Другая влиятельная модель – концепция Макса Вебера о «патримониализме». Он применил ее к государствам, в которых за правителем – вся земля. Вебер находил примеры таких государств в различных временах и местах. Известное применение этой концепции к России – в работах Ричарда Пайпса, который нашел самую близкую параллель России в эллинских государствах. Согласно Пайпсу, Северо-Восточная Россия была патримониальна еще до вторжения монголов, и Россия оставалась патримониальным государством в течение всего периода Московского государства.
Часть западных историков рассматривают развитие России как sui generis. Утверждения М. По о Московии как деспотическом государстве имеют много общего с терминологией Ричарда Хелли («гарнизонное», «гипертрофированное» и др.). Но этот подход критикуют А. Клеймола, Р. Уортман, Дж. Крэкрафт и др.
М. Перри особо отмечает, что в первом томе отражены достижения русскоязычной историографии. В издании, действительно, участвуют и современные российские ученые (В.Л. Янин и А.П. Павлов), и чувствуется влияние дореволюционной историографии. И надо сказать, что не только в этом труде, но и в западной историографии в целом. Характерно в связи с этим, что работы российских историков переиздаются, публикуются исследования об их жизни и творчестве (3, 106 и др.).
Но в основном авторы тома – английские и американские исследователи. Первая треть книги – об истории России с возникновения до середины XV в.: о природно-климатических условиях (Д. Шоу), о начале Руси (Дж. Шепард), о государстве и обществе в XI в. (С. Франклин), о династической истории княжеств Руси и возвышении Москвы (М. Димник и Дж. Мартин). Пробел в томе – нет анализа экономической и социальной истории этого периода.
Зарубежные историки склонны объяснять это тем, что интерес англо-американских исследователей к средневековой Руси сосредоточен в основном на изучении истории XVI и XVII вв. По тем же причинам остальная часть издания – о политике, обществе и культуре России этих столетий. Главы, написанные Д. Островским, С. Богатыревым, А. Павловым и М. Перри, охватывают политическую историю от 1462 до 1613 г. М. По анализирует деятельность политических учреждений, исследование Б. Дэвиса охватывает местную администрацию и военную историю. Проблемы культуры и истории церкви излагают профессора Д. Миллер и Р. Крумми (США). М. Флиер (Гарвардский ун-т) пишет об истории политических идей и ритуалов, подчеркивая мысль о Москве как Новом Иерусалиме, а не последнем, Третьем Риме. Заключительная статья Л. Хьюз посвящена искусству и архитектуре, поэзии и другим искусствам.
В западной научной периодике отмечалось, что долгожданным новшеством для зарубежной историографии явились главы о крестьянстве и крепостничестве (Р. Хелли), о городах и торговле (Шоу и Хелли), о праве (Хелли и Н. Коллманн), о народных восстаниях (Перри) и две главы М. Ходарковского о разных народах в составе Московии. В совокупности эти статьи дают картину гораздо более развитого общества и государства, чем это показано в предшествующей литературе.
В работе значительное место отводится историческим лицам, сыгравшим большую роль в истории России. Так, С. Богатырев (Хельсинкский ун-т) показывает, что в результате консолидации княжеств Московия становилась все более сложным и социально, и политически государством, что вело к усилению давления на династию со стороны различных сил – из центра, с периферии и на международной арене. Иван IV решительно отвечал на вызовы времени, хотя его реакция была часто непоследовательной и противоречивой. Историки часто противопоставляют первую половину правления царя, которое было периодом реформ, и второго, когда Иван развязал террор. Его политика во второй половине царствования стала непредсказуемой, вероятно, в результате болезни. Тем не менее действия царя имели логику, основанную на идеях, сформулированных в 1550-х годах: божественная санкция на власть царя и устранение бояр от возможности восстановления их прав. В годы опричнины укрепился образ царя, ответственного только перед Богом.
Социальная и политическая структура Московии при Иване IV никогда не была однородной, как это подразумевает понятие «централизованное государство». Однако Иван изменил Московию: он получил новый статус царя, его политика укрепляла династию. Благодаря реформам органы местной и центральной власти превратились в учреждения, которые облегчили функционирование военно-финансового государства. Ивану Грозному сопутствовал успех в объединении различных территорий в единое государство, несмотря на неудачу в Ливонской войне. Он оставил преемникам опустошенное, но единое государство, которое сохранило свою территориальную целостность, несмотря на бурные события Смутного времени. В результате правления Ивана IV Московия стала самодостаточным государством.
Проф. Р. Хелли (Чикагский ун-т) показывает процесс закрепощения крестьян. Он пишет, что заметные шаги в этом направлении были сделаны уже при Иване IV и Борисе Годунове и продолжались многие годы. Его влияние, несмотря на отмену в 1861 г., сказывалось на сельском хозяйстве до 1991 г. (225, с. 297).
Д. Шоу (Бирмингемский ун-т) рассматривает историю городов в XVI в. Тогда Россия и ее города подверглись многим историческим испытаниям. Города вступили в весьма трудный период после 1560-х годов. Но то, что Россия продолжала расширяться территориально, сопровождалось распространением урбанизации и торговли на новые регионы. Растущая сеть городов играла заметную роль в процессе развития российской государственности. И хотя российские города по сравнению с городами Западной Европы не имели такого динамизма в коммерческом и гражданском развитии, их участие в строительстве могучей империи очевидно.
В статье М. Перри о Смутном времени рассматривается и историография вопроса. Ученые использовали термин «Смутное время» применительно к ряду событий, произошедших в конце XVI и начале XVII в. С.Ф. Платонов датировал Смуту 1584–1613 гг. В советский период этот термин не использовался. Получила распространение концепция «крестьянской войны». К концу советской эпохи российские историки, пишет М. Перри, отказались от этого понятия и вернулись к прежнему термину – «Смутное время». Был выдвинут и новый термин – «гражданская война». Западные историки никогда не разделяли концепцию о «крестьянской войне», предпочитая сохранять словосочетание «Смутное время». М. Перри датирует это время с момента выступления Лжедмитрия I осенью 1604 г.
Наиболее заметным последствием Смуты стал тот факт, что деспотическая монархическая система осталась, а власть царя не претерпела сколько-нибудь существенных ограничений. Это показывает, что конфликты начала XVII в. были скорее борьбой претендентов на трон, чем конкуренцией различных типов монархии. Деспотический характер правления остался незыблемым.
М. По, анализируя работу правительственных учреждений, полагает, что XVII в. для Московского государства был скорее временем развития и роста, чем радикальных перемен, и оно представляло собой сильную автократию, поддерживаемую небольшим служилым классом наряду с государевым двором, Боярской думой, Земским собором, приказами, судами и т.п. Б. Дэвис, однако, считает, что реформы этого периода стали основой Петровских преобразований. Расширение дипломатической деятельности и военной модернизации проложило путь усилиям Петра I сделать Россию ведущим политическим игроком на европейской арене.
Для многих нероссийских народов XVII столетие отметило начало их интеграции в Российскую империю, пишет проф. М. Ходарковский (Чикаго). В то время правительство проводило ненасильственную политику в отношении этих народов, в управлении ими. В XVIII в. после петровской «революции», новые вестернизированные поколения российских чиновников, убежденных в превосходстве российской культуры, стремились изменить жизнь «инородцев». XVII в. был менее травмирующим и разрушительным для аборигенных обществ, чем последующее столетие.
Рассматривая экономику страны и закрепощение крестьян, Р. Хелли подчеркивает, что до XIX в. Соборное уложение 1649 г. было «наиболее важным письменным памятником во всей российской истории, за исключением летописей» (225, с. 551). Несмотря на Уложение, крестьяне продолжали бежать к другим владельцам и на окраины. Их наказывали. Для Петра I этого было недостаточно – он установил смертную казнь для того, кто укрывал беглых крепостных. Производилась ли эта санкция когда-либо – неизвестно.
