— Иди отдохни, я потом присоединюсь.
Я знаю, что это уловка, что он засидится с гостями до позднего вечера, а то и правда оставит их всех ночевать, разместив непонятно где, но можно не сомневаться, что с комфортом, и не составит мне компанию не только для расслабляющего лёгкого секса и нежностей, но и для сна. И я его уж точно не дождусь, отключусь сразу, как голова подушки коснётся. И всё равно я принимаю правила игры, всё равно чуть трогаю его губы своими:
— Хорошо, буду ждать тебя.
Комментарий к 57. Холодное перемирие
________________
**1.** Плюскарденское аббатство - действующий монастырь Бенедиктинского ордена в Шотландии
**2.** ориг. “get off your high horse”, что соответствует выражению “от скромности не сдохнешь”.
========== 58. Самовыражение ==========
Разумеется, он не пришёл. Половина кровати так и осталось несмятой. Вообще не ложился.Но суетится на кухне так бодро и жизнерадостно, как будто тени под глазами — это косметика, а не результат недосыпа.
Гостей в доме только прибыло — за столом, напротив сестры любимого, сидит крайне мрачный Эрик, а из родительской спальни доносятся звуки ссоры. Бек и Чар, кто ещё с утра пораньше будет выяснять отношения в чужом доме.
Пожелав всем доброго утра, что для Эрика, должно быть, прозвучало довольно издевательски, задаю довольно уместный вопрос:
— А где Самира?
— Бабушки забрали, — отзывается сестра птенчика безмятежно, помешивая чай.
Заметно, что только рада была сбыть с рук куда-нибудь мелкую обузу. Потому что теперь можно строить глазки не отвлекаясь. Уже Эрику. И это я-то потом проститутка. Впрочем, я хотя бы деньги брал. Конечно, можно её и осторожно предупредить, что брат Чарльза — бешеный, особенно на это дело, но не буду. Её проблемы.
Эрик, кстати, не обращает внимания ни на неё, ни вообще ни на что вокруг, кроме чая в чашке. Понятное дело, почему — запах алкоголя в кухне настолько стойкий, что даже приоткрытое окно не спасает. И сколько парень не спал — неизвестно. А такое пограничное состояние между крайней степенью опьянения и жесточайшим похмельем не позволяет концентрироваться на чём-то более сложном, чем рябь на жидкости.
— Чай будешь? — интересуется у меня любимый.
— А ну быстро брысь спать, чтобы я тебя здесь не видел, — прогоняю его. — Тут не гостиница и не публичный дом, нечего всех подряд привечать, поселятся.
— Не выспался или недотрахался? — сестра птенчика вальяжно откидывается на стуле.
— И то и другое, и всё по вашей вине. Давайте, выметайтесь.
Птенчик хочет было меня одёрнуть, но я смотрю на него достаточно строго, что бы он передумал и в самом деле пошёл в ванную.
— Да как только, так сразу, — склабится девушка. — Только вот это я вас с Беком повезу по вашим сверхсекретным делам, которые всем известны. Как только они доругаются, конечно.
В комнатах что-то ощутимо грохнуло, голоса стали громче. Я бы поволновался за сохранность обстановки, только вот ломать там было нечего.
— Поэтому-то ты сидишь трезвая и недовольная.
— Да уж, — сестра птенчика фыркает, — дожили. У всех мужчин в этом доме либо нет прав, либо состояние нестояния.
— Мы и на поезде прокатимся.
— Ещё чего. Я вообще-то выступаю тут гарантом задницы.
Эрик на это давится чаем до слёз, но ничего не говорит. Да, ему со всех сторон достаются воспитательные моменты против гомофобии, да ещё и в чужой стране, в малознакомом обществе и в нетрезвом состоянии.
— Если я буду тебя так называть, не обидишься? «Гарант задницы». Звучит супер, — ухмыляюсь.
— Ты и так меня мысленно зовёшь не лучше, — сестра любимого не отстаёт от меня в растягивании ядовитой улыбки, — сочту за комплемент. Сходил бы лучше поторопил склочную парочку, и вещи собрал, а то мы так и до ночи не поедем.
Вот же мегера, отправляет меня прямо в эпицентр сражения. С другой стороны, дом-то мой, и наводить в нём порядок должен я. Стучу в дверь, и ругань за ней смолкает. Открывает Чар:
— Утро доброе, мы тут… это…
Совершенно пьян. Вдребезги просто. Я бы на месте Бека поостерёгся с ним наедине оставаться, а не то что ссориться. Хотя полукровку можно только напугать, но никак не запугать. Сейчас он сидит на кровати, нога на ногу, руки сплетены на груди. Растрёпанный. Яростный. Одуряюще-сексуальный. И будь Чар чуть трезвее, они бы явно не спорили, а занимались гораздо более мирными и приятными вещами.
— Выметайся. Вместе с Эриком. Видеть ваши кривые рожи сил нет. Протрезвеете — приходите.
— Ах вот как! — Чар пытается возмутиться.
Но, окинув меня взглядом, всё же не нападает. Я и выше его, и в плечах шире, и уж точно сейчас сильнее. И нос у блондина, наверное, ещё болит.
— Ты знаешь нас. Попробуем друг другу доверять?
— Да уж, — нехорошо ухмыляется Чар. — Я слишком хорошо вас знаю.
Оттирает меня плечом, и уже из коридора зовёт Эрика. Пускай уходят, без них будет гораздо легче.
— Чего он приходил? — спрашиваю у Бека, опираясь на комод и настраиваясь на разговор.
— Ревность взыграла, — ворчит полукровка. — Я ему трижды объяснял, что еду к сестре и матери. И раз пять — почему без него.
— Но это трезвому. А мне так вообще ни разу.
— Ой, не до тебя. Кстати, мы не только туда заедем.
— Так расскажешь, нет? — почти раздражаюсь.
— На месте. Это только между нами должно быть. Не обижайся, но…
— Наоборот, я польщён твоим доверием, — ворчу.
— А кому, как не тебе могу я это доверить? — Бек расслабляется, опирается на руки, откидывается, смотрит в потолок. — Ты очень хорошо меня знаешь. И слишком явно хочешь.
Машинально бросаю взгляд вниз, но полукровка на это смеётся:
— Тебя взгляд выдаёт. Хищный.
— А ты, мать твою, специально провоцируешь, — рычу.
— Нет, ты что, — Бек выпрямляется и вновь серьёзен. — Я просто отвлекаю тебя. Но вопросов не избежать, верно?
— Ещё как, — киваю. — И ты даже знаешь первый и главный. Кто?
— А не скажу, — полукровка категоричен. — Ни тебе, ни Чарли, ни полиции. Никому. Жить хочу. Долго и счастливо.
— Заплатили.
— Нет. Хотя жизнь, как по мне, неплохая цена за молчание. И больше. Даже если я что-то расскажу, и меня запрячут в цитадель слоновой кости на Южном полюсе, это не поможет. Тут замешаны люди и организации гораздо серьёзнее, чем ты, да и я, представить можем. Мир — он только снаружи благополучный и честный. Хотя ты это знаешь, — улыбается.
И я понимаю, что в чём-то он, безусловно, прав. Его показания, может, и дадут ход какому-нибудь крупномасштабному разбирательству, станут сенсацией, о них журналисты напишут книги и возьмут Пулитцеровскую премию. Только мёртвому Беку это будет уже ни к чему. Или даже не так. Живому Беку, сидящему над могилой Чара. Или моей. Или птенчика. Нас всех-то точно никто не сможет защитить. Кроме самого полукровки и его молчания. И то повезло, что он себе выторговал это право.
— Звонили?
— Да. Неопределённый номер. Предложение, от которого не отказываются. Так что извини, даже тебе — не скажу.
— Я понял. Не настаиваю. У меня к тебе другой вопрос. Более личный.
— Побойся бога, у тебя муж за стеной! — картинно возмущается Бек.
— Вот как раз о нём, — я остаюсь серьёзным. — Скажи мне вот что. Зачем всё это было затеяно? Отношения, фарс этот. Прости, я не совсем дурак, чтобы верить в его «безграничную любовь». И если ты не расскажешь, клянусь, я силой это из тебя выбью. И давай без намёков.
Бек кривится. По глазам вижу — знает, но не хочет говорить. Может, это и неприятно. Не исключено, что он и птенчику клялся ничего мне не рассказывать. Но вот только я слишком близко и слишком раздражён и устал.
— Понимаешь, ему девятнадцать, — неохотно всё же начинает. — Он богатенький, избалованный ребёнок, которому с детства твердили, что он едва ли не избранный. Ты присматривался, как он держит вилку? Сорок поколений аристократии в генах! Вот ты чем занимался в примерно его возрасте?
