Опускает глаза, водит ложкой в чёрной жидкости, добавляет ещё сахар. Я знаю, о чём он меня просит.

— Я и не собирался, — успокаиваю, произнеся это уже смягчившимся тоном.

— Чего ты там не собирался? — а это уже птенчик входит на кухню.

Переоделся в домашние штаны и футболку, умылся, расчесался. На ногах — мультяшные носочки, кажется, если красный и жёлтый — это Железный Человек. Познание этих истин шло у меня так себе, видимо, я повзрослел слишком рано.

Наливаю кофе и любимому, отвечаю:

— Да так, о делах говорили.

Опять бесхитростно верит, беря чашку обеими руками, напрочь, как и всегда, игнорируя наличие ручки. Интересно, как он не обжигается? Фарфор должен быть довольно горячим.

Потрогав собственную, такую же точно, чашку, убеждаюсь, что действительно горячо. Возможно, у него такая супеспособность. И он тоже маленький супергерой. Человек-Горячий Напиток. Усмехаюсь. У него есть и другая способность — нравиться абсолютно всем людям и располагать их к себе.

Вот и сейчас он уже непринуждённо болтает с Дэниелом, расспрашивая того о планах переезда, сроках, плюсах и минусах обучения в том или ином учебном заведении. И Ди отвечает, весьма охотно. Улыбается. Может, птенчик первый, кто интересуется им. Именно интересуется. Искренне. Дэниел не избранный, просто мой любимый всегда так. И я не перестаю удивляться, почему я первый, кто заметил в нём это свойство — золотую, светящуюся душу, которая не только открытая — кажется, вот-вот наружу выпрыгнет. Может, повезло. Может, промысел высших сил, которые посовещались и решили, что хватит надо мной измываться. Единственное, объект для воспитания, то есть я, был выбран неподходящий — если вспомнить, сколько боли я принёс любимому…

Осторожно дотрагиваюсь до его плеча. Ёжится. А Ди, кажется, всё-таки догадывается, что гостеприимность — гостеприимностью, интересная беседа — беседой, а честь пора бы и знать.

Выходим его провожать, скромно, до порога. Не маленький, сам вызовет себе такси или до остановки автобусной дойдёт — уже пару часов, как все маршруты ходят. И я не должен о нём беспокоиться. Запираю за попрощавшимся Ди дверь, оборачиваюсь.

И птенчик прямо-таки нападает на меня, повисает на шее, прижимается. Целует сам, первый, но я, конечно же, не остаюсь безучастным. Но всё — коротко, даже немного обидно.

— И что за оргии на таком году супружеской жизни? — спрашиваю полушутливо.

— Я скучал. Очень, очень сильно, — тихо отзывается птенчик, не переставая меня обнимать. — Я не хочу, чтобы ты ещё куда-нибудь уезжал. Мне было одиноко.

— И поэтому ты так усердно сам с собой играл? — мурлыкаю.

Вспыхнул, покраснел, задышал быстро-быстро. Да, я порчу трогательный и романтический момент, но у змеи внутри меня есть определённое мнение насчёт того, чем сто́ит заняться людям, которые давно не виделись.

— Да я… — оправдывается тихо, и даже немного жалко, — хотел, чтобы тебе было удобней… и мне, ну… не больно.

— Не будет, — я осторожно приподнимаю его лицо сгибом пальца под подбородок, заглядываю в серо-зелёные глазищи. — Я обещаю.

Всё же — боится. Пока подталкиваю его к дивану, на котором так и не убрали постельное, не знает как будто, куда деть себя. Неловко садится, так же зажато, неловко ложится. Смотрит на меня едва ли не с ужасом. Ну, ну. Успокойся. Я на самом деле безвреден, змея внутри — альбинос пушистый, даже и не шипит. Знает, что если будет плохо себя вести — вообще ничего не получит на корм.

Ложусь рядом с любимым на бок, поглаживаю его лицо, играю с прядками волос. Успокаиваю. Он и сам, кажется, борется со страхом — трётся головой о мою руку, как котёночек. Наклоняюсь, целую. Очень нежно. Медленно. Чуть прикусывая его губки, заигрывая с язычком. Закрывает глаза, отвечает. Хватается за моё плечо, тянет ближе. Хороший знак.

— Если что-то будет не так, — тихо шепчу, — сразу скажи. Я остановлюсь.

Кивает. Старается глубоко дышать. Ну, маленький, надеюсь, что ты справишься.

Осторожно тяну за край его футболки вверх, обозначая намерения. Помогает, стягивает не нужную теперь одежду через голову, отбрасывает. Разрешает мне.

Прихватываю губами кожу на тонкой ключице, завожу одну руку любимому за спину, чуть приподнимаю. Ближе к себе. Поцелуй с языком — ямочке пониже шеи. Такие же — ниже, по замысловатым траекториям, пока не нахожу, специально, конечно, один из сосков. Ему — особое внимание. Глубокий, посасывающий поцелуй, скольжение языка. Чуть сжать зубами, едва-едва.

Любимый тихо вздыхает, вцепляется тонкими руками мне в плечи. Но это не паника, наоборот, ему так спокойней, пока я проделываю тоже самое с другим соском, и снова возвращаюсь.

Наигравшись, убедившись, что они покраснели и затвердели, осторожно пробую потянуть штанишки любимого вниз. Разрешает. Приподнимается, и выпутывается уже самостоятельно. А ещё на нём нет трусиков, и я сразу вижу, что его аккуратный, небольшой член весьма заинтересован в продолжении ласк.

Увы, я его пока разочарую. Я должен выяснить границы дозволенного прежде чем продолжать. Лишь легко скользнув пальцами вдоль, веду линию по коже чуть ниже, медленно, осторожно.

Но любимый — совсем уже не боится. Слегка раздвигает ножки и чуть выгибается. Доступ разрешён. Значит, нужно действовать!

Смазки в тюбике, что находится в кармане — очень мало, но она хотя бы есть. Значит, буду бережно её расходовать, а не обмазывать всё, как в порнофильмах. Несколько капель — на кончики пальцев, растереть. Ещё пару, пожалуй.

Нащупываю то самое место, которое предстоит ублажить, наклоняюсь над любимым, целую его, и осторожно пробую проникнуть внутрь его попки. Сначала лишь чуть-чуть, одним пальцем. Но птенчик — расслаблен, охотно меня целует, и вовсе не против, чтобы я добавил ещё. Так и делаю, но медленным, мягким, вкручивающим движением. Осторожно двигаю ими внутри, где не так уж тесно теперь! Поразмыслив, добавляю ещё и третий, безымянный, палец, и устремляюсь глубже.

Любимому нравится, точно. Тихо постанывает мне в губы, и как будто уже вполне готов и к чему-то большему, чем пальцы. А мне подсказывает кое-что змея, и я это озвучиваю, тихо, наклонясь над маленьким ушком:

— Я трахаю тебя пальцами в задницу, и языком — в рот. Наслаждайся.

От таких пошлостей от меня, произнесённых вслух, птенчик смущается, сжимается, но я не даю ему сбежать, вновь навязывая глубокий, почти насилующий, поцелуй. Отбившись от меня, он отвечает, по его меркам, совершеннейше развратно:

— Я… тебя хочу.

Ещё бы меня нужно было дважды упрашивать! Сдираю с себя джинсы одной рукой, потому что вторая — по-прежнему подготавливает и дразнит любимого. Иду ва-банк — размазываю все остатки смазки по члену, как раз хватает. Но раз такое дело — применяю один из лучших моих приёмов.

Подправляю позу птенчика, чуть сильней развожу ему ножки, он подчиняется, но глаза закрыл и отвернулся. Осторожно прижимаюсь членом к уже ожидающей дырочке, но не убрав пальцы — между них. И просто вскальзываю вовнутрь, немного, едва ли на треть, одновременно убирая руку. Нежно. Мягко. Чутко слежу за реакцией любимого, но он лишь чуть напрягся и прикусил губу. Только бы не сделать больно! Сначала замираю совсем, а потом двигаюсь так медленно, что сам себе удивляюсь. Умею же! Только вот птенчик — поражает. Не выдержав моих издевательств, сам выгибается, подаётся навстречу со сдавленным стоном.

Теперь — можно почти всё. Целовать его, глубоко, сладострастно, откровенно излишне чувственно. Сжать его бёдра, войти полностью, медленно чуть ли не выскользнуть, и снова повторить. Ощутить, как он впивается в спину ноготками, как задыхается от поцелуев, как… хочет.

Не отказываю. Собственные мои чувства, кажется, отходят на второй план, я лишь хочу его удовольствия. Но не так, как будто он мой клиент. Так, как будто он — важней меня самого. А так и есть.

Расставляю ноги пошире, двигаю лишь бёдрами, медленно и размерено, не прилагая усилий корпуса. Не насилие, не спаривание. Любовь. Правильный угол, под которым я погружаюсь в его попку, заставляет птенчика иногда тихо вскрикивать. Чувствительный. А я — опытный. И это помогает мне и не сорваться самому, и доставить полный спектр удовольствий — любимому.