Ефросиния Михайловна перестала поглощать голубцы:
– Я тебя, соседка, конечно, уважаю. Ты легка на поману[2], но напомню ещё раз про забор, дальше которого ты не видишь. Не помнишь – в раю Анну ждет муж Дмитрий. Какая у них любовь была! А ты – мужичка искать.
– Зря ты меня кособочишь, – пожаловалась левая соседка, – Анне легко, у нее только один Дмитрий и был, а мне каково? Троих мужей похоронила. В промежутке сколько мужиков, уже не упомню, но никого не обижала. Каждому говорила, что он у меня второй.
– А кто первый был?
– Военная тайна. Мы жили по соседству с воинской частью.
– Может, твой первенец – сын полка, – попытался смутить Изяслав.
– Возле нас стоял не полк, а бригада карабинеров, – уточнила левая соседка.
– А я вот всю жизнь одинока, – вздохнула соседка с права.
– Как одинока? – удивилась прогнозистка – у тебя же муж есть.
– Вот то-то и оно, только он и есть, – снова вздохнула правая соседка.
– Господь терпел и нам велел, – не согласилась Мария.
– Ему легко, он вечен, потому и терпелив. Я в зеркало посмотрю – сама себе противна. Уже все, и терпеть нечего, – и обратилась к Василию, – ты молодой ещё, не обижайся на старую. Вот по заграницам ездишь, тогда скажи, сколько можно с собой брать безпошлинно спиртного и сигарет?
Василий недоумевающе посмотрел на любопытную:
– В каждой стране по-разному. Вы куда ехать хотите?
– Я не о себе, я за Анну переживаю. Надоест ей сидеть в сладком раю, захочется остренького попробовать, а как выйти? Вот тут бутылочки и сигареты пригодятся. Угостишь кого надо… и, я думаю, понятно.
Василий положил вилку, налил стакан вина:
– Конечно, вечное блаженство скучно, это уж точно. Но вы такое говорите. По-вашему, рай окружён государственной границей?
– Божественной – наверняка. Как же иначе. По вашему, заходи – не хочу? Зачем тогда ключник Пётр? Он не каждого пускает. Думаю, он не один, у него целая служба. Согласно положению и охраняет. Вот я сижу вахтёршей в общежитии по графику. Наш комендант строго следит, и мы тоже. Приведу случай. Сенька из сорок первой в прошлую пятницу с девчонкой пришёл, мне коробку конфет подарил, я по-культурянски пустила ее без документов. И там так же. Сладкое везде любят.
Василий махнул рукой, чокнулся с таксистом и выпил. Пенсионер Куку, пивший не больше Изюнчика-везунчика, проявил себя демократом:
– Говорят, смерть уравнивает. Отнюдь. Одни лежат в больших залах, гроб из красного дерева выносится под аплодисменты. Другого везут в гробу из некрашеных досок на повозке два вола или хромая лошадь. Поминок не могут устроить. Я уже молчу, кого на каком кладбище хоронят.
Федосеич решил подзавести бабуль:
– Небесная таможня, конечно, имеется, но мы не знаем, какая там валюта. Значит, нужно золотишко брать. И декларацию о доходах не забыть. Ее будут учитывать при определении, куда тебе – в рай или в ад?
Бабули, уйдя на пенсию, осовременились:
– А в интернете найти и уточнить нельзя?
– Поискать-то можно, но доступ только по паролю. Где узнать пароль этот?
– На коротких волнах. Длинные волны туда не проходят, – объяснил пенсионер Куку.
– Я так думаю, – вдруг заявила левая соседка, – человек умрет, так он выше космонавта поднимется.
Никто не возражал. Все увлеклись едой. Беседа смолкла.
Ефросиния устала от плацинд и обратилась к Василию:
– Гроб у Аннушки твой?
– Мой без меня привезут. А что, этот не нравится? Консультант фирмы сказал: надёжный, с гарантией.
Ефросиния Михайловна покачала головой:
– Блестит слишком и необустроенный. Мне, пожалуйста, привезёшь с полочками.
Василий растерялся:
– Вы что, бабоньки, забыли, или уже перепробовали, – он показал на кувшин, – ведь гроб не имеет карманов? Вы ещё холодильник и микроволновку в гроб попросите.
– Не хозяйственный ты цветочек— Василёчик. Куда продукт на дорогу положить? Не голодать же между остановками?
– Ясно, насмотрелись вы ужастиков, тут без, – он вновь наполнил стаканы, – не разберёшься.
– Ты, Васику, не спеши. Напомню тебе. После кончины девятый день отмечаем? Остановка. Сороковой день отмечаем? Остановка. Потому в дорогу надо взять необходимое, пока на небесное довольствие не перейдёшь. Гроб, как и карман, запас не тянет. Я понимаю, в раю есть всё, но моих закруток там же нету.
– Я вам скажу из жизни, – не успокоилась Парасковья, – квасок Анны семейные отношения укрепляет. Вот, к примеру, Дорел привык к окрошке и заме, что Санда делала ему на квасе. Поцапались они. Стал жить с Дориной, а та квас не признавала, вместо него у нее кефир. Дорел два месяца потерпел – и вернулся просить прощения.
Председатель коллоквиума поднял кружку:
– Давайте выпьем за наш век. Чего-чего, а кваса он заслужил.
– Это уж точно, – начал Василий, – век книги закончился, вовсю идет век интернета.
– И диабета, – грустно вымолвил прокурор.
– Ничего страшного, – Василий добавил дозу оптимизма, – скоро найдут новые лекарства, век-то не пешком двигается, не вприпрыжку, а космической ракетой.
– И учиться не обязательно, – напомнил о себе грибник, – можно ничего не знать, а задавать в интернете вопросы – и будешь всезнайка.
– Точнее, ничегонезнайка, – узаконил прокурор.
– Мы живем в век всеобщего проникновения, – напомнил о себе Федосеич. – Вез однажды одного пассажира с раскосыми глазами, так он прямо заявил: «Живем в век двух пальцев!».
– Цифры используются – это хорошо, но трактовка загадочная, – засомневался статистик.
– Не спеши. Сейчас расшифрую, – горделиво продолжил Федосеич, – он мне объяснил так: «Увидишь чужую голую задницу, немедленно засунь в нее свой палец, а другой палец засунь в свою. Когда тебе захотят засунуть, там уже будет занято». Теперь понятно, уважаемый? – и километролюбитель победоносно хлопнул цифролюба по плечу.
Спикер уловил: коллоквиум понесло не в ту степь, требуется его вмешательство:
– Дорогие поминальщики, оставим сии вопросы социальным психологам. Я предоставляю слово самому строгому члену стола, многоуважаемому Георгию Васильевичу, прокурору города.
Прокурор встал:
– Спасибо, любезный председатель, но ты перестарался. Здесь, за столом, неуважаемых нет. Замечу, даже депутаты – рабы Божии. Хотя разделяются на тех, кто верит, и тех, кто не верит во Всевышнего. Когда суд взвесит умершее сердце Анны на весах и уравновесит его добром, то, безусловно, отправит её в райские кущи. Но до суда надо еще дожить. Выпьем за Анну Георгиевну! Пусть хранит ее Господь!
– Всех хранит Господь, – добавил въедливый статистик.
– А срок хранения устанавливает черт, – не удержался Изяслав, – но прокурора поддерживаю. Хотя верить в Бога после Холокоста трудно.
Поминальное застолье с каждым тостом становилось все более похожим на свадьбу. Спикер тоже разошелся и не мог оставить без комментариев последние слова прокурора:
– Твой вопрос, уважаемый прокурор, многоплановый. Небесный фараон строже закона. Сначала не забудем: мы все – будущие покойники. Из чего и давайте исходить. Нужны на поминках прения? Учёные признают открытие доказанным, лишь когда соблюдена чистота опыта.
– Какая чистота, не знаю, – вмешалась молчавшая до сих пор главная кухарка Лукерия, – но знаю: наша Зинка четвёртый раз девушкой замуж выходит в том же платье. И женихи не возмущаются.
Таксисту надоел холостой пробег:
– Mille pardon, я не учёный, я практик с многокилометровым зарубежным опытом. В Грузии, на сельской трассе, в горах, при появлении второй дороги, висит знак, изображающий два куриных яйца. Непонимающим объясняют: дорога раздваяется.
Смех был ответом на анекдот. Спикер подхватил идею:
– В Библии замечено: познание умножает скорбь. Так зачем же её на поминках увеличивать? Вот так, уважаемый Mille pardon! О покойнике мы истины не узнаем, услышим лишь часть правды.
Наблюдательный таксист уловил поворот в речи адвоката— депутата:
