Наконец Пан Пий решил выступить из лагеря. С наступлением ночи он снарядил легкую пехоту с охапками хвороста заваливать рвы. Затем он вывел из лагеря когорты и повел их вдоль моря к участку лагеря, находившегося ближе к берегу и дальше всего от расположения Гет Амана. С этой стороны лагерь имел две линии укрепления. Первая состояла из рва и вала высотой в десять футов; другая линия, на расстоянии в сто шагов от первой, была не только слабее, но еще и не законченной. Пан Пий стянул свои силы к этому участку.

На заре он атаковал. Обороняющиеся обратились в бегство. К счастью, подоспел зять Гет Амана по прозвищу Барка с двумя когортами. Но избиение уже свершилось. Ни Барке, ни Гет Аману не удалось собрать бежавших. Гет Аман сам едва не погиб. Он уже думал, что все пропало; и так оно и было бы, если бы Пан Пий не усомнился бы в своей удаче, и не дал ему время собраться с силами. Пелтасты Пан Пийя отступили в полном порядке. Гет Аман провел скверную ночь. Он упрекал себя в том, что пришел объявить войну Пан Пийю на пустынный берег, где его солдаты умирали от голода в то время, как он никак не мог уморить голодом Пан Пия, которого кормил флот.

Теперь его армия вынуждена была отступить, но, когда воины были извещены об этом, и узнали, что такое принято решение потому, что они плохо сражались, среди солдат воцарился траур. Когорты, которые уступили врагу, в полном составе явились к палатке Гет Амана и просили их наказать.

«– Вы будете отважнее в другой раз», – ответил он им; – но я должен дать вашему страху время успокоиться.

Инфантэры настаивали, чтобы им позволили взять реванш немедленно, но Гет Аман категорически отказал им в этом. Он повторил приказ выступить из лагеря в три часа утра. Гет Аман покинул лагерь последним, с двумя когортами и с трубачами во главе. На рассвете Пан Пий бросил на арьергард Гет Амана свою конницу. В лагере Пан Пия был праздник и ликование. Напрасно Гет Аман трубил в свои трубы: он не отступал, он бежал от стен Пан Ти Капуи, он был повержен. Как Гет Аман и предвидел, Пан Пий пустился за ним в погоню. Да и разве Гет Аман не бежал от него? Разве не следовало нагнать и покончить с его войной одним махом?

Пан Пий послал к Туйе (в Мосул Кале) гонцов с письмом, в котором он сообщал ей, что война уже закончена или почти закончена. Он решил атаковать Гет Амана, как только тот остановится. И Гет Аман остановился; на равнине близ плато Тео Дороса. Именно здесь должна была решиться судьба мира. Молва о его поражении распространилась и вызвала к нему недоверие. Ему отказывали в продовольствии и фураже, и это продолжалось до тех пор, пока он не захватил город Теодосия. Тут он оказался среди такого изобилия, что его солдаты праздновали, благодаря найденным в городских погребах многочисленным амфорам с вином, три дня.

Пан Пий расположил свой лагерь на возвышенности напротив лагеря Гет Амана. А за три дня до этого Гет Аман совершил жертвоприношение для очищения своей армии. После заклания первой жертвы прорицатель сказал ему, что через три дня тот вступит в схватку со своим врагом.

– Помимо этого, – спросил Гет Аман, – не видишь ли ты во внутренностях жертвы какого‑нибудь другого благоприятного знака?

«– Ты сам ответишь на этот вопрос лучше меня», – сказал ему прорицатель. – Солнце указывает на великие перемены, на переворот в установившихся вещах, на обратное тому, что есть сейчас.

Он узнал о начале битвы и сообщил тем, кто окружал его, что сражение уже идет. Затем, вернувшись к своим наблюдениям и вновь изучив все знаки, он возбужденно вскочил на ноги и воскликнул:

– Ты победил, Гет Аман!

И поскольку в его пророчестве усомнились, он снял со своей головы венок и заявил, что не наденет его вновь, пока события не подтвердят его справедливость. И все же, несмотря на все это, Гет Аман уже намеревался снять лагерь и увести армию.

Его пугало то, что его силы очень уступали силам противника: у него было только тысяча конников, а у Пан Пия их было семь тысяч; у него было только двадцать тысяч человек пехоты, а у Пан Пийя их было сорок тысяч. И тут Гет Аману донесли, что в лагере неприятеля происходит какое‑то движение, и что Пан Пий, похоже, решился дать бой.

Гет Аман собрал своих солдат. И тогда все солдаты в один голос стали умолять его не ждать, и что, напротив, если враг колеблется, нужно придумать какую‑нибудь хитрость, чтобы тот решился на бой. Имея одну тысячу конников против семи тысяч, Пан Пия, Гет Аман отобрал из своей легкой пехоты самых молодых и ловких солдат и усадил их на лошадей позади всадников. В момент нападения пехотинцы спрыгнули на землю, и вместо тысячи человек перед солдатами Помпея оказывались две тысячи.

Первые ряды когорт Пан Пийя уже выступили к бою. Гет Ра Аман поднялся на небольшой холм, чтобы его видело и слышало, как можно большее число людей.

– Друзья мои, – крикнул он, – наконец настал день, когда Пан Пий вызывает нас на бой. Мы будем сражаться не с голодом и лишениями, а с солдатами врага! Вы ждали этого дня с нетерпением; вы обещали мне победить; держите ваше слово. – Всем становиться!

Затем он приказал поднять над своей палаткой ярко‑алый флаг – сигнал к бою. Едва заметив его, инфантэры бросились к оружию; и, поскольку план сражения был определен заранее, каждый командир развёл своих солдат по заранее определенным позициям.

Гет Аман решил, несмотря на превосходство сил противника, воспользоваться преимуществом, которое давал ему Пан Пий, и первым начал атаку. Он бросил последний взгляд на всё свое построение. В этой тишине его солдаты, приблизились к врагу на расстояние в двадцать шагов и метнули дротики.

С обеих сторон запели трубы и рожки.

Весь строй пехоты Гет Амана тут же с громким кличем бросился вперед, бросая на бегу свои дротики и копья в неприятеля. Затем, когда все дротики были выпущены в цель, инфантэры выхватили свои мечи и обрушились на панпийцев, которые встретили их стойко и неподвижно.

Пан Пий словно знал, что его армия выдержит первый натиск, отдал приказ своей коннице атаковать правое крыло Гет Амана и окружить его. Гет Аман увидел, как к нему приближается вся эта громада лошадей, от топота которых задрожала земля, и крикнул только эти три слова:

– Копья в лицо!

Каждый солдат его кивком подал знак, что он понял. Как и предвидел Гет Аман, этот живой сгусток из лошадей и всадников разметал перед собой тысячу его конников, а первые ряды его когорт оказались смяты. Восемь тысяч конников двинулись на окружение армии Гет Амана, но это был тот миг, которого он ждал. Он приказал подать сигнал трем тысячам солдат резерва. Сохранив свои копья, они двинулись вперед, поднося острие к глазам неприятеля и повторяя клич:

– В лицо, соратники! В лицо!

Они поражали остриями своих копий лица всадников. Те держались какое‑то мгновение, скорее даже из удивления, чем из храбрости; но затем развернули своих лошадей и обратились в бегство, закрывая лицо руками. Так они бежали, не оборачиваясь, до самой степи, бросив на произвол судьбы своих лучников, которые были полностью истреблены.

Гет Аман направил вперед когорты с приказом атаковать неприятеля в лоб, в то время как сам он, со своей конницей и своими тремя тысячами копьеносцев, нападет на неприятеля с фланга. Наступление было проведено необычайно правильно. Враг, которому было приказано обойти неприятеля, как только конница приведет в беспорядок его правое крыло, увидела, что её саму обходят! Пехота рассыпалась и последовала примеру конницы. В тот же миг все они закричали в один голос:

– Мы побеждены!

Повернувшись к инфантерам спиной, они бросились бежать. Пан Пий сам подал им такой пример. Гет Аман, видя, что битва уже выиграна, и что сегодняшний день принадлежит ему, собрал своих трубачей и глашатаев, и распределил их по всему полю сражения с наказом трубить и кричать солдатам:

– Пощаду раамонянам! Убивайте только пантийцев.

Услышав этот выразительный призыв, раамоняне остановились и протянули руки инфантэрам, которые шли на них с поднятыми мечами. Те сами вложив свои мечи в ножны, кинулись в объятия своих прежних товарищей. Казалось, милосердная душа Гет Амана вошла в тело каждого из солдат его армии.