Люблю встречаться молча, на мгновенье

С её глазами в ангельской красе.

Целящая глубокой бездной взора,

Спокойствием искрящихся светил,

Она мне не промолвила б укора,

Насколько б я себе ни повредил.

И сердце благодарность ей слагает

От радости, что кто-то в дни труда

Ни страху, ни стыду не подвергает,

А мыслям улыбается всегда.

31

Вверяя чуткий слух утехословью,

Меня смутишь эфирной скорбью ты.

Всегда смотри приветливо, с любовью,

Пускай не хуже грустные черты.

Согласен я, нет облака, что властно

Во вред идти небесной красоте,

Но ты взирай на друга безненастно,

По-прежнему переча маете.

Где низменно само благоговенье,

Где сердцу нет ответной доброты,

Собой ты представляешь исключенье:

К отсталому терпима только ты.

32

Немало благородства дорогого,

Глубокой жизни в голосе её.

Даётся петь ей несколько сурово,

Лелея предпочтение своё.

В ней сердце сохраняет обаянье

Заботе лишь её благодаря,

Питающей прекрасное сиянье

Способного погаснуть алтаря.

В устах её не чувствуется чудно

Весеннего цветения лилей,

Но зрелость, обретающая трудно,

Кому-то всякой свежести милей.

33

Блудник – и не бездарность и не гений.

Бежит он ото всякого труда.

Зато для виртуозных обольщений

Досуг и блеск иметь ему всегда.

Веселье – неотъемлемое свойство

По праву благодарного судьбе.

На диво недурное лишь устройство

Так остро заявляет о себе.

Не кажется никто в толпе несметной

Проблемой для такого одного.

Нюанс игрой как будто незаметной

Заметной силой делает его.

34

Не сразу ли предчувствие скребётся,

Что в деле с ней легко найти беду?

Но только позвала б она, сдаётся,

Повлёкся б у неё на поводу.

Владела б если только точкой света,

С ней вечно б оставался на земле,

Поскольку безыскусна прелесть эта,

А вовсе не наигранна во мгле.

Где суть освобождается нагая,

Где гонится актёрское лганьё,

Здоровое мышление пугая,

Блестит очарование её.

35

Безлюдным и печальным утро было.

Знакомый васильковым ивнякам

Увидел отдыхавшую уныло

С разрезами на платье по бокам.

Осмелился приблизиться, понятно.

Блондинка не смотрела на него.

Однако произнёс он еле внятно,

Что милое в ней зримо существо.

Глазам его насытиться случилось,

И вскинула на миг она свои.

Вовсю у человека сердце билось,

У ней – слегка, но пели соловьи!

36

Цветущая сирень у дома рдела,

А дома, без отрады бытовой,

В углу, у подоконника, сидела

Красавица с поникшей головой.

Минуя свет её, неся лукошко,

По прихоти нечаянной своей

Немного постучал он ей в окошко,

Но также постучал и в сердце ей.

Средь музыки, белья, забот о пище

Грустившая на первом этаже —

Его скупая память о жилище,

С лица земли исчезнувшем уже.

37

На склоне дня, благого чрезвычайно,

Свой дом ему случилось обойти,

За шторой чтоб узреть её случайно

Совсем уже раздевшейся почти.

Повесила колье на статуэтку,

На клавишах оставила наряд,

Одну-другую бросила монетку,

Заколку, шоколадку – всё подряд.

38

Обычно пустяками развлекалась,

А душу волновала, как никто,

Божественно при встречах улыбалась

И принималась именно за то.

Когда стволы волнуются шумливо,

На пруд обильно сыплется листва,

На рябь одну другая мчится живо,

Но кажется, что глубь уже мертва.

Сонм уток улетучился беззвучно,

Доныне же, на холоде зыбей,

Два лебедя хранятся неразлучно,

Во мгле полдневной став ещё белей.

При них я мыслю с горечью безбрежной,

Что вымолвить ей то – не пустяки,

Чей голос обожаю глухо-нежный,

Чьи формы ног и белые чулки.

39

В окно проникла бабочка, но вскоре

Прелестницу жилая мерзлота

Повергла в сон и сделала на шторе

Бесчувственной для нежного перста.

Вернул ей жизнь очаг отрадной лаской,

Но что произошло с её красой?

Владели крылья те былой окраской

Без яркости и свежести былой.

Томимая всецело дрожью сильной

Легко рождала бабочка в избе

Сочувствие души любвеобильной,

Глубокое внимание к себе.

40

Досадно мне, смешному сумасброду,

Что голос утучнял я на неё,

Что сколько-то стеснял её свободу,

Храня раскрепощение своё.

Когда даётся сбоку пониманье,

Хоть если ты сбиваешься во мгле,

Когда с тобой подобное созданье,

Есть опиум отрады на земле.

Прощать её вперёд отныне буду,

Как лучшее сокровище любя.

Пусть ангелы помогут ей повсюду,

Прозрев её в грядущем у себя.

41

С распущенными косами на теле

Бессонной тенью девушка сидит

И, свечкой озаряясь еле-еле,

В огонь её задумчиво глядит.

Она красой достаточна воочью,

В избушке же натопленной одна.

Кого-то ждёт она метельной ночью,

Но тщетность ожиданию дана.

Надеждами горит она всечасно,

Где пьют от безнадёжности вино.

Во многом одиночество прекрасно,

Но душу разрывать обречено.

42

На стане колдовском её обнова

Даёт ещё сильней страдать ему:

Кто скажет, отчего она медова,

А горек он единый почему?

Зачем она становится всё краше,

Коль скоро остаётся прежним он?

И с новой стрижкой шарма больше в Маше,

Неведомого жалким испокон!

Ей радостней всего, где многолюдно,

Но, пусть ему тогда всего грустней,

Доступными довольствоваться трудно,

Нетрудно оставаться верным ей!

43

Жена спросила в ходе некой сделки

Художника, чьи медленны труды,

Помыл он опустелые тарелки

Иль ей скомпоновал их у воды?

Покрыл он осторожной лессировкой

Пастозное взыскание скорей:

Когда-де заниматься компоновкой?

Набросок еле смог исполнить ей!

Посетовала та не без причины,

Что жизнь его – наброски лишь одни,

Красивой не создать ему картины,

Мытьё не для никчёмной пятерни!

44

В той музыке, что сердце тонко лечит

И левыми перстами рвётся петь,

Извечному порядку всё перечит,

Ища во всём иначе преуспеть.

Элегия протестной речью льётся,

В ней наше бытие исключено:

Духовному в ней первенство даётся,

Житейское назад оттеснено.

Там образ обаятелен и редок,