После смерти Константина отец пил несколько дней. И однажды ввалился в покой Льва – огромный, страшный, с растрепанными волосами и нечесаной бородой, в которой запутались перышки зелени.

- Ну что, пащенок, - зарычал он, сгребая Льва за грудки и встряхивая как мешок, - теперь наследником будешь! Доволен? Тогда пляши! Пляши, говорю! Доволен, на костях брата пляшучи? Доволен?!

И он встряхивал и встряхивал мальчика, пока тот не обмяк, сомлевши от страха. Тогда Василий отшвырнул подростка и, пошатываясь, натыкаясь на мебель, вышел вон, что-то бормоча и не обращая внимания на жавшихся по стенам перепуганных кубикулариев.

«Око твое да будет чисто!» Этим перифразом евангельских слов напутствовал его патриарх Фотий. Чисто… Господи, да Лев в первые дни, как был провозглашен наследником, и глаз-то не смел на императора поднять. Худенький и хрупкий подросток был почти незаметен рядом с огромным императором во время царских выходов.

По настоянию императора и августы Евдокии в свои шестнадцать Лев женился. Его не спрашивали, хотя для вида и устроили выбор невесты. Сам Лев увидел собраных по всей империи двенадцать красивейших девушек лишь в день выбора, войдя в небольшую залу дворца Дельфы вместе с басилевсом. Девушки, не ожидавшие их, занимались тем временем гаданием – по знаку должны были встать и обуть снятый башмачок. Кто скорее обует – той и быть невестой наследника. Когда в зал вошел император, скорее всех поднялась Феофано… Лев так и не понял, зачем она явилась тогда во дворец – по ее нраву ей больше подошло бы уйти в монастырь и подвизаться там в подвижничестве и умерщвлении плоти. Была ли то воля ее родни, могущественного рода Мартинакий, или же ее собственное желание? После разделения супружеского ложа он всякий раз видел ее на коленях перед образом. Однако когда в жизни Льва появилась Зоя, Феофано не колеблясь пошла к императору Василью искать у него управы на изменника-мужа.

Зоя… Император сморгнул – строчки Евангелия стали расплываться перед его глазами, и он словно наяву увидел тоненькие смуглые пальчики, сжимавшие сафьянный переплет этого самого Евангелия. Она должна была быть хищницей и интриганкой – такой ее хотели видеть все, в таком качестве ее отец, Стилиан Заутца, близкий к императору Василью человек, и сводил дочь с юным наследником.

Но увы! Ошибся Стилиан, ошибались шепчущиеся по углам патрикианки. Ошибся даже Василий, надеявшийся жестокими побоями выбить из сына эту привязанность. Шестнадцатилетний задумчивый и робкий юноша и живая черноглазая четырнадцатилетняя девочка полюбили друг друга с первого взгляда и верность друг другу пронесли через все испытания. Даже насильное замужество Зои не изменило ничего – после смерти Василья и воцарения Льва влюбленные снова стали видеться. Как похорошела Зоя после разлуки, вспомнил Лев – ее распахнутые черные глаза так и засияли, когда дверь открылась и вошел он. С того времени они не расставались, и через год после воцарения Льва родилась Анна…

Конечно, развод с набожной Феофано был невозможен. Она почти не встречалась с императором, лишь исполняла церемониальные обязанности августы и делала все это с видом мученицы. Анне было восемь, когда умерли почти одновременно Феофано и Феодор Гузуниат, муж Зои. Конечно, это не могло не породить слухов – интриганка Зоя отравила мужа и августу, чтобы расчистить путь Заутце и его клану. Но до слухов ли было им, впервые могущим открыто появляться вместе, как царственная чета? Как прекрасна была Зоя, когда ее короновали императрицей! Казалось, даже злейшие враги ее в тот миг поверили в чистоту и невиновность Зои. Да и как было не поверить, если именно она, Зоя, спасла Льва от заговора своего двоюродного брата. Как могли они после этого считать ее интриганкой – Лев в бессилии сжал кулаки, борясь с подступающими слезами.

- Пришел спафарокандидат Эмунд, - шепотом доложил кубикуларий. Лев, очнувшись от своих мыслей, кивнул и велел позвать дочь, если она еще не удалилась в опочивальню. Очень вовремя появился Эмунд. Очень. Один из немногих верных людей. Нет уз, крепче кровных, как говорят все. Но еще крепче связуют узы иной, пролитой крови.

Эмунд вошел в покой – как всегда невозмутимый, и мощью веяло от его высокой фигуры. Так же он вошел в этот покой шестнадцать лет назад, вернувшись с той роковой охоты.

- Император Василий преставился, - сказал тогда Эмунд. И прибавил, преклонив колено: - Варанги ждут твоих повелений, конунг.

Это чужое слово из чуждого языка было для Льва свидетельством сильнейшим, нежели зрелище мертвого тела, нежели угодливые поклоны придворных. Он заставлял себя тогда опускать глаза, чтобы не выдать своей радости – он был свободен! Рядом, положив руку на рукоять секиры, стояли Эмунд, Олаф и Ингмар, трое бывших с покойным Васильем на охоте. Трое связанных кровью.

Лев заставил себя слушать рассказ Эмунда обо всем, что варанг видел под Тавромением, о предательском открытии ворот города, о попытке предать флот в руки Триполитанина. Обо всем Эмунд говорил так спокойно, словно речь шла не о битвах, а об уродившемся винограде или оливках.

- С нами прибыл ученый монах. Говорит, преподавал здесь, в Магнаврской школе, - закончил Эмунд.

- Как его имя? – император чуть приметно нахмурил брови.

- Никон. Тощий и сутулый. Сказал, что родом из Фессалоник.

- Не тот ли, что прежде учился у Льва Фессалоникского*? – задумчиво произнес басилевс, обращаясь скорее к самому себе, нежели к Эмунду.

В этот миг за притворенными дверями раздался голос кубикулария, вопрошавшего, можно ли войти принцессе Анне. Но не успел Лев ответить, как двустворчатые двери распахнулись настеж, в отворе мелькнула грузная фигура кубикулария, которого оттолкнули прочь – и маленький смерч в простом белом мафории влетел в покой и с восторженным визгом кинулся к Эмунду.

- Анна! Уже не маленькая, чтоб так бегать. И не веди себя как дикарка, поздоровайся с Эмундом как надлежит дочери императора ромеев,– укоризненно проговорил император, пряча улыбку. И обратился к Эмунду, который разом утратил всю свою невозмутимость: – Уж так тебя ждала, все выглядывала, не идут ли корабли.

Из-под мафория глянули лукавые глаза, а тонкие руки обвились вокруг шеи варанга, который неожиданно улыбнулся, и его загорелое жесткое лицо словно засветилось.

- Так и надлежит, - раздался звонкий голос.

Высокая красивая черноволосая девушка тихо вошла в покой, приветствовала низким поклоном императора и остановилась у входа, чуть опустив голову и скромно потупившись.

- Эмунд привез учителя, - благожелательно кивнув наперснице своей дочери, продолжил император. - Если этот Никон – тот, о ком я думаю, вполне можно взять его обучать вас с Феодорой. И Магнаврской школе не помешает новый опытный преподаватель. А теперь ступайте, уж поздно. Ступайте, ступайте – успеешь еще надоесть Эмунду.

- Я слышал, ты нашел близкого родственника, - проговорил император, когда девушки удалились и они с Эмундом снова остались наедине.

- Да, государь, - Эмунд пригладил волосы и поправил меч на поясе. – Сына. Он был среди тех варангов, что присоединились к нам в Тавромении.

- И, верно, хочешь, чтобы его приняли в число императорских телохранителей, - чуть прищурившись и глядя снизу вверх на варанга, спросил Лев. Так оно и начинается, подумал он, охваченный внезапной подозрительностью. Стилиан Заутца так же подбирался ко мне, подумал он – сперва подослал Зою, потом сам стал василеопатером, потом его племянника я сделал эпиктом, а потом… Если бы не любовь и преданность Зои, выдавшей свою коварную родню, не быть бы императору Льву живому.

- Так что же, Эмунд? В какой десяток ты его поставишь?

- Государь, - качнул головой варанг. В его светлых глазах мелькнул странный огонек, – лучше бы ему было пока пойти в ночную охрану Дафны.** Пусть пообвыкнется.

Император отвел глаза - северянин угадал его мысли и опасения. Дафна – дворец для церемоний, но жили там лишь некоторые из придворных, а потому заговорщикам в этом дворце делать было нечего. Сам же император и его семья занимали покои Буколеона.