По мнению М.Б. Свердлова, основу легенды составили не призвание варягов или договор с ними, а избрание князя, которое восходило к древнейшей традиции славянских и других народов на последней стадии племенного строя. При этом, как и в случае избрания западными славянами франка Само, этническая принадлежность князя значения не имела. Политический смысл избрания Рюрика заключался в стремлении местной славянской и финно-угорской знати иметь в лице располагавшего сильной дружиной правителя противовес шведским викингам и избежать восстановления прежних даннических отношений с ними (16, с. 108–109; см. также: 1, с. 37–38).
Из летописных сведений о Рюрике следует, что после избрания князем он перенес княжескую резиденцию из приграничной Ладоги в более безопасное, но стратегически и политически более важное место, в центр расселения славян в данном регионе – Рюриково городище. Согласно ПВЛ, сложившееся объединение включало словен, кривичей, мерю, весь и мурому, в укрепленных центрах которых – Новгороде, Полоцке, Ростове, Белоозере и Муроме – сидели сам Рюрик и назначенные им мужи. Несмотря на легендарный характер рассказа, изображенная в ПВЛ картина какой-то территориальной общности, простирающейся от Старой Ладоги и Изборска до Верхней Волги и Нижней Оки, отнюдь не противоречит тому впечатлению, которое создают археологические источники, фиксирующие, как и летопись, тяготение скандинавов к «городам» (21, с. 38–40). Таким образом, полагает М.Б. Свердлов, при Рюрике на севере образовалось потестарное государство, представлявшее собой переходную форму от племенных княжений к собственно государству и аналогичное «каганату росов» в Среднем Поднепровье (16, с. 120).
Однако в середине – второй половине IX в. северное и южное государственные образования оказались в разных экономических и политических условиях. Объединение, этнополитическую основу которого составляли поляне и скандинавы Аскольда и Дира, противостояло Хазарскому каганату и не имело доступа к путям поставок восточного серебра. Северное объединение находилось в более выгодных условиях, контролируя значительную часть Балтийско-Волжско-Каспийского пути, обеспечивавшего поступление огромных масс серебра в Восточную и Северную Европу. Более того, «ряд» между русью и племенами севера Восточной Европы, по-видимому, стабилизировал политическую обстановку в регионе, следствием чего стало фиксируемое по монетным кладам усиление с 860-х годов притока серебра на Русский Север (12, с. 120).
Эти объективные обстоятельства стали, по мнению М.Б. Свердлова, причиной военно-политического превосходства северо-западного княжества во главе с династией Рюриковичей над южным государственным образованием с центром в Киеве. Их объединение в результате похода Олега (сканд. Helgi) в 882 г. (согласно летописной хронологии) имело значительные последствия для Восточной Европы. Образовалось Русское государство, под контролем которого оказалась вся восточноевропейская система речных путей (16, с. 129–132).
Примечательно, что одновременно, в последней четверти IX в., наступает перерыв в поступлении арабского серебра, которое почти непрерывным потоком шло через Хазарию с рубежа VIII–IX вв. Эта «блокада» Руси, по мнению В.Я. Петрухина, явилась реакцией хазар на присвоение Олегом дани с северян и радимичей, входивших в зону влияния Хазарского каганата. Поступление монет возобновляется в начале X в., но уже в обход Хазарии, через Волжско-Камскую Болгарию из государства Саманидов в Средней Азии. Тогда же – не ранее первой четверти X в. – первые клады дирхемов появляются в самом Киеве (13, с. 92–93, 132; 21, с. 87).
С конца IX и в X в. Волга становится главным каналом поступления серебра в земли русов, и с этим связана заметная интенсификация жизни на поселениях Ярославского Поволжья (Тимерево, Михайловское, Петровское), в районе озер Неро и Плещеево, в округе Суздаля и Юрьева-Польского, материалы раскопок которых свидетельствуют о росте числа скандинавов в этом регионе. Так, Тимерево превращается в своего рода гигантский торговый зимний лагерь, подобный шведской Бирке (21, с. 68).
Однако несмотря на все экономические выгоды волжского пути, дальнейшая экспансия русов в этом направлении была надежно перекрыта болгарами. Альтернативный маршрут по Днепру и Черному морю имел ряд неудобств, главным из которых были днепровские пороги, что практически уничтожало преимущества транспортировки товаров по воде. Вместе с тем район Среднего Поднепровья обладал плодородной почвой и был достаточно плотно заселен. В этой ситуации, как отмечают С. Франклин и Дж. Шепард, «поворот на юг» и освоение русами Среднего Поднепровья выглядит вполне закономерным (21, с. 87).
На рубеже IX–X вв. археологические материалы фиксируют существенные изменения, происходящие во всем Днепровском регионе. На территории самого Киева с начала X в. начинается активная застройка Подола и освоение этого района в торговых целях. В то же время в районе современного Гнёздова формируется поселение, отождествляемое с древним Смоленском, и начинает функционировать расположенный рядом некрополь, на котором появляются захоронения скандинавов. Присутствие военной элиты документируют также материалы раскопок могильников X в. в Шестовицах под Черниговом и в самом Киеве. Характерной чертой становится распространение камерных погребений – подкурганных захоронений в деревянных срубах, которые предварительно, до возведения насыпи, подвергались сожжению вместе со всем содержимым – покойником и сопровождающим его инвентарем, включая весьма представительный набор оружия. Такие погребения встречаются как в Швеции (главным образом в Бирке, а также в Упланде), так и по всему «Восточному пути». Но особенно много их в Гнёздове и в Среднем Поднепровье, что, по-видимому, указывает на те основные центры, где в X в. обитало большинство русов, и свидетельствует о притягательности и особой роли Днепра в качестве того маршрута, по которому (а не по Волге) проходила теперь скрепляющая ось земель русов (21, с. 105, 122–123, 152).
Материалы могильников дают некоторое представление о масштабах миграции норманнов на восточнославянскую территорию. Так, по данным, приведенным Л.С. Клейном, в Киевском некрополе из этнически определимых захоронений норманнам принадлежит 18–20%. В Гнёздовском могильнике под Смоленском из этнически определимых могил 27% оказались точно славянскими, а 13% скандинавскими. В Ярославском Поволжье в Тимеревском могильнике из этнически определимых погребений X в. 75% принадлежат местному финскому населению, 12% – славянам и 13% – скандинавам. Но уже в начале XI в. доля славян возрастает до 24%, а доля норманнов падает до 3,5%, обозначая тем самым быстрый процесс ославянивания пришельцев (5, с. 230–231).
Вдоль пути «из варяг в греки» в первой половине X в. формируется государственная территория Руси. Ее основу составляли область Среднего Поднепровья (Киев), Верхнее Поднепровье (Смоленск) и Поволховье (Новгород), находившиеся под непосредственной властью киевского княжеского семейства. К этой основе прилегала система зависимых от Руси восточнославянских общностей («Славиний», по терминологии трактата Константина VII), сохранявших свою внутреннюю структуру и собственных князей, но обязанных великому русскому князю, сидевшему в Киеве, данью и союзом (1, с. 61, 73–74).
По мнению И.П. Ермолаева, созданное в конце IX в. варягами военно-политическое объединение ряда славянских племен представляло собой государство «торгово-посреднического» типа, в котором основной ценностью была не земля как таковая (в силу низкой урожайности), а промыслы, связанные с извлечением лесных ресурсов, и пути сообщения – относительно легкие благодаря развитой речной системе. Этим объясняется столь незначительный интерес к проблемам землевладения и аграрных отношений в раннем законодательстве, внимание к которым становится заметно только в Правде Ярославичей (в начале 70-х годов XI в.), но главным образом лишь в Пространной Правде начала XII в. Первоначально основной задачей государственной власти, осуществляемой князем и его дружиной, был сбор дани с подвластных славянских племен в виде товаров, имевших наибольший спрос в Византии (рабы, меха, мед, воск), и организация торговых экспедиций в Константинополь. Превращение Киева в столицу было обусловлено тем, что он оказался самой южной точкой, до которой варяги безопасно могли доставлять товары, собранные во время зимнего полюдья, и, следовательно, главным пунктом складирования дани (3, с. 41, 42–43).
