– Эх, – сказал Ёган, – вот это девка, у нас в деревне на нее все мужики облизываются.

– Ну не мудрено, статная девица.

– Зад у нее волшебный, у нас один мужик говорил, что дал бы крейцер, если б она позволила хоть один палец ей в зад засунуть.

– Вот как, – солдат усмехнулся.

– Я б тоже дал бы крейцер, я вот думаю, – начал было Ёган.

– Ты сколько раз сделал? – Перебил его Волков.

– Сто двадцать два.

– Доделывай давай, а то до ночи будешь стену тыкать, а тебе еще коней чистить. Стоит он… мечтает про бабьи зады.

Ёган вздохнул и отвернулся к стене.

– И еще, чуть не забыл, – вспомнил солдат, – одежду, ту, что сегодня купил, постирай и высуши к утру.

– Ага, повешу, у огня высохнет.

– Не вздумай, это шелк, стоит огромных денег, спалишь мне одежду, она легко горит.

– А что, вшей не выжигать?

– Это шелк, в нем не бывает вшей.

– Удивительно.

Утром они были на ногах с первыми петухами. Поденщики, ночевавшие в харчевни, с завистью смотрели на сковороду жареной колбасы с яйцами, на теплое молоко с пшеничным хлебом и медом, которые носила на стол солдата Брунхильда. Она мудрено подвязала волосы лентой, которую ей подарил Волков, а он сидел за столом и откровенно любовался ее. Ловкая, сильная, грациозная. Ему было наплевать и на синяк, и на отсутствие зуба, и то, что ухо еще было фиолетовым. Для солдата это были незначительные мелочи, а вот длинные ноги, широкие бедра, красивые плечи и тяжелая грудь под ветхой кофтой и нижней рубахой его очень даже трогали.

Когда Волков поел, она принесла еще хлеба Ёгану, который сел доедать за солдатом. Хотела уйти, но Волков поймал ее за руку.

– Чего еще? – С вызовом спросила девица.

– Ты красавица, наглядеться не могу.

– Ой, вы прям спозаранку начали.

Солдат молча разогнул указательный палец девушке и надел на него серебряный перстень со стекляшкой, тот, что забрал у купчишки.

– Мне? – Искренне удивилась Брунхильда.

– Да нет, мамаше твоей, – съязвил Ёган.

Она даже не взглянула в его сторону, неотрывно разглядывала перстень.

– Нравится? – Спросил солдат.

– Нравится то нравится, а чего это вы мне кольца-то дарите? Благородные простым кольца не дарят.

– А я и не благородный.

– Да хоть и так, а все одно – думаете как благородный. Думаете, подарю ленту, да кольцо, а потом буду тискать на конюшне.

– А что ж, замуж ему тебя звать что ли? – Опять съязвил Ёган.

– Тебе-то, голодранцу, замуж меня звать – пустое, даже будь ты не женат, – высокомерно заявила девица, – и если господин твой позовет, я ещё и то думать буду.

– Наглая, а? – Восхитился Ёган и хотел было дать ладонью девице по заду, но та грациозно увернулась и гордо ушла. – Ну не наглая, а?

– Доедай и коня мне седлай.

– А мне не седлать?

– Тебе нет, я поеду к монахам, пусть руку еще раз посмотрят.

– А, что, опять болит?

– Нет. На удивление. Монахи – добрые лекари. Как у них были, так плечо с тех пор ни разу еще не болело, а про ногу так вообще забывать стал. Хромаю только из-за старой раны.

– Может, мне с вами? Дороги то не спокойные.

– Что за дурь? Я же не девица. Я, что, до монастыря один не доеду?

– Доедете, конечно, – согласился Ёган, – только вдвоем надежнее было бы.

– Нет, ты возьмешь телегу купчишки и поедешь к кузнецу. Поговори с ним, может, он эту рухлядь в добрый тарантас превратит? Может, новые оси железные поставить?

– Поговорю, господин. Только, скажу вам честно, из этой рухляди путного ничего не выйдет. Купчишка за телегой не следил. Гнилая она.

– Тогда будем новую присматривать. И конягу простого, не боевого же в нее впрягать.

– Найдем, господин.

– И не забудь у него мои поножи забрать. И болты к арбалету.

– Заберу, господин.

Совсем скоро солдат забрался на лошадь и отправился в монастырь. Сильно не гнал, но и шагом не плелся. Доехал быстро. Как в прошлый раз, не без скандала с привратником-толстяком попал к отцу Ливитусу на прием.

– Вы оторвали нас от утренней молитвы, – назидательно заметил монах. – Я общался с Богом.

– У вас и у Бога впереди бесконечность, а у меня сегодня куча дел. Так что вы уж извините. К тому же, две козы стоят утренней молитвы.

– Не богохульствуйте, сын мой, – монах погрозил пальцем, едва заметно усмехнулся.

– Я принес деньги, – солдат протянул монаху две монеты по пять крейцеров.

Отел Ливитус денег брать не стал, их взял брат Ипполит.

– Вы жертвуете на доброе дело, – произнес монах. – Господь не забывает о таких делах.

– Никогда не сомневался в этом.

Брат Ипполит помог солдату раздеться.

– Как вы себя чувствуете? – Спросил отец Ливитус.

– Намного лучше.

– Ну, что же, вижу. – Монах стал осторожно разминать левую руку солдата. – Получше стала, получше. Но это не от мази, это от перетяжки. Брат Ипполит, накладывайте повязку снова.

– И долго мне ее носить?

– Если хотите владеть рукой, то до зимы.

– До зимы!? – Удивился солдат.

– Да, сын мой, до зимы. Вам разворотили суставную сумку, я вообще удивляюсь, что вы можете ее поднять.

Брат Ипполит примотал руку к торсу бинтами накрепко.

– Так, давайте, показывайте ногу. Ну, тут все заживает как на младенце. Жара, озноба не было?

– Нет, не было. Чувствую себя нормально. – Он вздохнул. – Неужели придется носить бинты до зимы?

– Да, сын мой, придется.

– Я хотел завтра покинуть ваши края. Кстати, а что вы говорили про сохранность зубов? Какой-то мел нужен, сарацинская вода?

– Мы вам все приготовили.

– Сколько с меня?

– Вы уже за все заплатили, – сказал отец Ливитус. – Брат Ипполит вам все уже приготовил. И для зубов, и для плеча. И бинты, и мазь. Если не уедете – через три или пять дней приезжайте. Поглядим вашу руку.

– Все-таки уеду.

– Жаль. Такой человек нам в графстве был бы нужен.

– Нужен?

– Нужен. Вы же видите, что порядка нету.

– Я много где был. Сейчас порядка нигде нету. Война столько лет идет, да и чума еще.

– Ну, если надумаете остаться, я представлю вас аббату. Я говорил ему о вас. После уборки бароны устроят съезд перед фестивалем. Думаю, многие захотят видеть у себя такого человека. А может, и молодой граф созреет к тому времени.

– Вряд ли я так долго задержусь здесь.

– Что ж, еще раз очень жаль.

Они попрощались. Брат Ипполит дал солдату холщевую сумку с мазями, бинтами, средства для зубов, заодно рассказал, как этим всем пользоваться, проводил до двора и даже помог сесть на коня.

И тебе здравия, молодой человек, – ответил солдат и выехал из монастыря под недобрым взглядом толстого привратника.

Как выехал – так сразу зарядил дождь. Мелкий, нудный. Морось. Все утро его не было. Казалось, вот-вот выглянет солнце. Но не выглянуло. Пошел дождь проклятущий. Волков накинул капюшон, двинул лошадь легкой рысью, поглядывая на дом фрау Анны. Дом был небольшой замок. Небольшой, но красивый. В не очень узких окнах блестели стекла. Видимо, у фрау Анны водились деньги. Даже балкончик был. Волков видел уже балконы, далеко на юге. В здешних местах балконы были редкостью. Около замка стояло пять или шесть домишек. Бродил десяток коров вдоль леса. Лес плавно переходил в болото. Вскоре все это осталось позади.

Было не холодно, но дождь не прекращался. Солдат рано встал, и его заметно клонило в сон. Спать в седле – дело очень опасное. Но именно в седле так хочется спать. Особенно если конь идет шагом. Время от времени солдату приходилось взбадривать себя, ставать в стременах, шпорить коня, пуская его в рысь, вытирать лицо мокрой перчаткой. Но, чуть проехав, он снова начинал клевать носом. И вот в один такой момент, когда он едва не закрыл глаза, его верный конь вдруг взбрыкнул. Коротко всхрапнул, он вытянул голову вперед и прижал уши. Он шумно дышал и начал пятиться. Таким, за все три года владения, солдат его не видел.