Сморщенный маленький человечек с грустными глазами, похожий на исхудавшую черепашку, устало качает головой, стараясь отклониться от тянущихся к нему микрофонов.

- Мистер Себастиан, каковы направления поисков и что предпринимает ваша компания?.. Правда ли, что мисс Роузен видели с неизвестным мужчиной?.. Правда ли, что производство новой модификации андроидов для Внешних миров приостановлено?..

- Совет директоров полностью полагается на специалистов из полиции, осуществляющих поиски, - произносит человечек. - Поверьте, делается все возможное. Относительно личной жизни мисс Роузен я не уполномочен давать какие-либо комментарии…

- Мисс Шейла Роузен занималась нейропсихомоделированием искусственных организмов, она была одним из крупнейших специалистов в области искусственного интеллекта не только на Земле, но и в колониях…»

- А еще она была стервой и синим чулком, - громко говорю я и с треском выключаю телевизор. Мне не помогает даже набранный код радости - старина «Пенфилд» больше не может мне помочь.

Когда телевизор молчит, наваливается пустота. Большинство квартир в нашем доме пусты, и пустота с тишиной изливаются из них, растекаясь по коридорам и лестницам. «Нашем доме», говорю я, хотя дом уже несколько лет скорее мой, чем наш. Рик не настаивает на разводе – он просто в один прекрасный день перестал появляться дома. Как раз после того, как он отставил сразу шестерых репликантов, сразу шесть «шкур» за день – больше, чем любой блейдраннер. Тогда еще погибла наша коза – я с самого начала подумала, что живая коза для нас непозволительная роскошь.

Но даже пустота лучше, чем эта несносная песня, которую все время включает миссис Митчем.

«Так много времени прошло, Сэм. – Да, мэм, много воды утекло. – Какую-нибудь старую песню, Сэм. – Да, мэм».

И дальше снова и снова это чертово фортепианное вступление. Несмотря на толстые стены, я слышу каждую чертову ноту, слышу даже, как миссис Митчем вторит Ингрид Бергман, которая напевает для черного пианиста “As Time Goes By”.

«Они встретили свою судьбу в Касабланке», - торжественно произносит миссис Митчем, когда песня кончается. «Они встретили свою судьбу в Касабланке» - моя хозяйка часто крутила этот фильм. Не только этот, но «Касабланку» я, благодаря ей, почти выучила. Эта снобистская мода на старые замшелые фильмы и их стиль.

«Гореть тебе в аду, Шейла Роузен…»

Я нанялась к ней три года назад, когда ушел Рик. Кредит за козу он, правда, пообещал платить сам, но я не могла больше сидеть дома, я начала сходить с ума.

Отчетливо помню тот день, когда вышла из ховер-буса неподалеку от здания в форме усеченной пирамиды. Не такого большого, как штаб-квартира Тайрел Инк., но повторяющего ее очертания. Никто бы и не подумал, что в сердце этой пирамиды обнаружится что-то вроде просторного патио с настоящей травой и цветами, с проекцией голубого неба и белых облачков на высокий-превысокий потолок. Такое небо бывает разве что в старых фильмах – в тех из них, которые цветные.

И вышедшая навстречу мне молодая женщина была словно из этих фильмов – тщательно уложенные черные волосы, строгое платье до полноги из серии «ничего лишнего», карминные губы и холодный взгляд темных глаз. Неприятное лицо, подумалось мне – взгляд чуть исподлобья, поверх вашей макушки, мрачный и пронизывающий, чуть выдвинутая вперед нижняя губа, презрительная складка у рта.

- Я Айрен Декерт, - промямлила я. Шейла Роузен с первого раза подавила меня своим безупречно ухоженным видом – глядя на нее, я ощущала все свои морщинки, блеклый цвет лица, неловко уложенные волосы. Она разглядывала меня, как некое диковинное животное, нет, скорее даже как товар в магазине. Наконец чуть качнула головой.

- Завтра можете приступать к своим обязанностям, - голос у нее был тоже неприятный, низкий и чуть хрипловатый.

Быть домоправительницей у Шейлы Роузен – это вам не баран чихнул, как сказал бы наш сосед на старой квартире, мистер Барбо. Правая рука главы Тайрел Инк., дочь его покойного компаньона. И самое бездушное существо, которое я когда-либо видела – хуже «шкур», если вы понимаете, о чем я.

Дом мисс Роузен чем-то напоминал палату для буйнопомешанного – все углы были снабжены мягкими плинтусами из пенорезины, никаких острых ножей на кухне. Никакого скользкого пола. В этом доме прислуге под угрозой увольнения запрещено было испытывать физические страдания. Однажды, подавая обед, я случайно прикоснулась запястьем к горячей формочке с жюльеном. Шейла глянула на меня с такой яростью, будто это ее я обожгла.

- Вон отсюда! – прошипела она. - Сейчас же обработайте ожог.

- Главное условие, Айрен – избегать физических травм в моем доме. Никаких ушибов, порезов и ожогов. У меня высокие требования к безопасности, я не выношу, когда у прислуги проблемы. Вам ясно?

И никакого эмпатоскопа на работе. Прямо можно подумать, мисс Роузен ненавидела и Мерсера, и мерсеризм, и эмпатоскопы, и всех, кто ими пользовался. Дейв потом расспрашивал меня об этом особенно тщательно – ну да ему положено, он полицейский. А между тем, у самой хозяйки эмпатоскоп был. Дорогой, с чернолаковым корпусом и белыми костяными рукоятками. Однажды она вызвала меня, чтобы перенести эмпатоскоп в ее домашнюю лабораторию – сама она не хотела даже прикасаться к ручкам.

- В шоу Френдли говорили, что Мерсер подделка, что сам Уилбур Мерсер просто старый актер-алкоголик…- решилась я спросить тогда. Шейла поглядела на меня своими непроницаемыми темными глазами, но, к моему удивлению, удостоила ответом.

- Шоу Френдли было такой же подделкой, - ответила она грубо, продолжая сверлить меня взглядом. – Хрен редьки не слаще.

Сама не знаю почему, я рассказала ей о Рике и тех «шкурах», и о козе, которую убила одна из них.

- А почему же вы не попытались ее остановить, Айрен? Ту «шкуру», которая столкнула вашу козу, – спросила она. – Из вашего рассказа следует, что вы просто стояли и смотрели – и вы, и ваш сосед. Впрочем, чего ждать от мерсеристов…

Такое презрение, почти ненависть, к мерсеризму меня обескуражили. Я молчала, а хозяйка продолжила, будто вовсе забыв о моем присутствии:

- Ту «шкуру» мы потом отставили сами. Я говорила доктору, что эта идея с имплантированными воспоминаниями не приведет ни к чему хорошему. По крайней мере, такие экземпляры не должны пускаться в серийное производство… - Шейла прервалась, будто вспомнив снова о моем существовании. – В общем, ваш рассказ подтверждает мои наблюдения: когда «шкуры» берут что-то от нас, людей, первым они берут худшее. Зависть, злобу, коварство. Впрочем, вам это неинтересно, - категорично завершила она и встала: - Вы свободны, Айрен.

Шейла Роузен жила в доме одна. Никаких животных, кроме искусственного ротвейлера – хотя уж она-то могла бы позволить себе вполне натурального питомца, да и не одного. И даже трава в ее патио оказалась искусственная. Почти никаких развлечений, кроме старого кино и отвратительного, скрежещущего по ушам джаза. Она была словно заведенная раз и навсегда машина – в восемь утра она завтракала, а потом уезжала на работу, где пропадала до вечера. В семь вечера – обед. Изо дня в день, ни минутой позже. И никаких излишеств, если вы понимаете, о чем я.

Тогда Рик периодически звонил мне, или я ему. Говорили ни о чем, он – о работе, я – теперь тоже о работе. Как-то он позвонил поздно вечером, когда я уже ложилась спать; он был пьян, и физиономия его на экране видеофона выглядела прескверно.

- Я снова «бегущий», - заплетающимся голосом сказал Рик. Я кивнула, ожидая дальнейшего. Последняя отставка шестерых репликантов обернулась для него глубоким нервным расстройством.

- Они опять вырубили Холдена, - продолжал Рик. – Не везет бедняге.

Про роботов, пробивающихся в корпорацию Тайрела, я выслушала вполуха, а когда Рик начал говорить что-то про девушку, которая «была… и сбежала, прежде чем я помыл стакан для виски», я просто отключилась. Не хватало еще выслушивать от мужа – пусть и почти бывшего, - о прошмандовке, за которой он неудачно приударил.