– Он просто все время такой несчастный, – ответил Макс. – Будто того и гляди расплачется.

– Мне это самому очень знакомо, – сказал Руди, забирая из покорных пальцев Макса планшет. Макс успел проверить только пару коробок из переработанного пластика, выставленных стопкой посреди кухни.

– У тебя усталый вид.

– Со всем разберусь и прикорну пару часов, ладно?

– Иди домой и выспись как следует, – ответил ему Макс. – Ради сегодняшнего обеда вызову повара из агентства.

– А вдруг опять пришлют Павла?

На лице Макса отразилась борьба чувств.

– Я переживу, – сказал Руди. Он сунул планшет под мышку и пошел налить себе чашку кофе из эспрессо-машины, которую вынудил Макса установить на кухне.

Максу, очевидно, стоило немалых усилий не спрашивать о том, что случилось в Гинденберге. Руди сказал сам:

– Я его видел.

– И как он выглядел?

– Было темно, его лицо скрывалось в тени, – Руди спросил себя, сколько еще они будут разыгрывать спектакль о «кузене» Макса. – Нужно поговорить с Дариушем, – добавил он.

– И тебе представится эта возможность, – произнес Дариуш, появившись из коридора, ведущего на двор за «Ресторацией Макса». – И наше волшебное число?..

– Пятьдесят семь, – сказал Руди.

– Уверен? – спросил Дариуш.

– Пятьдесят семь, – повторил Руди.

– Ты очень хорошо поработал, – сказал Дариуш, развернулся и ушел обратно в коридор. Руди слышал, как открылась и закрылась дверь во двор. Они с Максом переглянулись.

– У него был здоровый вид? – спросил Макс.

Руди налил себе кофе.

– Я же сказал: было темно, – этого Максу, очевидно, было мало, так что Руди добавил: – Голос у него был здоровый.

Макс кивнул.

– Хорошо, – сказал он, чувствуя себя несколько неловко, как показалось Руди. Затем отвернулся и направился к дверям в обеденный зал. – Хорошо.

И на этом маленькое приключение Руди как будто закончилось. Макс о нем больше не вспоминал, а Дариуш не возвращался в ресторан. Словно ничего не случилось, словно он никогда не ездил поездом в Гинденберг. Он готовил, смотрел, как приходят на кухню сушефы и через несколько дней уходят, крича о минимальной зарплате и нечеловеческом режиме работы. Макс печально качал головой, и жизнь продолжалась.

Зябкая польская весна постепенно переходила в буйное, давящее польское лето. Кондиционер на кухне сломался, и кухонный персонал начал увядать, а в некоторых случаях и лишаться чувств. Краков запекался от жары. Город наводнили туристы.

Однажды, оживленным июльским вечером, какой-то клиент спросил, может ли он передать комплимент шефу лично, и Руди вышел в ресторан.

Клиент был высоким тощим мужчиной с зализанными назад волосами и косматыми моржовыми усами, которые сегодня в Центральной Европе уже не встретишь. На нем был дорогой немецкий деловой костюм, а на его жене – ошеломительное лиловое вечернее платье с открытой спиной, оголенными плечами и почти всей грудью.

Руди сел и позволил мужу налить ему выпить и поздравить. Жена улыбнулась и сделала комплимент, похвалив за ужин, а потом наклонилась вперед похлопать его по колену и спросить рецепт бигоса, и он обнаружил, что видит ее под платьем насквозь – до самых лобковых волос.

Он отвернулся и заметил в одном из темных уголков ресторана Макса с другим мужчиной, вплотную друг к другу. Казалось, они ведут очень тихий и очень напряженный разговор. Он подумал, что в сложении этого мужчины и языке его тела было что-то знакомое. И тут же осознал, что они показались знакомыми потому, что только его сложение и язык тела он видел.

А затем Макс и мужчина обнялись. Обнялись, как давно не видевшиеся кузены.

Спустя несколько недель – и позже Руди думал, что это время ему дали на размышление, – Дариуш пришел в ресторан переговорить с ним.

– Я думал, тебе стоит знать, что кузен Макса тебе очень благодарен, – сказал маленький мафиозо.

– Макс об этом говорил, – сказал Руди.

Дауриш откинулся, закурил и оглядел ресторан.

– Ты бы хотел, – заговорил он, – такую работу?

– Моя работа – готовить еду, – ответил Руди.

Дариуш затянулся, подержал дым сигареты в легких дольше, чем, как казалось Руди, было разумно для здоровья или физически возможно, затем выдохнул разреженный душистый туман.

– Ты бы хотел такое хобби? – спросил он.

– Ладно, – сказал Руди. – Главное, чтобы за это хобби платили.

Вылетев из Лондона, Фабио опоздал на пятнадцать часов.

– Гребаные англичане, – сказал он, когда Руди наконец встретил его в аэропорту Краков-Балице имени Иоанна Павла II. – Тысячу лет мялись, вступать им в Союз или не вступать, а как вступили – стали настоящими фанатиками. Это даже оскорбительно. Вот, понесешь это.

Руди взял чемодан Фабио, который был гораздо тяжелее, чем казался, и последовал за маленьким итало-швейцарцем через зал прибытия.

По дороге от ворот прибытия до ряда такси снаружи стало понятно, что у англичан случился очередной приступ паранойи – наркотики, терроризм, иммунизация, что там еще, и Фабио задержали, конфисковав для проверки паспорт и выездные документы.

– В смысле, я могу понять, когда не пускают, – кипел он. – Но когда не выпускают? Кому такое в голову придет? – Он взглянул на пеструю шеренгу машин, выстроившихся у терминала, и покачал головой. – Нет, в эти такси я не сяду. В последний раз, когда я брал такси от этого аэропорта, с меня содрали кучу денег. Надо было лететь в Катовице, в Катовице с таксистами проблем никогда не бывает. Поедем в город на автобусе. Следуй за мной.

И Руди последовал.

– А пока я ждал, запихнули меня в какой-то мерзкий отель в Хитроу, – сказал ему Фабио.

Каждому ученику нужен учитель, говорил ему Дариуш, и учителем Руди будет Фабио. Низкорослый и пухлый, он был слишком хорошо одет, чтобы не нарваться на грабителей уже через пару минут после того, как ступал на любую улицу Западной Европы. На нем был новейший костюм от «Армани Возрождение», а туфли сшиты морщинистыми ремесленниками Кордовы. Его багаж стоил больше, чем квартира в центре Кракова. Руди казалось, что это самый не скрытный человек из всех, кого он встречал. Он считал чудом, что английские власти сперва не арестовали Фабио, а потом просто не придумали, в каком преступлении его обвинить, – такой он был очевидной карикатурой на biznisman из Центральной Европы.

Фабио был невысокого мнения о краковских отелях. «Краковия» ему не угодила. Он отказался даже переступать порог «Европы». Старшего повара «Бристоля» назвал осужденным отравителем. В итоге он остался ночевать в квартире Руди.

– Забудь этот сраный идеализм Шенгена, – говорил он в первый вечер, после того как вмиг смел ужин, который приготовил для него Руди. – Люди в этом бизнесе заботятся только о двух вещах. Деньги и престиж. Деньги зарабатываешь тем, что делаешь свою работу, а престиж – тем, что безумно рискуешь, – он выпил вино залпом и поморщился. – Какая мерзость.

– Это «Мутон Ротшильд» 41-го года, – сказал Руди.

– 41-й, – сказал Фабио, прищурившись на бокал так, словно тот сделал ему что-то плохое. – Отвратительный год.

– Это винтажный год.

– Не для меня. У тебя больше ничего нет выпить? И стейк ты пережарил.

Они называли себя Les Coureurs des Bois[1], и они доставляли почту.

Еще до того, как Европа расцвела новыми странами, существовал здоровый курьерский бизнес – иногда законный, по большей части – нет. Некоторые вещи были слишком уязвимыми, важными или попросту нелегальными, чтобы доверять их общественной почте или электронной связи. В те дни ловкий курьер мог задешево слетать куда угодно на Земле, если правильно выбирал задание.

В эти дни все стало сложнее. Пограничные споры часто означали, что доставить почту из политии А в страну Б невозможно. И люди обращались к Les Coureurs, и почта доходила. Иногда посылкой считались люди, для которых иначе переход из политии А в страну Б был бы до невозможности затруднителен. Иногда – предметы, которые в стране Б, в силу узости мышления, считались незаконными.