– А ты часом не из этих, ли? – Зарычал краснощекий.

– Из каких «из этих»? – Испуганно спросил мальчик.

– Из дезертиров. Задаток за контракт возьмут и тут же исчезают.

– Ты дезертир? – Сурово спросил одноглазый.

– Нет, я только хотел отнести деньги маме и вернуться.

– Черта с два. – Рявкнул сержант. – Кто-нибудь знает его мамашу? Кто отнесет ей деньги?

– Я! – Сказал кто-то из-за спины парня.

Чьи-то ловкие пальцы вытащили талер из мальчишеской ладони. А мальчик был так растерян, что даже не взглянул на того кто это сделал.

– Я отнесу, не беспокойтесь, друзья!

– Ну, вот и славно. – Сухо сказал сержант, единственным глазом рассматривая парня. – А то знаешь, что ждет тех, кто реши передумать и дать стрекача?

– Нет, – сказал мальчик, – не знаю.

– Их ждет длинная грубая веревка с петлей на конце. – Снова заговорил Ральфи. – Тебе еще предстоит сделать выбор, сынок: грубая веревка с петлей на конце, но один раз, или солдатская лямка на всю жизнь. Даже не знаю, что лучше. – Он невесело засмеялся.

– Брось, Ральфи, – сказал сержант. – У такого храбреца, как этот малый, дорогая будет усыпана серебром. Нужно только выбрать куда пойти.

– И куда же мне пойти? – Спросил парень.

– Куда-куда… – Задумчиво произнес сержант. – К примеру, в пикенеры тебя не возьмут. Потому что пика у них в десять локтей, ты ее просто не удержишь. Да и доспех у них дорогой. У тебя есть деньги на доспех?

Парень отрицательно помотал головой.

– Вот и я про то же. В рейтары и жандармы тебя тоже не возьмут. Так как ты безлошадный. А если и дадут тебе какого-то конька от казны, то это будет такая сволочь, злобная и упрямая бестия, что не ты на нем, а он на тебе будет ездить.

Все засмеялись.

– В арбалетчики тебя тоже не возьмут. Потому что эти мерзавцы о себе слишком большого мнения. Абы кого со стороны не принимают. Да и арбалет простой ты натянуть не сможешь, а на арбалет с ключом нужно столько же денег, сколько и на коня. И что же тебе остается, парень?

– Не знаю. Может, меченосец? – Робко проговорил мальчик.

– Мечи носят те, у кого на них есть деньги. Но не робей. Есть у меня для тебя хорошее местечко.

– Какое?

– Теплое.

– Ну что за место? – Волновался мальчик.

– Место при кухарке капитана Блоха.

Все окружающие опять засмеялись.

– Понимаешь, кухарка хорошая, но малость староватая и больно толстая, пудов восемь чистого веса, и поэтому, из-за своей полноты, малость воняет, и честно говоря, не такую уж и малость.

Люди покатывались со смеху.

– Так вот, нужно помогать ей мыться хотя бы раз в месяц.

Зеваки, собравшиеся вокруг их стола, смеялись и даже улюлюкали, а сержант не унимался.

– Обмывать ее телеса, скажу тебе, дело для храбрецов, типа тебя.

Смеялся даже краснощекий и пьяный Ральфи тоже. Все смеялись, кроме мальчика. Он сидел и внимательно смотрел на сержанта.

– Потому что, – продолжал сержант, – не все, кто видел ее промежности остались в своем рассудке. Вот погляди на Ральфи, он видел, и с тех пор пьет не просыхая.

– Ну, хватит уже, – вдруг произнес мальчик. Громко, сухо и даже резко.

Никто из собравшихся не ожидал, что этот мальчишка так может. Все перестали смеяться.

– Говорите, господин военный, в какой цех вы меня запишите?

– Ну, хватит так хватит, – произнес одноглазый, отхлебнув из кружки, – Пойдешь к корпоралу Ральфи, в лучники. Он, конечно, пьяница, но стрелок добрый. Думаю, и тебя стрелять научит. Я пишу в твой контракт, что ты теперь лучник.

Он мокнул перо в чернильницу и что-то написал в контракте, затем свернул его в трубку и отдал бумагу краснощекому.

– Все, парень, теперь ты контрактованный лучник капитана Блоха. Задаток ты получил, а увечья, болезни и смерть к контракту прилагаются.

– Увечья, болезни и смерть к контракту прилагаются, – повторил солдат поговорку старого сержанта. Волков так и не узнал, дошел ли его первый талер до матери, он часто думал об этом. А сейчас солдат сидел в унылой харчевне разглядывая коновала.

Коновал был высокий, грузный, лысеющий мужчина с плохо выбритым лицом. Он первым делом надел грязный кожаный фартук и осмотрел стрелу.

– Надо просто вытащить эту стрелу? – Предположил он.

– Надо, – согласился солдат. – Но она крепко засела в железе и выдергивать нельзя, потому что наконечник останется в ноге. Нужно будет сделать надрез.

– Ох, – тяжело вздохнул коновал.

– А вы, господин, и вправду хотите, чтобы эту стрелу вытаскивал я?

– А ты видишь здесь других коновалов, идиот? Ты ж вскрываешь свищи коням, нарывы коровам?

– Да, господин, но то коровы и лошади, или даже мужичье, а то вы…

– А потом рану нужно будет зашить. У тебя есть кривая иголка? Ты зашивал кожу лошадям?

– Да, господин, но то были лошади…

Солдат только сплюнул с досады, дал бы ему в морду, да встать не мог.

А вот кузнец солдату понравился. У него была пегая борода, крепкие руки и черные заскорузлые пальцы.

– Я обрежу деревяшку заподлицо, – сказал кузнец. – А потом приподниму, – сказал кузнец, разглядывая болт. – Потом мы снимем доспех и попробуем вытянуть ее.

– Ты щипцы принес? – Спросил солдат. – Наконечник так не выйдет, его придется щипцами тянуть.

– Щипцы принес.

– Хорошо, как вытянем наконечник, нужно будет зашить, пару стежков сделать.

– Шить я не мастак, господин, – сказал кузнец.

– Ну, хоть обрежь деревяшки и сними поножь. – Сказал солдат.

– Делаю. – Произнес кузнец, доставая из большого ящика инструменты и раскладывая их перед собой.

– Садитесь на стол, господин. А ты, деваха, давай сюда лампу и встань слева, чтоб свет не застить. Ближе подноси. Ну, держитесь, господин.

Солдат вцепился в край стола и вздохнул.

«Увечья, болезни и смерть к контракту прилагаются» – вспомнил он слова сержанта. Каждое движение кузнеца отдавалось болью, а тот как назло не мог сделать что-то с одного раза. Не мог обрезать стрелу, не мог поддеть сталь. Почти все движения повторял дважды. Солдат понимал, что такую работу он делал впервые, поэтому молча терпел. Пальцы, ногти, вцепившиеся в стол, побелели. Со лба на нос скатилась капля пота. Но он молчал. Наконец, кузнец обрезал стрелу и снял доспех с ноги. Встал, вздохнул.

– Ну, вроде, я свою работу сделал. – Он поглядел на коновала, а на том лица не было.

– Ну, что встал? Давай, – пригласил коновала Ёган, – вытягивай палку из ноги.

– Я не могу, – вдруг сказал коновал, – не невольте меня.

Вдруг этот крупный мужчина всхлипнул и кинулся их харчевни проч.

– Вот дурак, а, – удивленно произнес Ёган.

– Боится, – сказал кузнец. – Он молодому барону коня лечил, тот распорол кожу на груди во время охоты. Он ее, вроде, зашил, а конь все равно сдох. Молодой барон его на конюшне два дня держал. Его и сына. Бил обоих. Вот он и боится.

– Даже инструмент забыл. – Произнес Ёган.

– Вытаскивай ты, – сказал солдат кузнецу.

– Вытащить попробую, а вот шить я точно не возьмусь, не с моими пальцами. Мне ими и иголку не удержать.

Он снова сел на корточки перед столом, взял щипцы.

– А ну-ка, деваха, свети. Мне внутрь заглянуть надо.

Солдат знал, что сейчас начнется то, от чего он будет скрежетать зубами. Так оно и произошло. Кузнец потянул за древко. Древко вышло, а наконечник остался в ноге. Тогда кузнец своими черными пальцами стал раздвигать рану, чтобы увидеть наконечник. Еще одна капля пота повисла на носу у солдата.

– Вижу его, подлеца, – сказал кузнец. – Хорошо, что неглубоко сидит. Только кровь его застит. Свети ближе, прямо сюда.

Девушка еще ближе поднесла лампу. Солдат зажмурился от боли, а кузнец все ковырялся и ковырялся в ране, пытаясь поддеть наконечник. Солдат уже был готов не выдержать, у него уже звенело в ушах, когда кузнец сказал:

– Все. – И бросил на стол рядом с солдатом черный, весь в сгустках крови, похожий на шип наконечник болта. – Фу, как будто целый день работал.