«Здравствуй, моя драгоценная!

Как там погода в Дублине? У нас тут дожди и грозы. Но в целом у нас теплее, если верить ирландцу Маклохлану. Летом всё время жарко, а зимы, напротив, морозные и снега бывает достаточно. Я уже представяляю, как мы будем кататься на чём-нибудь… на лыжах, на сноубордах – что вам с мамой больше понравится.

Я разобрал твои файлы. Изучил их пристрастным образом. Хотелось придраться к чему-нибудь – чисто в плане наставничества, но придираться не к чему. Одним словом – мои поздравления. Теперь я боюсь единственного – ты ведь совсем заскучаешь на уроках по биохимии. А впрочем, там разберёмся. Как вам идея с Лисканнором? Надеюсь, уже одобрена?..»

* * *

Следующее утро – тоже довольно пасмурное, началось для Вероны с мысли: «Нет, я должна сообщить ему, что мама сейчас в Португалии». Распечатав последние снимки в фотосалоне поблизости, она неспеша позавтракала, затем погуляла по городу и, возвратившись в гостиницу, взялась за письмо проректору:

«Экдор Эртебран,

Вы знаете, я решила поехать в Англию – дней на пять или шесть примерно. Я должна посмотреть на Лондон. А мама за это время навестит семью в Португалии – у неё там дедушка с бабушкой и она их сто лет не видела. Потом мы поедем в Италию (мы хотим посмотреть на Венецию) и, может быть, даже во Францию. Мы точно ещё не знаем. В Ирландию мы вернёмся в середине июля месяца и скорее всего остановимся в доме экдора Маклохлана. Карту, ключи и всё прочее нам передали вечером, как раз незадолго до ужина. Экдор Эртебран, спасибо Вам…»

К посланию были добавлены фотографии с видами Дублина и пара портретных снимков – Режина за чашкой кофе и сама Верона – у зеркала, подкалывающая волосы. Спустя три часа с половиной она уже ехала в поезде, пересекая Ирландию и читала, чтобы отвлечься – «Песнь Льда и Огня» Р. Мартина. Дорога, не самая долгая, привела её к дому астролога – кирпичному, двухэтажному, с оградой из серых булыжников и крылечком с тремя ступеньками. За дверью была прихожая: вешалка с парой курток, узкая полка для обуви с запылёнными веллингтонами. Верона сняла кроссовки и прошла из прихожей в столовую. Там же была и кухня, и за кухней, прямо вдоль стенки, деревянная узкая лестница, что вела к коридору с комнатами – двумя небольшими спальнями, и в конце – к кабинету с книгами, в основном – научной фантастикой. Выбрав себе ту спальню, что смотрела на луг – холмистый, с пасущимися овечками, Верона оставила вещи, спустилась обратно в столовую и сварила крепчайший кофе, накануне купленный в Дублине. Мысли её при этом были совсем невесёлые: «И что теперь делать дальше? В Лондон мне ехать не хочется. Что мне там делать без мамы? А здесь мне и вправду понравилось. И у экдора Маклохлана книги там интересные. А что я скажу проректору? Ладно, как-нибудь выпутаюсь…»

Дни потянулись за днями – достаточно монотонные. Утренний кофе, прогулка, чтение, рисование, скудный обед – консервами, что стояли в буфете стопками: спаржа, фасоль, горошек; после этого – снова чтение, до самого позднего вечера; ужин – варёным картофелем; и ночью – мечты – бесконечные – о Джоне в первую очередь. Что до Генри Блэкуотера, то любая возникшая мысль о нём порождала в ней боль – душевную, многократно теперь усугубившуюся – тем фактом, что близость к Англии – близость географическая – мало что изменила в её внутренних ощущениях, вопреки её прежней уверенности, что будь он где-то поблизости, она бы это почувствовала внутренними рецепторами. Дни эти были скрашены ежедневными письмами Лээста, который теперь обсуждал с ней вопросы по биохимии, а также её поэзию – с критической точки зрения, и постоянно справлялся о текущих делах её матери, на что Верона, выкручиваясь, придумывала истории: «Мама гостит у дяди…» – «Мама гостит у тёти…» – «Мама с двумя кузинами работает на виноградниках…» Письма его приходили как раз к её пробуждению, и поэтому утренний кофе являлся, в её восприятии, лучшим моментом суток – насыщенным по эмоциям. Ответы она писала в объёмном Volume Двенадцатом, в разделе «Корреспонденция», сидя не в кабинете, не в столовой и не в гостиной, а на крыльце – с сигаретами и маклохлановским кофейником. Эртебран продолжал обращаться к ней: «Здравствуй, моя драгоценная», – а в конце говорил: «До встречи!» – и добавлял поскриптумом: «Маме привет, пожалуйста. Как она там? Не приехала?» Ответы свои Верона оформляла спонтанным образом, после чего, в размышлениях, отправлялась по главой улице до почтового отделения, отсылала корреспонденцию, покупала конверты с марками и шла гулять по Лисканнору – по его живописным окрестностям.

Четырнадцатого июля она получила из Гамлета четыре больших коробки – со своими вещами и с книгами, ей самой и укомплектованными перед отъездом в Ирландию. После этого всё вернулось к обычному расписанию. Пару раз за всё это время она еле справлялась с желанием снова раскинуть карты – те самые – саматургические, с которых сняла себе копии ещё до отъезда из Гамлета – перед тем, как отправить колоду в руки экдору проректору, согласно его пожеланию; раскинуть не на кого-то, а на своё же будущее, но мысль о ментальном вмешательстве дважды её останавливала. Двадцать седьмого июля она получила от Лээста завершающее послание, по сути своей – инструктирующее – по части сбора учащихся и того, что в лице встречающего будет экдор Маклохлан, только что прилетевший из Сиднея. Что до вопросов о матери, то поскольку Верона решилась сообщить числа двадцать третьего: «Мама уже возвращается! Она вот-вот здесь появится!» – проректор ответил просьбой: «Пусть рэана Авейро проводит тебя до Коаскиерса. Я, если честно, рассчитываю получить для неё разрешение через вашего „сопровождающего“ – Эрвеартвеарона Терстдарана. Это в его компетенции. Вы узнаете на портале результат моего обращения». Понятно, что сборы Вероны, после этой идеи проректора, носили характер «панических», в результате чего, измучавшись, она снова взялась за карты – где-то за час до отъезда – теперь уже с крайней решимостью и с единственным намерением – вступить в общение с Джоном и, с учётом его влияния, попытаться исправить как-то возникшую ситуацию. Сев на крыльце – с колодой, всё с тем же старым кофейником и с аполлинеровским сборником, она какое-то время пыталась сосредоточиться, но карты, уже разложенные, не давали ей информации. Когда, совершенно отчаявшись, она едва не заплакала, с ней рядом возник на ступеньке такого же рода свиток, что хранился в сейфе с финансами – в целом почти неиспользованными, не считая затрат на питание. «Мой бог, – прошептала Верона, – это письмо от Терстдарана…»

«Дорогая Дэара Верона,

Довожу до Вашего сведения, что я вынужден был, к сожалению, ответить экдору проректору, что рэана Режина по-прежнему находится вне Ирландии.

Теперь о других моментах. Оставьте, пожалуйста, в доме весь свой багаж для Коаскиерса. Мы сами его доставим непосредственно в Академию. Возьмите с собой в дорогу лишь самое необходимое.

Эрвеартвеарон Терстдаран,

Старший Куратор Коаскиерса»

И ниже – длинная подпись ажурными иероглифами. Верона свернула свиток, подлила себе в чашку кофе и, глядя на звезды, подумала: «Джон уже не появится…»

Так прошёл её месяц в Ирландии. Ночная дорога до Дублина сняла с неё напряжение – то, что она испытывала после письма Куратора. Такси с автобусной станции быстро её доставило на улицу Abbey Street Lower с нужным пересечением. Когда машина отъехала, помигав на прощание фарами, Верона, дрожа от волнения, изучила надпись на вывеске, две ступеньки – заметно истёртые, обветшавшую дверь с колокольчиком, успевая прийти к тому выводу, что прежде этого не было – ни двери, ни ступенек, ни вывески, когда они вместе с Режиной проходили мимо по улице, а затем, прошептав: «Ну ладно…» – осторожно вошла в помещение. Секунду спустя – потрясённая – она прошептала: