Бакетболистам лёд давался труднее, – Сивков с родителями приехал на эту стройку из знойной и пустынной казахской степи (там рыли канал), коньки увидел впервые и забавно разъезжался, раскидывая длинные ноги и беспомощно цепляясь за каждого мало-мальски стоящего на коньках, включая Розочку. Виталий, приехавший с такой же северной, только западнее, стройки, катался вполне прилично и с каждым днём его траектория и траектория Светланы становились всё ближе и ближе; наконец, мартовским суботним вечером она опять вскинула руки ему на плечи и они, пусть не совсем как настоящие фигуристы, но очень уверенно, сделали несколько танцевальных «па», вынуждая катающихся освободить центр и стать на время зрителями. Только Сивков, так и не постигший за эти дни науку стояния на коньках, не успел откатиться и мелькал третьим лишним в ярком свете мощных прожекторов.

Всё это хорошо было видно на киноплёнке, когда Николай проявил её – он тоже приходил на каток, но коньки даже не надевал, а предпочитал наблюдать за катающимися через объектив кинокамеры. На ней же, если остановить кадр, можно было разглядеть, что Виталий касается губами упругой щёчки Светланы.

Но тогда ещё плёнка не была проявлена и, естественно, никто ничего не мог разглядеть. Поэтому никто не связал с этим нелепое и необъяснимое падение бревна со второго этажа недостроенного дома, мимо которого возвращался в тот вечер домой Виталий. По счастливой случайности (Виталий чуть раньше споткнулся и, поскользнувшись, упал назад), бревно лишь одним концом задело его плечо, оставив внушительных размеров синяк. Но Римма Васильевна не поверила в случайность и долго выясняла у Осипа Давидовича (его бригада строила этот дом), где лежало бревно, и пришла к выводу, что само по себе оно никак не могло упасть, потому что и Осип Давидович, и все в бригаде в один голос заявили, что бревно лежало внизу, на сходнях и могло воспарить на второй этаж разве что с помощью чуда…

Участковый Галушко, тридцатилетний дебелый и добродушный хохол, выслушав предположения Риммы Васильевны, опросил ребят, бывших на катке, включая и Сивкова, и даже попросил Николая проявить плёнку, отчего тому пришлось форсированно доснимать оставшийся метраж незначимыми кадрами. Вот тогда Галушко первым и разглядел, что Виталий поцеловал Светлану. Это не приоткрыло тайны падения бревна, но придало всей истории явно пикантный характер. Правда, от этого более всего болела голова участкового, ибо в его отчётности дело осталось как нераскрытое и портило показатели, напоминая Галушко о самонадеянной глупости, по которой он в своё время это дело завёл. Тогда показалось, что он быстро его раскрутит. И действительно, он догадался, кто сбросил бревно на Виталия, но догадку к делу не пришьёшь, а кроме неё никаких доказательств у Галушко не было.

5

Юность динамична и непостоянна, она жаждет новизны и полноты чувств. Весной это желание становится стихийным бедствием. Пришло время, когда даже Светлана, вполне удовлетворённая прежде лишь знанием, что у неё хватает почитателей, ощутила потребность в присутствии верного рыцаря подле. Почему она избрала Игорька, можно, конечно, догадаться: легче всего управлять человеком, который тебя боготворит. Он простит то, что не простят даже самые близкие люди. Он совершенно бескорыстен, готов служить за мимоходом брошенный взгляд… Она стала таскать Игорька за собой в управление, где пыталась научиться играть в пинг-понг (у Игоря это получалось гораздо лучше), на вечерние киносеансы в только что выстроенный клуб, на концерты заезжих гастролёров, которые словно только и ждали известия о сдаче длинного и вместительного здания, чтобы стать в очередь со своими блестящими инструментами и яркими нарядами, дабы развлекать состоятельных и заскучавших полярной ночью строителей, и просто гуляя по короткой поселковой улице среди высоких снежных стен и таких же взбудораженных весною пар. Иногда к ним присоединялась и Розочка, которая уже не выглядела мелкой и вполне удачно оттягивала на себя взгляды, предназначавшиеся прежде исключительно старшей сестре. Тогда прогулка становилась шумной, с бросанием снежков, толканием, визгом, скольжением по накатанным дорожкам и столкновениями с другими парами.

Ни Виталий, ни Сивков на подобные променады не выходили, считая это занятием для мелюзги, и если и сталкивались с гуляющей Светланой, то лишь совершенно случайно, на ходу, между своими обязательными и важными делами, а оттого довольно стремительно и грубовато толкали Светлану в ближайший сугроб и тут же великодушно протягивали руку. Но она подачек не принимала и подзывала верного Игорька, с помощью которого стряхивала с себя снег, провожая взглядом прищуренных глаз обидчиков, которые удаляясь, обязательно хотя бы раз оборачивались.

Но вот на концерты и тот, и другой обязательно ходили и почему-то всегда оказывались если не на следующем за компанией Светланы ряду, то где-нибудь в пределах видимости. Виталий, как правило, в окружении своих преданных оруженосцев, а Сивков нередко с женщинами явно не школьного возраста, с которыми вёл себя довольно развязно: в ходе концерта мог обнять подругу за плечи или, не очень-то таясь, поцеловать.

…Наконец наступило восьмое марта. День выдался вполне весенний: чуть ниже минус десяти, сыпал неторопливый снежок – праздничный вечер должен был получиться хорошим. Во всяком случае, Римма Васильевна в этом была убеждена, просмотрев репетицию номеров и заразив своим убеждением волнующуюся Софью Лазаревну, которая готовила программу.

На этот раз она решила провести вечер в форме «Голубого огонька». Как на Новый год, были накрыты столы, но на этот раз шампанское заменили разнообразными морсами из варенья. Зато печёного было великое множество: каждая старшеклассница приготовила своё кулинарное изделие – конкурс был в программе вечера. Кто именно и что испёк, знали только Любовь Васильевна и Римма Васильевна. Претендентки на звание лучшей молодой хозяюшки для всех остальных значились под номерами, и определить эту лучшую должны были мальчики.

Такой сценарий не предполагал сидения перед сценой, и учителя вынуждены были отказаться от идеи пригласить родителей (тогда явно не хватило бы места), но Николая пригласили, попросив его увековечить вечер как оригинальную форму воспитательной работы. Римма Васильевна сама приобрела киноплёнку и обещала оплатить его работу.

Вечер начался чуть позже назначенного времени – девочки долго переодевались в классах. Но когда, наконец, они вереницей стали входить в спортзал, их встретил нескрываемый восторженный гул: мальчики, тоже все в костюмах, не узнавали своих одноклассниц в лёгких, порой почти прозрачных, ярких, необычной формы весенних нарядах. В этом пёстром и возбуждающем многообразии Светлана выделялась нетрадиционно длинным, до самого пола, сиреневым платьем с глубоким декольте. Именно это декольте было главной деталью её костюма и элементом, кардинально отличающим её платье от остальных. Римма Васильевна бросила взгляд на Софью Лазаревну: знала ли та о подобном решении дочери? По удивлённому и одновременно испуганному взгляду той поняла: нет, не знала…

Светлана прошла к своему столику, за которым, помимо преданного Игорька, сидела кузина Сивкова Альбина – крупная и мужиковатая, приехавшая пару недель назад из Казахстана, и Тима Ушаков, молчаливый и безликий увалень из Запорожья, которого Альбина сразу определила своим ухажёром. Тот не смог устоять под её напором и теперь послушно исполнял все её прихоти. И Игорёк, и Тима не могли оторвать глаз от глубокого выреза, но Альбина вернула их в реальность.

– Что, мальчики купола твои первый раз видят? – довольно громко спросила она.

– Купола? – вопросительно-непонимающе произнесла Светлана и, отходя от медленно и неохотно опускающих её взглядов, догадалась: – Ты имеешь в виду… – Красивым пальчиком она провела по кромке платья, касаясь одновременно и белой кожи, и сиреневой ткани, тем самым возвращая мальчишечьи взгляды. – Ах, это… – Перехватила откровенный взгляд Вовочки и, наклонившись к Альбине, негромко произнесла: – А вот братцу передай, пусть не пялится напрасно…