— Ну, может, это и хорошо? Подружите, а там, глядишь, и влюбится в тебя.

— Хуюбится, Намджун. Мы пока дружить будем, у меня закончится отпуск и придется возвращаться в Лас-Вегас.

— Переезжай в ЛА.

— Ну, точно. Брось все свои дела и умотай в другой город, да? Я не для этого столько лет пахал, чтоб все терять из-за…

— Из-за Пак Чимина? Мне кажется, его задница того стоит, — Намджун улыбается гаденько, а Юнги с ним только мысленно соглашается. Задница Чимина стоит золота всего мира. — Да и, в конце концов, ты начальник или нет? Придумаешь что-нибудь, оставишь своего человека за всем там следить, будешь всегда на связи или вести дела по скайпу. Выход всегда можно найти, если поискать.

— А что там с твоим божеством?

— Как видишь, оккупировал его квартиру, свободное время, жизнь, надеюсь, мысли.

— О, но я видел, как премиленько вы держались за ручки в воскресенье.

— Не напоминай, я теперь эту руку не мою и молюсь на нее.

— Ой, фу, может, у тебя еще и уголок поклонения ему есть?

— Папка на телефоне, в которой больше пятисот его фотографий, считается? — Намджун едва заметно краснеет, что не ускользает от Юнги.

— Он все еще тебя динамит?

— Он все еще меня динамит!

Джун бьет воздух руками и обиженно сопит. И непонятно, на что обижается. На Сокджина или на самого себя, потому что вроде взрослый мужик, а с Джина растекается, как сопливая девчонка, и готов сутками на него молиться. Это парадоксально, потому что Намджун вообще всегда с осторожностью относился к влюбленностям и чувствам, никогда не позволял себе лишнего, потому что направлял все силы и эмоции на работу.

А тут… Один взгляд Джина, одна его теплая улыбка, которая вообще предназначалась Чимину, и Намджун крошится на мелкие осколки, потому что он все еще относится к Киму как к божеству. Тот ругается постоянно, язвит, воспитывает всех, с работы приходит уставший и злой, фыркает на все предложения Намджуна, по телефону вечно ведет переговоры на повышенных тонах и скалится неустанно. Но еще Джин улыбается, когда печатает сообщения друзьям, готовит любимые блюда Джуна, заботится о его здоровье и каждый вечер заставляет пить горячий чай, поет в душе девчачьи песни и обожает дорамы, обязательно с поцелуем в конце. И Намджун так в этих противоречиях тонет, так в них хочет тонуть, не переставая.

Он, когда за руку Сокджина схватил в воскресенье, то чуть не распрощался с собственным сознанием, потому что получил электрический разряд по всему телу. Джун, честно, даже не думал, что можно так влюбляться. Вот прям как в фильмах, прям до сердечек в глазах.

— Но ты живешь в его квартире уже больше недели, и вы все же держались за руки, — рассуждает Юнги, возвращая друга в реальность, — ну, или я долблюсь в глаза.

— После пикника он сказал, что это было мило, и ушел спать. Ты понимаешь? Мило, мать его! И сейчас ведет себя так, будто и не было ничего.

— Ну, грубо говоря, ничего особо и не было.

— О, да, я на нем, конечно, не женился и по пьяни не переспал, — язвит Джун.

— Ой, зря, вдруг, помогло бы? — откровенно издевается Юнги.

— Я и гляжу, что тебе это прям очень помогло.

— Эх, у меня муж слишком принципиальный, ничего не поделаешь. Он мне, может, этим и нравится.

— Ты поэтому мне мозг уже три дня компостируешь? Иди, пошли лучше ему еще одну анальную пробку, какую-нибудь желтенькую. Вдруг, ты тогда просто с цветом прогадал.

— Я подарил ему анальные пробки всех цветов радуги, даже с блестками, — задумчиво говорит Юнги, почесывая подбородок.

— Фу! Мин Юнги, ну, что за методы ухаживания?

— Ммм, изощренные?

Намджун смеется, пока не слышит хлопок входной двери и протяжное «аайщ». Он тут же соскакивает с дивана и несется в коридор, чтобы увидеть Джина, который сидит на корточках к нему спиной и разглядывает коврик при входе.

— Сокджина, ты чего?

— Ойй, слушай, а у меня всегда тут были голубые полосочки? — заплетающимся голосом тянет Джин, и Намджун явно слышит пьяные нотки.

— Ты чего? Напился?

Джун присаживается рядом и разворачивает мужчину к себе. Разворачивает и замирает, изучая красную помаду в уголках губ и на скулах.

— Джин, ты же гей.

— О, серьезно? А я не знал, представляешь. Подставлял свой зад всяким мужикам, а сам думал, мол, какого черта, я же натурал. Натуралы так не делают. Плохой из тебя натурал, Сокджин, — язвит Ким в ответ, пытаясь сфокусировать пьяный взгляд на объекте напротив. — Ой, Намджуна, как дела?

— Так, я серьезно, откуда у тебя на лице помада?

— Помада? Так я в конкурсе победил! Кто ровнее из мужиков накрасит губы.

— Да ну? Что-то я не вижу, чтобы было ровно, — улыбается Намджун, заметно расслабляясь.

— Ой, правда? Это она размазалась что ль? — Джин поднимается, слегка покачиваясь и опираясь на Джуна, и смотрит в зеркало долгую минуту. — Какой позор! Макияж размазался. Я теперь некрасивый, да?

— Ты всегда очень красивый, солнышко, — смеется Джун, снимая ботинки, и тянет его в спальню. — Пойдем, тебе надо поспать.

— Поспать? А продолжения не будет? Ой, со мной же еще Чимин был. Намджун! — щурится Джин и наклоняется к самому уху парня, чтобы прошептать: — Я, кажется его потерял. Он такой маленький, его так легко потерять.

Джун смеется и краем уха слышит, как Юнги с кем-то ругается по телефону, а потом вылетает из квартиры, что-то крича по пути про Чимина.

— Ничего, мы его нашли.

— Да? И где он прятался? В холодильнике? А я говорил ему, что в холоде сидеть нельзя! Заболеешь!

Намджун веселится откровенно, пока стягивает с Джина пиджак и носки. Потом замирает в нерешительности и закусывает губу, пытаясь пересилить желание раздеть его полностью. Сокджин что-то радостно вещает, периодически взмахивая руками, а Джун так и стоит над ним, вглядываясь в мощную соблазнительную шею. Что, если он один разок?

Всего один поцелуй.

Всего лишь в шею.

Джин перестает, вдруг, болтать и дергаться и смотрит на Намджуна совершенно осознанным взглядом. Будто резко протрезвел.

— Ты пялишься. Опять, — поясняет Сокджин, смачно икая в конце.

— А ты красивый. Постоянно.

— Эх, мама тоже всегда говорила, что я у нее красивый мальчик.

— Да, красивый мальчик, — подтверждает Намджун, облизывая губы.

Джин наблюдает за этим, удивленно распахивая глаза, и выдыхает тихое:

— Вау.

Джун прикрывает глаза, пытаясь справиться с внезапным острым желанием поцеловать этого невероятного мужчину, и почти наклоняется, чтобы сделать это, пока не слышит громкий и смачный всхрап. Глаза тут же открываются, и пробивает на смех, потому что Джин спит. Спит пьяный, потрясающе красивый и храпящий так, что, кажется, слышат соседи. Намджун улыбается, расстегивает все же чужую рубашку, взглядом цепляясь за соски, и нервно сглатывает. Стягивает ненужную вещь и накрывает пьяницу пледом, напоследок мягко целуя в щеку.

— Ммм, мамочка, — шепчет Джин во сне и крепко обнимает подушку.

— Ага, мамочка, да, — вновь смеется Намджун и выходит из спальни, прикрывая дверь.

Где-то через час звонит Юнги, который орет, что Чимина опять пришлось тащить пьяного домой и укладывать спать. Орет, что тот кусался, царапался, пару раз даже пытался дать Мину в нос, но в итоге так завертелся, что дал в нос сам себе. Не очень сильно. Юнги клянется, что пытался не смеяться, но сам ржет, как конь, пока рассказывает о случившимся. Извиняется, что так внезапно сорвался и даже не попрощался. Но Намджун говорит, что понимает и совсем не злится. В конце концов, у Юнги, видимо, хобби укладывать спать пьяного Чимина. Друг смеется и прощается, обещая приехать завтра утром, чтоб поржать над Джином и его похмельем.

Намджун раскладывает диван, идет в ванную, по пути находя разбросанные вещи Джина. Взгляд цепляет красную помаду, и Джун смеется, пытаясь представить, как Ким красит свои пухлые губы. Смеется, а потом понимает, что его эта картина возбуждает. Приходится поспешить в ванную, чтобы отделаться от навязчивой идеи.