- Черт возьми. Нельзя же быть таким, мистер!

- Ну ладно, проваливай. Хозяин нашелся.

- Эй ты, отойди, сейчас моя очередь. Думаешь, если сильный, так тебе все позволено?

- Ну-ка, не драться здесь! Ишь ты.

- У-у! Образина!

- Мы все бедные люди, мистер.

- Я тоже не богач. Что вы думаете я ем? Камни? Траву?

- Мистер, ведро воды.

- Жестянку воды, мистер.

- Скажи: "пожалуйста". Их еще вежливости учи.

18

В доме набилось полно народу, а те, кто не смог протиснуться внутрь, толпились во дворе вокруг старой шелковицы и слушали, как в доме поют молитвы. Мужчины почти все были в своих лучших выходных костюмах, черных или темно-синих, извлеченных из сундуков и тщательно вычищенных. И при черных галстуках. Женщины стояли в шляпах - как и костюмы мужчин, эти шляпы хранились для торжественных случаев, таких, как свадьбы или похороны. Рядом с черными и синими костюмами люди в обычной рабочей одежде чувствовали себя неловко и скромно прятались в толпе. Здесь собрались родственники и соседи, смуглые лица мулатов и черные лица африканцев, все глядели строго и торжественно, потому что перед лицом смерти все едины.

Чарли стоял во дворе и пожимал руки гостям. Его темный костюм, купленный бог весть когда, был тесен в плечах и брюки коротковаты, и он втайне мечтал, чтобы все это поскорее кончилось и можно было переодеться. Рядом с ним стоял Рональд, он выглядел скорее угрюмым, чем печальным, и тоже принимал соболезнования от посетителей.

- Глубоко сочувствую, мой мальчик.

- Бог располагает, на все Его воля.

- Смотри за матерью.

- Не унывай, мальчик.

Чарли улыбался и кивал головой в ответ и провожал гостей к дому.

Возле покойника сидели главным образом женщины. Мужчины курили и тихо разговаривали во дворе в пасмурном свете утра. По временам в дверях кухни возникала давка - кто-нибудь расталкивал стоящих, пробирался внутрь, чтобы выразить свои чувства вдове. Женщины в доме пели скрипуче и нестройно. Другие женщины во дворе цыкали на ребятишек, сновавших вокруг, как щенки.

Ветер лениво завывал в листве, и лица настороженно обращались к свинцово-серому небу.

Чарли увидел Фриду, и его лицо расплылось в улыбке. Мрачная торжественность обстановки сделала всех чужими, как будто смерть, стирая радость с лиц, прятала друзей за незнакомой маской печали. Но увидев эту женщину, он почувствовал тепло, тепло возвращения к жизни, и он сказал, идя ей навстречу:

- Фрида, я думал, что ты сегодня работаешь.

- Я отпросилась у мадам на полдня.

- Ты хочешь пройти в дом?

- Не беспокойся, милый. Я увижу мать после.

Темное, красивое лицо мягко смотрело на него из-под шляпы, которая уже три сезона как вышла из моды и поэтому была выброшена хозяйкой. Она улыбнулась всем вокруг.

- Добрый день, сестрица, - сказал дядя Бен и попытался отвесить ей церемонный поклон, хотя это было и нелегко в жилетке, перетянувшей ему живот. - Печальный час, печальный час.

Он уже выпил стаканчик-другой перед тем, как прийти сюда, и его обычно горестные глаза, казалось, утонули в море отчаяния.

- Я бы хотел, чтобы все это уже кончилось, - сказал Чарли спокойно. Он посмотрел на небо и нахмурился.

- Чарли, - мягко упрекнула его Фрида, - ведь это твой отец.

- Я ничего не могу поделать, - ответил Чарли. Он лукаво улыбнулся Фриде, при ней ему было уже не так тошно. - Я приду сегодня вечером снова, хорошо?

- Фу, Чарли. Ты не должен сейчас говорить об этом.

- Ах, Фрида, Фрида.

- Смотри, люди выходят.

Из дома на двор высыпала толпа людей.

- Подожди здесь, не уходи, - сказал Чарли Фриде.

Он кивнул Ронни и Альфреду, и они вошли в дом. Он, Ронни, Альфред и дядя Бен должны были нести гроб. Протащить гроб в тесные двери им помогли еще двое мужчин. В соответствии с выплаченной папашей Паулсом страховкой похороны, как объяснил агент похоронного бюро мистер Сэмпи, устраивались на двадцать фунтов: катафалк, автомобиль для членов семьи и потом, конечно, гроб.

- Чтоб на нем было его имя, - сказала тихонько мать. - Отец хотел хороший гроб с серебряными ручками и чтобы имя было на серебряной пластинке.

И вот был гроб со сверкающей отделкой, а позади засуетилась, задвигалась толпа. Многие несли венки и букеты цветов. Некоторые женщины плакали, но глаза матери были сухие, суровые под черной накидкой и черной вдовьей повязкой. Толпа заполнила переулок, ступали прямо в залитые водой колеи, и хмурый серый балдахин неба навис над процессией. Гроб установили на катафалк и усыпали цветами. Шофер большого черного автомобиля открыл дверцы.

- Садись сзади, ма, - сказал Чарли. - Каролина и Йорни сядут с тобой. Миссис Нзуба тоже поедет?

- Нет, - ответила мать, влезая в машину. - Она сказала, что останется присмотреть за домом.

- Вот удача, - почти про себя пробормотал Чарли. - Одной этой женщине потребовался бы целый автомобиль. А из тяжеловесов у нас уже есть Каролина.

- Ш-ш, - сказала мать. - Нашел время шутить.

Каролина и Йорни уселись рядом с матерью. Оба плакали, Каролина выглядела уродливой, какой-то нелепой.

- Пусть дядя Бен сядет впереди, - сказала мать. - А ты сядешь?

- Я пойду пешком, с остальными, - ответил Чарли.

- Я тоже пойду, - сказал дядя Бен. - Мужчины могут пойти пешком, я так полагаю.

- Ведь есть еще место, - сказала мать. - Тогда пусть впереди сядет Фрида. Позови ее.

Слова матери обдали Чарли теплом, это значило, что Фрида принята. Он улыбнулся ей, помогая влезть в машину, и тихонько подмигнул, но она мрачно смотрела прямо перед собой, как того требовала торжественная минута.

- Осторожно, пальцы, - сказал шофер и захлопнул дверцы.

Катафалк двинулся, медленно переваливаясь с кочки на кочку по глинистой дороге, а позади громыхала машина. Чарли и другие члены семьи шли за автомобилем, а еще дальше следом за ними потянулась остальная процессия. Все небо от края до края было одна лохматая тяжелая туча.

Кортеж медленно пробирался среди ветхих хижин, мимо молчаливых зрителей по сторонам и выехал наконец на разбитую улицу, которая вела в городское предместье. Шаги зашаркали по разбитой, но твердой мостовой.

Возглавлял шествие, шагая впереди катафалка, мистер Сэмпи, агент похоронного бюро. Это был маленький, коричневый, с шишковатым черепом человечек, похожий на земляной орех. Сам по себе он был веселым и жизнерадостным, однако сейчас, при исполнении служебных обязанностей, он медленно шел, как подобает служителю смерти, с видом скорбным, профессиональным жестом заложив руки за спину; и, видно, гордился своими мешковатыми брюками в полоску и старым, выутюженным фраком, составлявшим всю его униформу.