Предметы вооружения, фортификационные сооружения и стратегическое положение Городища и поселений Ярославского Поволжья говорят о присутствии в них военной элиты, состоявшей преимущественно, если не исключительно, из скандинавов (21, с. 40). С точки зрения арабских писателей, русы были явно господствующей группой населения лесной зоны. Согласно Ибн Русту, они обеспечивали свое существование набегами на славян и торговлей мехами и славянскими пленниками. Однако, по мнению С. Франклина и Дж. Шепарда, здесь арабский географ демонстрирует незнание реальной ситуации, изображая как исключительно грабительские отношения русов с другими обитателями региона, которых он ошибочно называет «славянами» (saqāliba), тогда как местное население в большинстве своем тогда было еще угро-финским, а славянская колонизация находилась на начальной стадии. Кроме того, редкая населенность и лесистость территории исключали возможность неожиданных набегов и делали неэффективными попытки навязать какие-то формы принудительного обмена, в котором ключевую роль играли местные охотники и звероловы. В любом случае, взаимоотношения русов с аборигенами были более разнообразными, чем полагал Ибн Руст (21, с. 46–47).
Основой сложившейся к середине IX в. на севере под эгидой «кагана» русов политической структуры, как считают британские историки, мог быть только некий консенсус среди далеко не лояльных друг к другу пришельцев и активная кооперация с местным финноугорским и славянским населением. Сам факт такой кооперации, по-видимому, и отразился в ПВЛ в легендарной форме в виде рассказа о призвании руси. Первым наиболее известным ее деянием стал рейд на столицу Византии в 860 г., когда 200 кораблей неожиданно, «подобно грому среди ясного неба», по словам патриарха Фотия, появились в проливе Босфор. Широкомасштабная прямая атака на Константинополь с акватории Черного моря, по-видимому, еще не воспринималась византийскими стратегами как реальная возможность. Отсюда и недоумение Фотия, которое позволяет предположить, что русы еще не пользовались регулярно речными путями, ведущими в Черное море. Соответственно, как считают С. Франклин и Дж. Шепард, анахронизмом является утверждение ПВЛ о том, что нападение было организовано из Киева. Среднее Поднепровье, судя по археологическим данным, еще не стало в то время местом обитания руси; да и наличие здесь центра, имевшего какое-либо политическое, военное или экономическое значение, вряд ли могло оставаться тайной для византийских политиков и военных (21, с. 54).
Впрочем, очень трудно представить и проход 200 кораблей из волховской в днепровскую речную систему и далее через хазарскую податную территорию и днепровские пороги, не опираясь на договорные отношения с местным населением – кривичами и не имея надежной базы в Приднепровье, полагает В.Я. Петрухин. Если, пишет он, придерживаться традиционной датировки арабских известий о трех группах русов, то придется признать, что во второй половине IX в. существовало объединение с центром в Киеве (Куйабе), независимое от предполагаемого объединения с центром в Новгороде (Славийа), и это может соответствовать данным летописи о самостоятельном правлении Аскольда и Дира в земле полян (14, с. 80).
Однако нет никаких указаний на то, что послы «народа рос», о которых сообщают Бертинские анналы под 839 г., прибыли из Киева. Вряд ли можно считать и Городище базой изначальной Руси. Присутствие здесь скандинавов надежно определяется временем не ранее 60-х годов IX в., к которым относится богатый комплекс скандинавской культуры (18, с. 33). Более ранние следы пребывания варягов в Поволховье фиксируются только в Ладоге, где к моменту основания поселения (около 750 г.) относятся дома каркасно-столбовой конструкции, близкие североевропейским хале, и характерные для скандинавов вещевые находки (скорлупообразные фибулы, фризские гребни, навершия с изображением Одина, дротовые гривны и др.). Единичные скандинавские вещи конца VIII – первой половины IX в. в Восточной Европе кроме Ладоги обнаружены еще на Сарском городище. Однако в могильниках этого времени захоронений варягов не выявлено, что не позволяет говорить о проживании здесь скандинавов. Заметный приток норманнов в севернорусские области наблюдается только во второй половине IX в., что сопоставимо с данными летописи о призвании варяжский князей (18, с. 34; 15, с. 141–145). Неизвестно также, к какому времени – до или после призвания варягов – относится информация арабского писателя об «Острове» русов (12, с. 117–118). Как отмечает В.Я. Петрухин, варяги, бравшие дань со словен, чуди, мери и кривичей, согласно летописи, приходили «из заморья» и, следовательно, мало подходят для локализации каганата русов в Поволховье. «Заморье», однако, не было препятствием для скандинавских мореходов, и не исключено, что рассказ об острове (полуострове) русов относится все же к Скандинавии (14, с. 79; 12, с. 118). Впрочем, то, как изображают русов арабские авторы (занятие только торговлей и разбоем, отсутствие хотя бы намека на занятия сельским хозяйством) очень далеко отстоит от государственности, а то, что это сообщество возглавлял «хакан» («каган»), отнюдь не доказывает, что оно именовалось «каганатом» в подлинном значении этого слова (4, с. 17).
На отсутствие в источниках упоминаний о «русском каганате» обратил внимание В.Я. Петрухин (15, с. 140). Речь в них, как подчеркивает он, идет лишь о титуле «каган», на который, по-видимому, претендовал предводитель руси, и это вполне логично объясняется политической ситуацией, сложившейся в Восточной Европе к середине IX в. и зафиксированной в ПВЛ под 859 г. Она характеризовалась существованием двух сфер влияния (сбора дани) – варяжской, охватывающей земли словен, кривичей, чуди, мери и веси, и хазарской, включавшей территории полян, северян, радимичей и вятичей. Поэтому не случайно источники IX в., в том числе «Баварский географ», упоминают русь (норманнов) рядом с хазарами. Их соседство в данном случае имело не столько географический, сколько политический смысл, хотя и в территориальном плане их сферы господства практически соприкасались. Активность тех и других безусловно должна была привести к столкновению их интересов (13, с. 88–89).
Историческая ситуация изменяется после событий, произошедших на севере Восточной Европы и описываемых в ПВЛ под 862 г. как «призвание варягов». В результате во главе северного конгломерата «племен», с которых прежде брали дань варяги, оказывается предводитель викингов, известный по летописи под именем Рюрик. По наиболее вероятной версии, это был достаточно знаменитый датский конунг Рёрик (Хрёрик) Ютландский (или Фрисландский) из королевского рода Скьёльдунгов, военная и политическая активность которого приходится как раз на середину IX столетия (см.: 5, с. 225; 10, с. 45; 1, с. 37; 16, с. 108).
Главным «противоречием» летописного текста, указывающим на «искусственность» легенды о призвании, выглядит сообщение об изгнании за море насильников-варягов, собиравших дань со словен, кривичей и мери, и последующее обращение этих племен к тем же, в принципе, варягам. Однако, как отмечает В.Я. Петрухин, в контексте международных отношений «эпохи викингов» такая ситуация вряд ли может считаться необычной: правители разных стран приглашали норманнов и заключали с ними соглашения о защите своих земель от их же соотечественников. Вряд ли корректна также трактовка соглашения руси и славян как «прикрытия» традиционным мотивом «общественного договора» фактического завоевания и выплаты дани варягам в качестве выкупа мира. В раннесредневековый период государственная власть и воплощавшая эту власть княжеская дружина оказывались «завоевателями» формирующейся государственной территории вне зависимости от наличия или отсутствия принципиальных различий в этническом составе дружины и подвластного ей населения. Если мир и покупался этим населением, то и дружина была заинтересована в мире, чтобы «кормиться» на подчиненных землях (15, с. 152; 13, с. 118; 12, с. 108–109). Таким образом, заключает В.Я. Петрухин, можно вполне определенно предполагать, что конфликт с варягами-норманнами действительно завершился «рядом» – договором с русью, дружиной призванных князей. При этом славянская (и даже праславянская) правовая и социальная терминология легенды о призвании («ряд», «правда», «володеть», «княжить»), очевидно, указывает на то, что славяне были активной стороной в установлении «ряда» и формировании государственной власти, а сам договор стал основой развития дальнейших отношений княжеской власти со славянскими и другими племенами (15, с. 160–161; 13, с. 125, 127; 12, с. 120).
