Он отчитал самого себя за то, что сразу не догадался. Это же полная ерунда – что Фабио просто проведет его через границу безо всякой подготовки. Следовательно, это испытание. Полная ерунда, что такой человек, как Фабио, мог уболтать пограничников. Следовательно, пограничники участвуют в постановке. Полная ерунда, что Фабио мог разгуливать по консульству Линии без помех. Следовательно, в постановке участвуют все. Как в Ситуации с кузеном Макса, все это испытание выдержки и характера. Руди оставалось только сидеть и ждать, когда оно закончится и он сможет вернуться в «Ресторацию Макса».

Так он думал вплоть до того момента, когда служба безопасности Линии стала пытать его водой.

В какой-то момент ему выдали оранжевый комбинезон, но он не понял, что это, и ему помогли его надеть. Потом ему помогли, довольно заботливо, дойти по коридору до комнатушки со столом и тремя стульями. На одном стуле уже сидел мужчина неопределенного возраста в обычной одежде. Руди предложили сесть за стол напротив. Третий стул занял кто-то большой и без чувства юмора.

Руди и человек неопределенного возраста долго смотрели друг на друга. У Руди болели ноги, он до сих пор трясся и временами ощущал головокружение.

– Меня зовут Каунас, – сказал в конце концов человек средних лет.

– Это не имя, – сказал Руди через разбитую губу. – Это город.

Каунас снова надолго замолчал. У него было жесткое лицо и седеющие русые волосы, зачесанные со лба. Наконец он спросил:

– Как с вами обращались?

– Меня пытали, – ответил Руди. – Сами на меня посмотрите.

– Где Фабио? – спросил Каунас.

– Он ушел посоветоваться с коллегой дальше по коридору, – сказал Руди. – Какой сегодня день?

Каунас снова долго смотрел на Руди, ничего не отвечая. Затем взглянул на угол потолка и произнес:

– Мы заявим формальный дипломатический протест. Он ничего не знает.

Угол потолка не ответил, но большой человек без чувства юмора на третьем стуле встал и поднял Руди на ноги.

– Это город, – сказал Руди Каунасу, когда его решительно выводили из комнаты.

Вместо возвращения в камеру или какую-то из комнат, где он уже был, его проводили до лестницы, и он вдруг оказался в приемной консульства. За стойкой все еще была Хэйзел. Он улыбнулся ей, проходя мимо, но из-за этого губа начала кровоточить, и Хэйзел отвернулась.

Снаружи у него от солнечного света заболели глаза, но это быстро прошло. Ему помогли сесть в машину с затемненными окнами и удобными, как кожаные облака, сиденьями, и на какое-то время он заснул.

Проснулся, когда его уже выводили из машины. Его провели по шумному помещению, затем по ступеням, затем по коридору в комнату с отъезжающей дверью, большим окном и сиденьями друг напротив друга вдоль стен. Усадили на одно из сидений. Дверь задвинулась. Он выглянул в окно, и, когда за ним все вдруг сдвинулось, его разум отказался воспринимать происходящее. Он снова заснул.

Через какое-то время он проснулся, и вид за окном стал другим. Снаружи стояла большая табличка. На ней было написано «Краков», и это ему о чем-то говорило. Затем дверь отъехала в сторону, кто-то вошел и помог ему встать на ноги, но ноги болели и отказывались слушаться, а потом его стошнило остатками содержимого желудка, после чего он надолго отключился.

В больнице его навестил Дариуш. Не сразу, а через несколько дней. Уже после того, как его навестили Макс, кухонная команда и некоторые знакомые из других ресторанов (далеко не все, с разочарованием думал Руди, мысленно пообещав отомстить). Он пришел без объявления, после часов посещения. Руди, который в это время дремал, открыл глаза – и перед ним оказался маленький мафиозо, сидевший у койки с таким видом, будто ему очень хотелось закурить.

– А ты не торопился, – сказал Руди.

– Приносим наши искренние извинения, – произнес Дариуш без преамбулы.

– А, – сказал Руди. – Искренние извинения. Ну, тогда ладно.

Дариуш чуть придвинулся.

– Ты злишься, но…

– Да, – ответил Руди, – я злюсь. Я сразу сказал, что с Фабио что-то не так, а ты не слушал. «Он гений, Руди». «Нужно быть терпимым к гениям, Руди». Пошел ты, Дариуш.

Дауриш помолчал. Затем произнес:

– Ты злишься, но мне нужно знать, что ты им сказал.

Руди посмотрел на него.

– Что?

Дариуш коснулся его руки.

– Мне нужно знать, что ты им сказал.

– Отвали, Дариуш, – Руди отвернулся.

– Это важно, – мягко продолжал Дариуш. – Ты знаешь немного, но и то, что знаешь, может поставить под угрозу… кое-что.

Руди повернулся обратно.

– Твоего имени я не упоминал, если это тебя утешит. Но Фабио макнул в говно, как только мог.

Дариуш отодвинулся и кивнул, словно услышав подтверждение того, что и так знал.

– Случилось кое-что ужасное, – сказал он. – Но это не имеет никакого отношения к Курьерам. Это настолько постороннее дело, насколько только возможно. Ты должен это понять.

– Должен? – Руди с трудом сел, уминая подушки под собой. – Должен? Ты привел мне учителя, а он меня чуть не убил. Это я должен понять?

– Фабио действовал не по приказу, – сказал Дариуш. – Он начал собственную операцию. То, что он делал, не было одобрено Централем. Он взял тебя в консульство как приманку, чтобы выиграть время для собственного отхода.

Приманка.

– Ну, здорово.

Дариуш не торопился задавать следующий вопрос. Он всмотрелся в лицо Руди. Огляделся. Снова посмотрел на Руди.

– Ты все еще хочешь быть Курьером? – спросил он.

– Прошу прощения? – взвыл Руди так громко, что в палату ворвался наряд медсестер, чтобы узнать, что случилось. К этому времени, понятно, Дариуша уже и след простыл.

– Маленькие народы – как маленькие люди, – сказал сапожник. – Параноики. Дерганые. Вспыльчивые.

– Мм, – сказал Руди.

– Я бы и народами их не назвал, – продолжал сапожник. – Большинство развалится плюс-минус через год. Смотри на меня. Не улыбайся, – он направил на Руди маленькую камеру, подождал мгновение, чтобы зафиксировать кадр, и сделал четыре снимка. Камера была подключена проводом, как и несколько других маленьких устройств и безликих коробочек, к старой побитой «мотороле». – Спасибо. На мой взгляд, у них нет права называть себя народами, пока не пройдет хотя бы столетие.

– Еще долго? – спросил Руди. – Мне нужно успеть на поезд.

Сапожник взглянул на него.

– Войти и выйти из Зоны – детские игры, – проговорил он рассудительно. – Виза резидента и разрешение на работу – намного сложнее.

– Я знаю, – сказал Руди.

– Мой обычный пианист был недоступен, пришлось нанять кое-кого за свой счет.

– Прости, – сказал Руди, надеясь, что сменный пианист окажется надежным.

Сапожник не сводил с него глаз.

– Ты очень молодой.

С этим было невозможно спорить. Руди пожал плечами.

– Смени цвет волос, – сказал сапожник. – Отрасти усы.

– У меня нет времени растить усы.

– Ну, постригись, – сказал сердито сапожник. – На парикмахера время есть? Измени свою внешность. Никто не похож на свою фотографию на паспорте, иммиграционная служба становится подозрительной.

– Может, шляпу надеть, – сказал Руди.

Сапожник еще долго смотрел на него, потом грустно покачал головой. Пошел к телефону и принялся что-то прокручивать на тап-клавиатуре.

– И, конечно, в Зоне бумажные паспорта, – сказал он, пристально глядя на экран телефона. Покачал почему-то головой, ткнул в тап-клавиатуру несколько раз. – С кремнием куда проще.

– Вроде должно быть сложнее.

Сапожник снова покачал головой. Побарабанил по телефону костяшками пальцев.

– С кремнием все можно сделать здесь. С бумагой… ну, нужно найти правильную бумагу, правильные чернила, правильные печати… намного сложнее.

– Ясно, – сказал Руди.

– Мой пианист за десять минут хакнул компьютер погранслужбы Зоны и обновил записи по твоей легенде. Где тут безопасность?