— А мне Петька снился, то есть я во сне им была. Я эти сексуально озабоченные сны стала записывать и на буке постить. И неожиданно для самой себя поняла, что писать от мужского лица мне намного комфортнее и свободнее, нет никаких внутренних ограничений и тараканов, как у женской ипостаси, когда паришься и думаешь: нормально для девушки такое писать или нет? Напишешь что-нибудь эдакое, а потом совесть и мысли одолевают, что читатели обо мне подумают.

— Подумают, что ты конченая извращенка и недотраханная яойщица.

— Вот-вот, а у Петьки таких заморочек нет, пиши, что хочешь, искренне выражай чувства, говори правду, а внутри мир и покой.

— Можешь со мной быть собой, быть той девчонкой, какой тебе хочется, показать мне любую, всю себя, какие угодно чувства, самые глубокие и сокровенные. Я всё приму и не осужу.

— Спасибо, — сказала я, подсела, прижалась к ней и позволила обнять. — Мне ужасно, катастрофически не хватает человеческого тепла, не только тела, но и души. Из-за этого я могу липнуть, как пиявка.

— Липни, я не против.

— Я знаю, как это противно, но ничего не могу с собой поделать, как котёнок, которого слишком рано отняли от кошки, лезет и лезет на руки.

— Я дам тебе столько любви, что ты объешься и сама убежишь. — Она поцеловала меня в шею, щёку, губы. — Хочешь, можем просто так посидеть, и я буду держать тебя в объятиях, пока ты не насытишься.

— Да, больше всего на свете…

Мы разделись и сидели, забыв о времени, кутаясь в одеяло и растворяясь в тепле друг друга. И пустота в моей душе будто бы уменьшилась, заросла, вызывая невыплаканные слёзы, отпуская обиды и боль. А Света не отстранялась, продолжая обнимать и шепча, что любит меня всю-всю, до последней слезинки. Отчего я начинала плакать ещё сильнее, и мне становилось легче, на самом деле легче. Я словно исцелялась, вынимая и выбрасывая невидимые ледяные ножи из груди и сердца. Когда все чувства схлынули и успокоились, сознание прояснилось, я посмотрела вокруг каким-то новым, ясным взором и будто проснулась наяву, проснулась от самой себя прежней.

*

Я помогла Свете почистить и нажарить большую сковородку картошки для её мужчин, иначе бы они съели друг друга. Мы и сами перекусили и пошли к школе, чтобы перехватить Матфея и поехать на такси в новый офис.

— И зачем вы меня сюда притащили? — спросил брат, скользя рукой по голубой колонне ротонды.

— Помнишь, отец ездил в Москву в командировки?

— Да. — Матфей остановился и напряженно на меня посмотрел.

— У него там была другая семья, и в ней у тебя есть два единокровных брата и две сестры-близняшки, как наши, только на два года старше.

— Ничего себе!

— Да, я тоже была в шоке. Братья вот-вот будут здесь, хотят с нами познакомиться.

— Да?! Что-то мне страшно. А они нормальные?

— Я разговаривала со старшим, Петей, вроде ничего так. А второй на полгода тебя старше, и зовут его почти так же — Матвей.

— Правда?! Меня в честь него назвали, или папа боялся запутаться? А какой он, похож на меня?

— Я не знаю, не видела.

Дверь открылась, и, наполняя ротонду гулом голосов, ввалилась весёлая компания из шести человек. Первым в глаза бросился рослый узкоглазый кениец с высокими скулами, открытым лбом, пухлыми губами, усиками и бородкой. На вид ему было лет двадцать пять, но в манере держаться ещё просвечивала юношеская неуверенность и угловатость. На нём висла миниатюрная, но, судя по энергичным движениям, очень бойкая и напористая, смешливая брюнетка с сумасшедшим блеском в тёмно-серых глазах. Казалось, что она всё время что-то замышляет и надо быть очень осторожным, чтобы не стать объектом её колких шуточек. Третьим зашёл породистый мужчина лет сорока с залысинами, презентабельный по виду, но не по содержанию, чувствовалась в нём какая-то дурацкая наигранность, но совсем не злая, а мягкая. Возможно, эту излишнюю мягкость характера он и хотел скрыть за нарочитой грубостью и развязностью поведения. За ним влетел подросток и с воплем «братан!» кинулся обнимать опешившего Матфея. Петьку я узнала сразу и почувствовала себя женской копией Наруто в технике соблазнения, потому что он был вылитый я, только парень. За ним появился и закрыл дверь ещё один стройный, как тростинка, светлоликий юноша в одной голубой рубашке без рукавов, от вида голых рук которого у меня мороз пошёл по коже. Но тут Петька закрыл обзор и принялся тискать меня в объятиях и целовать холодными губами в щёки, к нему присоединился Матвей.

— Петька, ты не говорил, что у нас сестра красотка!

— Наташа, я так рад тебя видеть! Ты не представляешь! — сказал брат и вновь прижался ко мне.

— Я тоже рада, — произнесла я, чувствуя, как последний фрагмент мозаики души становится на место и та обретает внутреннюю целостность и завершённость. — Рада вам обоим. — Я обняла и поцеловала Матвея, сняла с него шапку и вгляделась в улыбчивое лицо. Подтянула Матфея и поставила их рядом. Те взглянули друг на друга и радостно заулыбались. — Слушай, а ты уверен, что они не близнецы?

— А ведь и правда как две капли воды, чудеса.

— Меня Юля зовут, — сказала брюнетка, — это наш чёрный брат и мой во всех смыслах Узочи, мой белый голопузый брат Ванька и узурпатор Евграф Вениаминович.

— А я Света, — встав на ступеньку, махнула всем Светка.

— Что ж, подданные, пройдёмте в опочивальню, в смысле, в палаты белокаменные, — сказал Евграф Вениаминович и повёл нас на второй этаж.

— Красиво, — сказал Узочи, разглядывая ротонду.

— А где же наш демон? — спросила я.

— Ждёт нас на месте, — ответил Евграф. — Вот, седьмая квартира. — Он достал ключи и отпер дверь. — Заходите.

Мы оказались в маленькой тесной прихожей. Толкались, раздеваясь, разуваясь и ставя сумки. Прошли дальше и оказались в просторной студии, стены и потолок которой действительно были выкрашены в белый цвет, а пол покрыт похожим на резиновый материалом светло-голубого цвета. Матвей упал на коленки и приложил к нему ладони.

— Тёпленький!

— Да, пол с подогревом, — донеслось справа.

Я повернула голову и увидела квадратный чёрный стол с горящей в центре синего восьмиконечного лотоса свечой. За ним в просторном кожаном кресле, весь в чёрном, сидел… Нет, этого не могло быть на самом деле, но это действительно был он, мой Чапаев — Василий Иванович.

— Это… Это как? — спросила я.

— Ага! — обрадовался Евграф. — Сюрприз удался?! Василий, а что это у тебя за столик такой интересный?

— А это дань магической школе, в которой я обучался.

— Вот чувствовал я, что ты не прост! Но где же праздничный ужин, изысканные запахи которого я ощущаю?

— Оглянитесь, — сказал Василий.

Мы оглянулись и в мягком сиянии включённой подсветки увидели длинный японский столик, окружённый россыпью разноцветных подушек и уставленный всевозможными яствами страны восходящего солнца.

По периметру студии шёл ряд изолированных кабинок с такими же глубокими и удобными креслами, столами с ноутбуками и наушниками с микрофонами. Мне прямо захотелось забраться в одно из них. В правом углу был кабинет побольше с тремя огромными мониторами, видимо, для главного демона. По центру зала располагались два широких кожаных дивана. Столик с угощениями, видимо, стоял раньше в пустоте между ними.

— А туалет здесь есть? — спросила Света.

— И туалет, и душ с водогрейкой на сто литров, — сказал Иван.

— Ванька, а ты молодец, — похвалила Юля. — Мне здесь даже больше нравится, чем у нас, а главное, босса рядом нет.

— Думаю, для такого богатства обязательно нужен сторож, — сказала Света. — И я согласна им быть задаром, завтра же переезжаю сюда жить. Возражений нет?