— Сколько я вам должен?

Усмехается, но, кажется, более чем доволен.

— Садись. У меня есть к тебе деловое предложение.

Присаживаюсь на единственное свободное кресло, чувствуя себя немного неловко без футболки.

— Как ты знаешь, я веду бизнес. И сейчас я не буду задвигать речь о том, что мой сын весь в мать, не подходит на роль преемника, и вообще «кот», или как вы там это называете, — делает небрежный жест рукой.

Опускаю глаза. Чёртова сестричка не врала, любимого действительно было слышно на весь дом, а глядя на нас, только слепой бы не понял, кто какую психологическую роль исполняет. Но отца птенчика, похоже, это не заботит, он принял всё как факт и не заостряет:

— Я хочу поговорить с тобой о реальном деле. Как я осведомлён, ты отлично разбираешься в деньгах, знаешь, как они достаются.

Смотрит на меня с хитринкой. Похоже, или знает, или очень близко догадывается.

— Поэтому хочу тебе предложить работу, от которой в двадцать один никто не откажется. Моя компания планирует открывать новое направление поставок товаров из Азии. И так уж вышло, что я не могу вести торговлю напрямую.

Увидев моё выражение лица, усмехается:

— Нет, это не наркотики и оружие, Господь сохрани. Ничего незаконного. Товары для взрослых. Сам понимаешь, хоть я и более чем взрослый, мне несолидно. А деньги — хорошие.

Смотрит на меня, ожидая, как я отреагирую. Любимый на отца внешне совсем не похож. Ну, может, цвет глаз. А вот манера вести себя у них почти одинаковая. Только если под располагающей внешностью у птенчика — ангельская невинность, у взрослой птицы — хватка когтей дельца.

— Я — не торговец, — отвечаю, — я не разбираюсь в этом.

— Ты умеешь считать деньги, а это — главное. И можешь не обманывать меня. Ты ещё как торгуешь. Сказать, почему ты будешь хорошо разбираться в наших новых товарах? — не улыбка, а хищный оскал.

Знает. Проклятье. Он знает.

— А то, что мы встречаемся с вашим сыном, будет пиар-ходом?

— А ты схватываешь, — улыбается, — об этом я не подумал. Золотая жила же, специализация на товарах для «необычных пар». Да, так и назовём. Так ты согласен? Ознакомишься с каталогом, дам контакты людей. Выберешь на свой вкус.

— А образцы на вашем сыне опробую.

— Дерзишь. Знаешь, в мире вещи делятся на те, на которые ты можешь влиять, и те — на которые не можешь. На то, что мой сын — открытый, почти женатый гей, которого ты трахаешь — я не могу повлиять. Поздно уже, всё. Как воспитал. Или вы рождаетесь такими, не знаю, — раздражается. — Но вот приложить максимум усилий к остальным вещам — могу.

— Откуда доверие?

— Тебе я не доверяю, — просто отвечает мужчина, — но я доверяю своему сыну. Если он решил, что ты — лучший вариант партнёра для жизни, то я и подавно могу рискнуть.

— То есть вы готовы просто так подарить почти постороннему человеку ещё много денег?

— Во-первых, ты мой зять. Во-вторых, это может принести ещё бо́льшие деньги, которые пойдут в вашу новую семью. И в-третьих, повторюсь, это не то предложение, от которого отказываются.

— Я и не отказываюсь, — отвечаю, — просто пытаюсь понять мотивы.

— Заметно, что когда нужно, тебе удаётся не только членом работать, но ещё и головой. Но учти — дело всё же не очень чистое. И не в плане специфики. Просто все скажут, что я пригрел любовника сына. Каждая собака за спиной. Мне-то наплевать, у меня семьдесят девять процентов акций компании, творю, что хочу и, вероятней всего, эти разговоры пропущу, буду в Южной Корее или Китае. А тебе — каждый день слушать. Вылечишься — будут и личные встречи, и тусовки. Вся эта приложуха к бизнесу.

— Хе, — усмехаюсь, — мне за спиной говорят кое-что пообидней, — указываю на шрам на лице. — Вас, кстати, это не смущает?

— Меня в этой жизни вообще мало что смущает, разве что раздетые школьницы, и то потому, что срок получить можно, — хищно улыбается. — И всё на свете может стать твоей фишкой, парень, абсолютно всё.

— Да я, в таком случае, стек.

— Буду считать, ты согласился, — протягивает мне руку. — Организую всё в ближайшее время.

— Идёт, — я жму, — только сегодня я — домой.

— Тебе у нас не нравится? — прерывает рукопожатие, настораживается.

— Дома лучше.

— Ладно, поезжайте, я скажу жене.

«Поезжайте». Действительно, не собирался же я малодушно улизнуть от любимого. Не собирался же?

В зале птенчика всё так же фотографируют, но уже в одиночку. Кажется, ему даже нравится позировать. Только мне вот совсем не нравится, насколько развратно получается. Да, я почти ревную.

— Поедешь ко мне? — окликиваю его.

Подскакивает, как мячик, блестит глазищами:

— Да!

Ну точно, настроили его эти девчонки на игривый лад — сразу сообразил, что у меня дома можно вообще не стесняться. Если честно, от этой мысли и у меня низ живота подвело.

— Возьмёшь мою машину? — осведомляется мистер Птица, показавшийся из кабинета.

— У меня права только на мотоцикл.

— А. Ну разбирайся сам, — захлопывает дверь.

Разберусь. У меня абонентская карта в такси, слишком уж часто я им пользуюсь, чтобы полагаться на “Uber”. И даже таксист попадается знакомый. Бросает внимательные взгляды в зеркало заднего вида, особо уделяя внимание птенчику. Ещё бы. Я же обычно езжу один, и по разным адресам. Всё-то они понимают, таксисты.

Приобнимаю любимого за плечи. Пусть любопытствует. Это не то, что я бы стал скрывать от мира.

По свежему снегу у дома — следы. Много. Ключи есть только у Бека и Чара. Какого хрена эта парочка забыла у меня дома? Зато моя верная скутеретта пристёгнута к забору. Не на обычном месте, конечно, но её хотя бы пригнали.

Дверь не заперта. И встречает меня сильный запах сигарет. Я, конечно, опустился, и теперь курю в доме, да и Беку не запрещаю. Только это не его и не мои сигареты.

— Эй, есть кто живой? — прохожу в комнаты.

На кухне — замерли и удивлённо смотрят на меня два не шибко одетых незнакомых парня. Им компанию составляют виски, закуска, пепельница. Я жалею, что мой Glock или затерялся, или конфискован. Хотя, пока в меня вцепилась тонкая ручка любимого, я их голыми руками завалю.

Парни, впрочем, удивлены не меньше меня, и совсем не выказывают агрессивных намерений. Не ожидали, наверное, моего явления. И я знаю, кто ещё не ожидал.

— Посиди тут, — отрываю от себя любимого и указываю на диван, — я разберусь.

В спальне, на не совсем свежих простынях, разлёгся Бек. Курит. Как только я вхожу, сжимается, закрывая руками лицо:

— Только не бей!

Пьян. Ну хоть не обдолбан.

— Ты что тут устроил, блядь? Чтоб духу твоего здесь через пять минут не было! Мать твою драть, я Чару скажу!

— И скажи, — как-то жалко произносит Бек, — пожалуйста, скажи!

Всхлипывает. На бывшую некогда белой ткань простыни падает крупная слеза, затем другая. Но он — шлюха. И наркоман. Как и я, но не тот человек, чьим слезам я буду верить.

========== 27. Паук ==========

Любимый сопит сытой мордашкой у меня на плече. Кажется, вот-вот и потечёт слюнка. Мне приходится придерживать его рукой, иначе соскользнёт с моих колен.

Затушив окурок, Бек комментирует:

— Похоже, ты заимел не только мужа, но и ребёнка сразу.

— Вероятно.

Птенчик ведёт себя, как детёныш — поев, тут же начал клевать носом и, в конце концов, уснул. Похоже, его организм просто восстанавливается после пережитых стрессов и накапливает силы.

А я думаю, как мог не заметить, что мой дом от обитания в нём Бека довольно сильно изменился. Например, этих плетёных из шёлковых полос штор уж точно раньше не было. И вот этой салфетки — тоже.

Беру с неё снеговичка, включаю. Ничего.

— Там батарейки надо сменить. Третий раз уже.

— Он сломался? — беспокоюсь я за подарок птенчика.

— Это ты сломался. Кто в него обдолбанным втыкал часами?

— Ну… да…

На самом деле, я этого совершенно не помню. Из жизни выпадали куски, признаю. Но не признаюсь. И перевожу тему: