Во дворе послышались шаги, и в дверях кухни появилась женщина с заплаканным взволнованным лицом. Под тяжестью ее шагов заскрипел и пошатнулся дом.
- Доброе утро, Нзуба, - сказала мать из-за печки.
Представьте себе массу черного смородинного желе, разлитого во множество сообщающихся между собой овалов, сфер, эллипсов и прочих разных выпуклостей, являющих собой голову, торс, руки и ноги. Облачите это желе в широкие одежды, стираные-перестираные и снова выпачканные, закапанные салом и супом, напяльте поверх платья мужское пальто, старое и расползающееся по швам, решительно отказывающееся застегиваться спереди, мужские вытянутые, перештопанные и все равно дырявые носки на слоноподобных икрах, обуйте эту фигуру в разбитые, расхлябанные мужские же ботинки со свалки - и вы получите в результате миссис Нзубу.
Когда она говорила или улыбалась, ее рот выглядел как раздувающийся и сжимающийся пузырь на кипящей поверхности шоколадного бланманже. Когда она двигалась или шевелила хотя бы одним пальцем, вся пышная громада ее тела приходила в движение, оно дергалось, колыхалось и дрожало, точно миллионы дряблых маленьких пружин начинали свое действие под неровной поверхностью кожи.
Увидев мамашу Паулс, она воскликнула:
- Ай, ай, Чарли только сейчас сказал мне. Ай, и не стыдно вам? Мне так жаль, Паулс.
- Dankie. Спасибо, Нзуба, - мягко ответила мать. - Я рада, что вы можете мне здесь немного помочь.
- Мы должны помогать друг другу. И не стыдно вам... - говорила женщина, вытирая рукавом пальто слезу. - Было очень плохо, Паулс?
- Нет, - ответила мать, ворочая кочергой угли. - Он отошел спокойно. Я сидела там рядом с ним, он как раз поел немного супа, со вчера у меня осталось. Он вдруг посмотрел на меня и говорит: "Рейчи, - он меня всегда так звал, знаете ли, - Рейчи, как дети?", и я сказала: "Отец, с ними все в порядке. Чего ты беспокоишься?" И он сказал еще: "Я бы хотел, чтобы они жили в другом доме. Вроде тех домов с черепичной крышей". Я говорю: "Зря ты беспокоишься насчет дома", - и он посмотрел на меня и закрыл глаза. Потом он как-то вроде вздохнул, и сразу у него заклокотало в горле, и вот так все и кончилось. - Мать минуту помолчала, вспоминая, как все это было, а миссис Нзуба утирала слезы.
- Ну, Паулс, - сказала она, хлюпая носом, будто у нее был насморк. - С тобой твои дети.
- Да, дети, - вздохнула мать. - Дети. Но я не знаю, Нзуба. С семьей как будто что-то происходит. Да, наверно, это во всех семьях. Младший, Йорни, не хочет больше ходить в школу, слоняется без дела, прогуливает. Целый день с другими детьми роется на свалках. Ронни совсем от рук отбился, и с каждым днем с ним все труднее. Да и что думает Чарли, я тоже не знаю.
- Верно, - сказала миссис Нзуба сочувственно. - Современные дети.
- Я послала Йорни за водой, - сказала мать. - Ты поможешь мне обмыть старика и по дому? Надеюсь, что Йорни не задержится.
- Немного воды есть у меня дома, - сказала Нзуба. - Она уже согрета. И ждать тогда не надо будет. Есть кого послать?
- Я потом верну тебе, - сказала мать. - Можно послать Алфи.
- Ничего не надо возвращать, - сказала женщина. - Мне приятно, что я могу помочь тебе. Мы живем здесь рядом столько времени.
- Dankbaar, большое спасибо, Нзуба, - ответила мать. - Я так тебе благодарна.
- Не надо меня благодарить. Мы должны поддерживать друг друга. Где Альфред? Я пошлю его ко мне за водой.
17
Вода, вода, вода. И в грязно нависшем небе, и в отяжелевшей земле, в медных кранах, и в железных цистернах. Вода, чтобы сварить кофе, чтобы выстирать лохмотья. Вода, чтобы обмыть покойника. Вода - это драгоценность, и во дворах у тех, в чьи дома проложены водопроводные трубы, выстраивались очереди маленьких оборванцев с ведрами, с банками и кастрюльками. Те, у кого из кранов бежала вода, продавали ее остальным, у кого таких благ не было. Потому что жить-то надо, верно?
- Мистер, мать просит ведро воды до пятницы.
- До пятницы? Ждать двух пенсов до пятницы? Твоя мать, должно быть, рехнулась. Два пенса ведро, плата наличными.
- У матери нет сейчас двух пенсов, поверьте, мистер.
- А я, что ли, в этом виноват? Проваливай, да побыстрее, некогда мне с тобой болтать.
- Эй ты, гад, я первый сюда пришел! Слышишь?
- Пошел ты. Я здесь все время, очередь моя.
- Ах ты!.. Я здесь стою. Спроси ее. Ведь я стою здесь?
- Слушайте вы, маленькие черти, если не умеете вести себя как следует, никто ничего не получит, ясно?
- Миссис, мать просит ведро воды до пятницы.
- Как бы не так! Нет денег, не будет воды. До пятницы ей...
- Эй, послушай! Ты что, за два пенса хочешь получить целую ванну воды? У нас здесь не распродажа, самим не хватает.
- А что? Два пенса - и наливай доверху свою посудину. Разве не так?
- Ах ты, сопляк! Ты еще поговори у меня, нахал ты этакий! Да я тебе сейчас спущу штаны и так всыплю!
- Банка есть банка. О размерах уговору не было.
- Ишь, ловкач какой. Притащил целую ванну и наливай ему до краев?
- Мистер, банка не полная. Долейте, чтоб полная была.
- Ладно, ладно, не ори! Давай сюда!
Вода с шумом, бульканьем, плеском бежит в ведра, банки, кувшины, горшки. Вода, чтобы варить по утрам кофе, вода, чтобы выстирать отцу выходную рубашку. А иной раз даже - чтобы умыться. Вода, чтобы обмыть новорожденного или покойника.
Вода - это прибыль. Чтобы извлечь эту прибыль, тот, кто торгует водой, должен дочиста отмыть в ней свою душу от сострадания. Он должен выполоскать из сердца всякую жалость, до крошки выскрести из себя жесткой щеткой корысти следы сочувствия к ближнему. Надо иметь водопроводный кран вместо сердца, цистерну вместо головы, свинцовые трубы вместо внутренностей.
- Полведра, мистер. У нас только одно пенни.
- Полведра? Полведра. О господи Иисусе, на что мне сдалось одно пенни?
- Ма просит банку воды до завтра, мистер. Ей-богу, мистер, до завтра.
- Скажи своей матери, что до завтра еще дожить надо. Завтра. Что я, по-вашему, миллионер, что ли?
- Боже правый, ну и сквалыга этот человек!
- Сквалыга? Сквалыга. Ты с кем разговариваешь, а? Сквалыга.
- Слушай, будь человеком, дай мальчику воды до пятницы.
- Какое твое дело? Ты, что ли, здесь хозяин? "До пятницы". "До завтра". Да ведь если они сразу не заплатят, от них гроша не дождешься.
