Яманами в ответ улыбнулся чуть шире и ничего не ответил.

***

Сайто

Гость Доннела удивил. Чрезвычайно. Невозможно было даже предположить, что Кацура Когоро(6) - да, он пока еще именовался так, - вздумает посетить живущего в Японии иностранца, который даже среди своих соотечественников имел репутацию эксцентричного человека. Впрочем, возможно именно нетипичность этого иностранца и привлекла Кацуру. А может, Доннел сам его пригласил. Как бы там ни было, разговор этих двоих был вполне мирным и уважительным и закончился уже традиционным измерением головы. Черный кот, щурящийся на обоих мужчин, не привлек их внимания.

Кацура - тоже из тех, кто выживает. А еще у него, оказывается, до странности неритмичная походка, и стопу ставит он плоско и чуть заворачивает носки внутрь, как медведь.

Странно вспоминать то, чего еще не случилось. И что… кто знает, произойдет ли. Выживающий… Шел… какой же это был год? Не позже 1877, очевидно. Новые времена, страна вступила в гонку, пытаясь наверстать все, что было упущено за время закрытости. Он сам тогда уже не был Сайто Хаджимэ, давно уж не был. Он был полицейским инспектором и носил имя Фуджита. Фуджита Горо. И при встрече с представительным господином в европейском платье, которого спутница его называла Кидо-сан, не сразу узнал того, несмотря на редкостную даже для полицейского память на лица и наблюдательность. А когда узнал, и когда узнали его…

Они сидели друг напротив друга, словно изготовясь к поединку. И бутылочка сакэ между ними была как межевой камень, разделяющий две враждующие провинции.

- Сайто-сан… Прошу прощения, конечно же, инспектор Фуджита.

- Совершенно верно, Кацура-сан, то есть, Кидо-доно.

Кидо Коин - так звался тогда Кацура Когоро. И он, Сайто, и Кацура - оба эти имени словно превратились в тени, отбрасываемые их теперешними личинами. И вот эти тени встретились, и изо всех сил стараются притвориться людьми. Тщетно.

- Да, нелегко забыть прошлое. В это время в Киото, помнится, стояла ужасная жара.

- Вы правы, с тех пор такой жары я не припомню. Тогда, верно, простой искры было достаточно, чтобы весь город вспыхнул как сухой трутовик.

- Я всегда говорил о необходимости осторожного обращения с огнем, Фуджита-сан. Пожары никому не приносят пользы.

- К одному из пожаров вы, помнится, опоздали, Кидо-доно. К тому, в Икеда-я.

- Не опоздал, а пришел раньше, чем следовало. Путаница со временем, что поделать. Если помните, я тогда старался, чтобы как можно меньше собак могло узнать меня, потому, обнаружив, что место пустует, я почел за благо уйти.

- Вы удачливый человек, Кидо-доно.

- Я - из тех, кто всегда выживает. Как и вы, Фуджита-сан.

А потом Кацура сам заговорил о выживающих. Было это уже после второй или третьей бутылочки сакэ, хотя пил Кацура так же умело, как и сам Сайто.

- Выживающий - это не подлец и не трус, - говорил Кацура. - Скорее, это тот, кто очень не хочет умирать. Видите, я стал философом только теперь, когда почти перестал быть политиком и у меня появилось много свободного времени. Так вот, обычно люди, сами того не сознавая, стремятся перелистнуть страницу, чтобы заглянуть в продолжение - а что там, за чертой? И только выживающие всеми силами оттягивают этот момент. Им интересно пожить. Однако оттягивать этот момент до бесконечности, цепляясь за жизнь, тоже нельзя.

Тогда Сайто подумал, что Кацура, возможно, в чем-то прав. Самому ему много раз стоило покончить с собой вместо того, чтобы вновь и вновь уцелевать, меняя имена, личины… Но вслух он сказал:

- Выживать труднее. Умереть легче.

- Это верно, - наклонил голову Кацура, - но линия между выживанием и трусостью подчас так тонка… И выживающий, возможно, теряет какое-то другое, истинное бессмертие, заключающееся не в вечном стоянии на месте, а в вечном движении.

Потом он поднял глаза на Сайто и медленно произнес:

- Сам я уже хочу умереть. И вы, Фуджита-сан, подумайте об этом - а то как бы вам и вправду не стать бессмертным. Незавидная участь.

Кацура Когоро, он же Кидо Коин вскоре умер - от болезни, а может, и от яда, - как раз тогда, когда готовилась экспедиция на Тайвань, против которой он горячо протестовал.

Комментарий к 9. О любви ронинов из Ако и разговоре двух теней

(1) - Оити, младшая сестра Оды Нобунаги. Её муж вступил в войну с Тоётоми Хидэёси за наследие Нобунаги, однако потерпел поражение. Когда армия Хидэёси осадила замок, отказалась бежать и вместе с мужем совершила сэппуку.

(2) - ронины из Ако во главе с главным советником Оиси Кураноскэ, дали клятву отомстить Кире Кодзукэноскэ, чиновнику при дворе сёгуна Токугавы Цунаёси, за своего господина, даймё Асано Такуми-но-Ками Наганори из Ако, несмотря на то, что их за это ждал смертный приговор. В 1701 году Асано был приговорён к сэппуку за нападение на чиновника в ответ на оскорбления со стороны последнего. 47 верных ронинов - герои многих преданий и легенд, в том числе и знаменитой пьесы “Канадэхон Чусингура или Сокровищница самурайской верности”

(3) - Праздник девочек, Хина мацури

(4) - Есида Сёин - японский политический деятель, философ, просветитель, педагог и стратег середины XIX века. Один из теоретиков и духовных проводников реставрации Мэйджи.

(5) - “Черные корабли” - эскадра командора Пэрри, прибывшая к берегам Японии в 1853г. Под угрозой применения военной силы Пэрри вынудил бакуфу вступить в переговоры о частичном открытии портов Японии для европейских и американски кораблей

((6) - Кацура Когоро, он же Кидо Такаёши, также Кидо Коин - политик времён позднего сёгуната Токугава и Реставрации Мэйджи. Один из так называемых «Трех великих героев» эпохи Реставрации Мэйджи

========== 10.Праздник темноты и огонь сквозь ветви деревьев ==========

Мы незримы будем, чтоб снова

в ночь играть, а потом искать

в голубом явлении слова

ненадежную благодать.

(И. Бродский)

Япония, Эдо, 1861г

Ирен

Мадемуазель Дюран была большой поклонницей философии и считала, что именно философия помогает женщине стать сильной, закалить свою волю и выстоять в жестоком мире, где власть принадлежит мужчинам. Ее метода преподавания заключалась в чтении вслух огромных кусков из древних и средневековых мыслителей - мыслителей Гризельда Дюран отбирала на основании того, как они в своих трудах относились к женщинам. Так, Платон читаем не был и служил лишь постоянным источником ненависти и мишенью для насмешек, а вот святой Франциск Ассизский заслужил приязнь пламенной поборницы женских прав - на том основании, что человек, проповедовавший птицам и цветам, по мнению мадемуазель Дюран, не мог плохо относиться к женщинам. То, что Франциск был монахом-аскетом, ничуть ее не смущало - мадемуазель Дюран считала, что зрит в корень.

- Если вы не будете изучать философию, то превратитесь в глупую гусыню, которой место только на кухне или в гостиной, - это стало рефреном во время их занятий философией.

- Или в спальне, - однажды продолжила Ирен. Она ничего такого не имела в виду, просто пыталась достроить логическую цепочку, но мадемуазель Дюран разразилась пространной филиппикой, где спальня была названа главным орудием порабощения женщин. На робкий вопрос, как место может быть орудием, Ирен получила гневную отповедь, что тут нет никакого логического противоречия.

Мадемуазель Дюран продолжала говорить о метафизике, и Ирен смотрела на нее внимательно и, казалось, прилежно слушала. Но на самом деле взгляд ее был устремлен на токонома за спиной мадемуазель Дюран, где в ступенчатом, ярусами, ящичке были выставлены куклы - император с императрицей, придворные, дамы и стражники-самураи. Вообще-то уже наступила пятая луна, и кукол давно пора было убрать в ящик до следующего Праздника персиков, но Ирен никак не могла заставить себя сделать это. Потому что, смотря на них, она сразу вспоминала, как они с Соджи весело влетели в лавку и замерли после вопроса хозяйки “Что угодно молодому господину и молодой госпоже?” Лавочница будто бы соединила их, сказав так, и Ирен всей собой ощущала, что это не просто правильно, но единственно возможно. Ее чувства были теперь обострены, и она заметила, что Соджи чуть нахмурился при слове “молодой господин”. Ищет способа казаться взрослее, подумала она с тихим умилением, с каким воспринимала все маленькие слабости близких ей людей. “Мальчик-самурай” - так порой называла его мама. Иногда Ирен казалось, что Соджи был даже моложе ее - он и вправду выглядел порой совсем мальчишкой, даже взгляд у него был по-детски открытым, - но гораздо чаще он был в ее глазах воином, излучавшим спокойную уверенную силу. Особенно после того, как она увидела его с мечом в настоящем бою. Да и тогда, когда мадемуазель Дюран отругала ее за то, что они удрали поутру на росистый луг - в то мгновение Ирен отчетливо поняла, что замерший рядом с ней Соджи вполне способен сейчас во мгновение ока выхватить меч и проучить ее воспитательницу так, чтобы у той больше и мысли не возникло повысить голос.