Учинни длинным пологом плаща, от которого веяло могильным холодом. – Из этого места живым не выбраться, здесь обитают пожиратели, что поклоняются еде, плоти... И любят особенно погубленную юность, – острые зубы прикоснулись к мочке уха.
Анна вздрогнула от неожиданности, и ей в голову ярким всплеском ударила очередная волна страха, обновив все чувства, сделав их искрящимися и пронзительными – как никогда ранее.
– Не бойся, – король остановился перед входом в темноту, в черную дыру, за которой таилась полная тишина. – Я бы опутал тебя тленом, целовал бы плесенью, проникал бы внутрь слизью...
И как ни странно, эти слова девушке уже не виделись такой мерзостью, как еще день назад – по сравнению с тем, что творилось за тропами, по которым вел ее король. Тот хотел дышать со своей жертвой, а не извращенно пожирать ее утробу и душу. Верила ли теперь Анна своему мучителю? Она не знала, но увиденное крепко отпечаталось на душе.
Свет и звук вокруг постепенно меркли, даже стук копыт Агата превратился в глухое войлочное эхо.
В бархате, где глаза уже не нужны, пальцы сжались на руке девушки сильнее. Конь остановился и отстал от идущей парочки, и вскоре та оказалась перед темным ложем, которое ощущалось чем-то странным – смесью сухой травы, листьев и пуха. Король сдернул с Анны пальто, сдернул ткань с плеча и припал льдом губ к плечу, разъедая ткань.
Дрожащая девушка чуть не вскрикнула от боли и прикусила губу, чтобы не издать ни одного лишнего звука. Она помнила о тварях и не хотела их ничем привлечь, поэтому только кусала губы и жмурилась, стараясь сдержать невольные слезы, текущие из глаз.
– Твои слезы такие соленые, – острота укусов сменялась мягкостью языка, слизывающего кровь. Дрожь души, дрожь тела возбуждали короля все сильнее, и трепещущий мотылек в его обители пах все вкуснее жизнью и страстью.
Анна всхлипнула в ответ на странную ласку. Она боялась боли, но творимое королем нельзя было назвать обычной болью, как от пореза ножом, к примеру. Она была ярче, насыщеннее, сильнее и одновременно казалось, что чудовище, получив первый всплеск, каким-то образом гасит солнце внутри тела, ведь даже от самых ярких вспышек сознание не уплывало в спасительный мрак, и Учинни продолжала все чувствовать.
Еще немного, и ткань поползла вниз, будто ее разрезали острыми лезвиями. Запомнила ли Анна, что сопротивляться невозможно или только замирала, каждый раз ждала момента смерти, король не знал. Но он с удовольствием темной, древней выдержки, хотел смешать молодую кровь и густое мертвое варево магии. А потому неспешно уложил девушку и лег рядом.
Анна дрожала, как лист на ветру, но знание того, что последует дальше, делало ожидание не столь мучительным, хоть и более страшным. Она со странным отчаянием желала продолжения, а в груди теплилась надежда, что все будет не так, как вчера.
– Не больно, – голос мучителя успокаивал, с одной стороны, а с другой – завораживал скрипом, несовершенством, словно из длинной трубы раздается тихое подвывание ветра, который трогает ржавое железо и заставляет дребезжать. В холодной кровати пахло кровью, плесенью и еще чем-то мерзостным, но король не превращался в чудовище, как прошлой ночью, а продолжал держать форму человека, только очень странного, как будто его кости сложены неправильно и могут меняться местами.
Девушка не поверила, просто не смогла, но кивнула – так, будто точно знала, что ее мучитель увидит, ведь для него не существовало темноты, в которую погрузили саму Анну.
– Больно, когда не можешь терпеть, когда разрывает на части, – сообщил мучитель ровно, надрезая ткань на бедрах. – Так... не больно... И так, – еще один разрез, – и даже так, – юбки превращалась в лоскуты, а сущность воплощенной смерти и не собиралась останавливаться.
Может быть, тому, кто пришел с той стороны, от подобного и не становилось больно, но тонкие раны, будто сделанные остро наточенным стилетом, постепенно наполнялись каплями крови и начинали саднить. Анна лежала, не смея пошевелиться, борясь с желанием сжать пальцами самые сильные надрезы, а воздух пропитывался железистым запахом эссенции жизни.
Твари в коридорах принюхивались, и ветер шумным дыханием пугливо касался кожи Анны, как будто ее могли уволочь эти мертвецы и не отдать больше господину страшной сказки.
– Я хочу исполнять твои желания, – король прошелся языком по груди и судорожно опадающему и поднимающемуся животу.
«Тогда отпусти меня!» – отчаянно кричало сознание девушки, но сама она лишь прошептала, утопая в миазмах, пропитавших все вокруг и оседающих на коже мелкими почти неощутимыми каплями.
– Сейчас отпустить? Ты уверена, что правильно поступишь? – капли крови звали тварей под землей на свежую жизнь. И муки от них Анна бы не выдержала.
Девушка всхлипнула и забормотала:
– Нет… Я не права… Прости…
– Ты не права. Ты не права, когда думаешь так болезненно и так остро, – тело короля навалилось на Учинни тяжестью, распластывая по темному ложу и подминая под черную массу, которая липкой субстанцией обволакивала ноги и бедра.
Объятая первородным ужасом, Анна рванулась вверх, прочь от чего-то, что ее собиралось поглотить, навстречу чудовищу, которое же сама в неразумном возрасте и призвала.
Но ее не отпустила тьма, ее опутали паутиной остановившегося времени, е пожрали тишиной и вечным разложением, в котором не знаешь, дышишь или уже умер, а потом подняли вверх и показали, что произойдет, если Анна и дальше станет сопротивляться – ее съедят заживо.
Вновь мир перед глазами девушки становился расплывчатым и ненастоящим, размазывая границы человеческого восприятия, обращая новыми гранями, показанными вчера. Король раскрывал свою жертву медленно, как отгибают лепестки розы, чтобы добраться до самой ее сердцевины, но не для того, чтобы поломать, а лишь вдохнуть настоящий аромат цветка.
Он не спрашивал, нравится ли подобное обращение Учинни, он отдавал, а не забирал силы. Только отдавал холод и тишину, мрачное спокойствие и рассудительность монстра, впутывая в горячие желания юности ростки черной травы, которая будет колоть окружающих смертельными ранами.
Измученная страхом, ожиданием, внезапными вспышками боли Анна изо всех сил давила любые вспышки бессознательного сопротивления и вскоре, пребывая на грани сознания и бессознательного, покорно выполняла любую прихоть короля, совершенно забыв про шепот: «Хочу выполнять твои желания».
