— Тебе такое не надо. Мужские тайны.

— Ах вот так, да, — притворно обижается. — Месть моя будет страшна.

— Посмотрим, — улыбаюсь, наслаждаясь вкусом дыма, — посмотрим.

========== 26. Слёзы ==========

Кажется, открывать глаза каждый раз в новом месте вошло у меня в некую привычку. Точнее, я был заложником обстоятельств. Сначала дом-притон, затем больница, зал в доме у любимого, теперь его спальня. Кстати, а где он сам?

Опять не вышло того жутко романтического утра, прелесть которого постоянно обсасывают в любовных романах и дешёвых сериальчиках. Обидно. Я хотел хоть раз в жизни узнать, что же такого прелестного в сонной, помятой, неумытой рожице на подушке рядом, борьбой с желанием пойти в туалет и ленью, поцелуях с нечищеными зубами…

И вот такой облом. Я отрубился так крепко, что не услышал, как птенчик куда-то ускользнул. Хреновые мы с тобой охотники, змея. Ушла добыча-то. Ничего, нагоним.

Уснув, по-обыкновению, раздетым, трачу на поиски белья и джинсов подозрительно много времени. И, конечно же, они оказываются частично под кроватью, чтобы мне было трудно и больно нагибаться. Жизнь — беспощадная сволочь.

Спотыкаюсь об ленту презервативов, но не собираюсь её поднимать. И отсюда вижу, что L, неплохо, но мне маловаты.

Смазка из незакрытой баночки почти испарилась. Бренд с мировым именем. Наебалово.

Спускаюсь по лестнице, из зала слышны голоса и смех. Гости, что ли? Умываясь, с неудовольствием отмечаю, что щетина уже пробивается. Но бриться опять этой пыточной машиной — никакого желания. Вообще, пора валить из этого, хоть и гостеприимного, места. У меня свой дом есть. С оплаченными счетами.

Покопавшись, отыскиваю пристойную футболку, судя по размеру, явно не птенчика, видимо, его отца. Но всё равно мне — в обтяг. Лучше, чем явиться с голым перебинтованным торсом перед, скажем, подружками миссис Птицы — дамами высшего общества.

Прохожу в зал — и точно, там полно женщин. Только не из высшего общества. И до дам им как отсюда до Пекина. Сестра птенчика в кресле, с ноутбуком на коленях, три совершенно незнакомые мне девушки разной степени полноты и привлекательности, и их маленькая жертва.

Птенчик, сидящий на само краешке дивана в неестественно напряжённой позе, взирающий на оживлённых девушек со смесью страха и недоумения.

— И что здесь происходит? — громко спрашиваю я.

В том, что любимого надо спасать — никаких сомнений.

Гостьи верещат вразнобой, можно разобрать и «какой страшный!». Сестра же птенчика ухмыляется. Можно не сомневаться. Это она всё затеяла. Любимый, окончательно напуганный, кидается ко мне и прячется позади.

— Ты что тут устроила? — спрашиваю я зачинщицу.

Знает же прекрасно, что её брат психически нездоров, и откалывает такие приколы.

— Ва-а, какой строгий семе! Яндере! — пищит одна из девочек на малопонятном языке.

— Цунгире, — поправляет её другая, в тонких очках, на том же непонятном наречии.

— Янгире, — высказывает своё мнение третья.

Иностранки они, что ли? Да нет, вон, на двоих форма университета, и аксессуары с тартаном.

— Знакомьтесь, парни, это Боккуко, Меганэкко и Бакуню.

— Ты на каком это языке сказала, ведьма?

Девчонки пищат, «каккоиии» что ли, глядя на меня теперь с каким-то восторгом.

— Да ты всё равно не запомнишь, тупиздень, — сестра птенчика вытягивает ноги, наслаждается шоу.

— Так, — я сажусь на диван там же, где до этого сидел любимый, — что здесь, бля, происходит?

Птенчик, за неимением никакого другого места, где можно пристроить свою попку, забирается ко мне на колени, утыкаясь в плечо. Ну чисто трёхлетний напуганный малыш.

Это вызывает дружное «ня». Иисус Спаситель, да они тут сейчас портал в Ад откроют своими завываниями.

— Я просто сказала девочкам, что мой брат — настоящий гей. Ну, и позвала их в гости, — сестра птенчика давит настолько широкую лыбу, что я коренные зубы вижу.

— На дворе двадцать первый век уже, какие проблемы? — огрызаюсь.

Таких, как мы, открытых — уже ощутимое количество, не средние века. Что за идиотизм.

— Мы просто хотели посмотреть, — произносит очкастая на цивилизованном языке, — можно вас сфотографировать?

Ох, женщины. Сказала же «посмотреть», а сама уже объектив настраивает. И эта… эта дрянь, которая неведомо какими дьявольскими путями в родню птенчику вклинилась, явно знает, что делает.

— А можно я вас нарисую? — просит грудастенькая.

— А я — напишу фанф? — не отстаёт третья, похожая на мальчика, и оттого наиболее симпатичная для меня.

— Вы вообще нормальные? — обращаюсь я ко всем сразу.

— Они — фудзёси, — объясняет мне верховная ведьма.

Хотя на самом деле — ничего не объясняет, я не понимаю этого языка.

— Мы — ваши фанатки! — заявляет мне очкастая, на вид — самая адекватная.

— Мы ведём фансайт! Ну можно вас нарисовать?! — перебивает её полненькая.

Пиздец. Я наконец понял. Эта ведьма откуда-то приволокла раковую опухоль, хуже, чем те, кто на ЛГБТ-парадах ходит с голыми жопами. Это яойщицы.

— Вы нас что… — припоминаю слово, ещё с лодками связано, — …шипперите?

— Да! Канон! — оживляется троица.

Сестра птенчика делает микрофейспалм пальцами. Ясно. Она просто насмехается и над нами, и над ними. Вот же дьявол. А знаете, какую мину надо делать при плохой игре?

— Ну и отлично. Снимайте, фотографируйте, рисуйте. Вам попозировать?

— Д-да, — смущается Мега-Что-То-Там, — т-тату…

— Да не вопрос, — я аккуратно ссаживаю любимого с себя на тёплое место, когда встаю, как котёнка.

Он подтягивает колени к подбородку, но уже не выглядит таким испуганным.

Лицо его сестры вытягивается, когда я стягиваю футболку, хвастаясь рисунком на спине и руках. Сама затеяла, сама и расхлёбывай.

— Ой, а это, — одна из девушек указывает мне на живот.

— Бандитская пуля, — произношу я, как в вестерне.

И, самое интересное, не вру, но какова подача!

Та, что в очках, фотографирует меня, полненькая делает наброски в блокноте, а томбой щёлкает в мобильном, наверняка делясь впечатлениями с такими же на голову отбитыми. Ну, у каждого свои фетиши, не мне их осуждать. Вполне возможно, что я и кого-то из их папаш того — натягивал.

— Не желаешь ли фотосессию? — я протягиваю любимому руку.

Тот, уже разобравшись, что происходящее — не угроза, а, скорее, развлечение, тянется ко мне.

— Ну вы говорите нам, что делать, мы же не модели, — едва не улыбаюсь.

Следующие минут сорок — чистые девчачьи визги и слюни. Любимый, который сначала немного стесняется и, как заявила нам очкастенькая, «чувственно смотрится», оттаивает, улыбается.

Рейтинг, конечно, у всех фото будет максимум 15С, но вот те, где мы целуемся на медвежьей шкуре у камина, или где я якобы стягиваю с любимого одежду — так и 18С разглядеть можно.

Повезло только с тем, что мы просто позировали в не особо развратной позе с заковыристым названием «кабэ-дон», когда прозвучало: «Что здесь происходит?» — из уст мистера Птицы.

— Фотосессия, будущий свадебный альбом! — тут же нашлась сестра птенчика.

Великий мастер себя любимую выгораживать, судя по всему. Но и нас заодно.

— Понятно, — отзывается мужчина и кивает мне, — пойдём со мной.

Позади меня со стороны яойщиц какие-то сложноидентифицируемые звуки. Опасно, конечно, оставлять любимого им на растерзание, но вроде как это не бешеные фанатки, что разрывают своих идолов на части. Да и его сестра там.

Оказывается, у мистера Птицы имеется полноценный рабочий кабинет, заполненный всяким хламом, но поддерживающийся в порядке. Напоминает комнату птенчика. Родная кровь, ничего не скажешь.

Глава семьи садится за стол, сцепляет пальцы в замок, кладёт на них голову, внимательно смотрит на меня, и задаёт какой-то женский, что ли, вопрос:

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

Времени на раздумье — чертовски мало. Что он имеет ввиду? Фотосессию, будущие планы, как мне удалось затащить его сына в постель? Что? Приходится высказать первое толковое, о чём я всё время думаю: