Ознобишин глянул вверх - у самого обрыва стоял Костка со своим длинноухим и суматошно махал руками.
- Скорее в седло! - приказал Михаил. - Ну, живо! Иначе пропал!
На этот раз юноша подчинился, и они вместе поскакали по берегу, и серые, вспенившиеся волны, накатываясь, омывали конские копыта и зализывали их глубокие следы в мокром песке. Они легко ушли от погони. А тут и сумерки окутали землю и надежно скрыли их от враждебных глаз.
В глубокой лощине Михаил разложил небольшой костер, чтобы Осман смог обсохнуть, согреться и успокоиться. И здесь юноша поведал о том, что произошло. Через верного человека, жившего у кади, ему удалось сообщить девушке о плане побега и заручиться её согласием. И все шло так, как им было задумано. Но только они оказались в лодке, девушка стала от него что-то требовать. Он ничего не мог понять, ибо не знал по-русски. Зато она поняла все, что хотел он, и решительно отказалась. А когда Осман попытался объяснить, что ей будет хорошо с ним, что никто её не обидит, и собрался было сесть рядом, она внезапно вскочила и, оттолкнув его, стремглав, как обезумевшая, кинулась в воду.
- Почему она это сделала, ака? - со слезами на глазах спрашивал юноша. - Почему?
Михаил пошевелил сучком горевший хворост и сказал:
- Она рвалась из неволи, как птица из силков. Хотела домой, на Русь. Будь я с вами да поговори, кто знает, мож, и жива была бы. Думал ей помочь - да не сумел. Опоздал, - произнес Михаил с сожалением, покачал головой и поднялся. Он устремил свой печальный взор в черное пространство низких дождевых туч и тихо молвил: - Это гордая девушка, Осман. Она предпочла умереть, чем быть рабыней. Дай Бог её твердости любому из нас!
Глава тридцать третья
Ранним утром Михаил отвез юношу в маленький аул Нагатай-бека. В городе ему появляться было опасно: кади наверняка отдал распоряжение о поимке похитителя, а первым на примете был сын Абу-шерифа Осман.
Оставив юношу на попечение пастухов, Михаил отправился в Сарай. Вечером следующего дня в дом Кокечин Костка привел худого старика в черном длинном плаще, и Михаил сообщил ему, что сын его жив и находится в надежном месте, а пленница утонула в реке. Абу-шериф поблагодарил Аллаха за спасение сына, пожалел пленницу и посетовал на непослушную, непокорную молодежь.
- Блажен ты, Озноби, что не имеешь детей. Родители всегда живут в страхе: за дочерей - как бы их не выкрали и не сделали наложницами, за сыновей - как бы они не совершили преступлений. В любом случае горе достается родителям, позор - отцовским сединам.
- Ты слишком строго судишь о поступке своего сына. А ведь его можно понять и простить. Он совершил его в пылу благородной страсти. Кто в юности не допускал безумств ради любви?
- Но не таких, - возразил Абу-шериф и сообщил, что кади, как только узнал о втором похищении, не разобравшись, в чем дело, сгоряча возложил на него огромный штраф, и, если пленница не будет возвращена или не сыщется другой похититель, через три месяца он будет разорен. Обращение к хатуне оказалось безрезультатным: его просто-напросто не пустили во дворец; друзья тоже отказали ему в поддержке, потому что все осудили поступок Османа. Сын теперь как проклятый, и вместе с ним стал проклятым и он, его несчастный отец.
- Я тебе сочувствую, уважаемый Абу-шериф. Но ты мужественный человек. Нужно надеяться...
- На что?
Михаил улыбнулся и развел руки. Абу-шериф прицокнул языком и проговорил:
- Вот и я не знаю...
- Все-таки не стоит отчаиваться. Сегодня ты упал, а завтра, глядишь, опять сможешь встать на ноги. Сменятся правители...
- Э, уважаемый Озноби! Ханы меняются, а кади остается. И шариат не изменишь.
- Ты только что обмолвился, что на тебя будет возложен штраф, ежели не сыщется другой похититель. Эти условия были провозглашены кади?
- Ну да, им самим.
- Вот и улыбка твоей судьбы, уважаемый Абу-шериф! Кади мудрый человек. Он подает тебе знак... Никем не установлено, что Осман украл девушку... поэтому её нужно либо возвратить... что невозможно... либо пустить слух, что украл её не Осман. В прошлом году в нашем крае похищали скот, коней, рабынь и грабили купцов люди Бахтияра Сыча. Я слышал, что Бахтияр Сыч убит в стычке с туркменами. Но никто не видел его тела.
- Клянусь Магометом, я не встречал такой светлой башки, как у тебя, Озноби! - воскликнул Абу-шериф и ударил себя ладонями по коленкам. - Мне и на ум не могло прийти ничего подобного.
- Пока слух будет бродить по городу, надо воздействовать на влиятельных людей. Подарки, деньги сделают свое дело. Кади...
Абу-шериф замахал руками.
- Помилуй, Озноби! Только я появлюсь у кади с приношениями, мне отрубят правую руку.
Ознобишин выждал, пока успокоится Абу-шериф, и сказал:
- Я попробую умилостивить кади. Он покупал у меня лошадей. Ему приглянулся белый жеребец арабских кровей, но Нагатай-бек запросил много денег. Мне такой красавец ни к чему, - он засмеялся, - украдут! Я бы охотно от него избавился. Ты дашь мне эти деньги. Я подарю коня кади.
- А возьмет ли он подарок?
- Какой кади не берет подарков?
Оба рассмеялись, потом Абу-шериф, пытливо глядя на Озноби черными глазами, проговорил:
- Ты все это хорошо придумал. Озноби... Только скажи откровенно почему ты мне помогаешь?
Михаил помолчал немного, уселся поудобней и сказал:
- Видишь ли, уважаемый Абу-шериф. Когда я узнал, что Исмаил-бек купил мою соотечественницу для своего дурака, я очень горевал. Но когда я узнал, что девушка украдена одним смельчаком, я обрадовался, точно совершилось благородное дело. Каково же было мое удивление, что этим смельчаком оказался твой сын Осман. И тогда я сказал: "Быть по сему!" Я видел, счастье для девушки принадлежать пылкому благородному юноше, которого охватила любовь, чем похотливому слюнявому дураку. Все кончилось ты знаешь как. Девушки теперь нет в живых. Осман попал в беду. Все это произошло на моих глазах. Вначале я хотел помочь девушке спастись от неволи, теперь я считаю за благо помочь Осману. Вот и все.
- Понимаю. Но ты не сказал мне, что хочешь за все это?
- Твою дружбу, Абу-шериф.
Старик подумал немного, приглядываясь к Озноби, и, когда убедился, что тот искренен, сказал:
- Аллах велик, коль сотворил таких людей, как ты! Да пусть исполнится, что тебе хочется. При случае ты всегда можешь рассчитывать на меня. Абу-шериф добро помнит.
Три недели прожил Осман у пастухов. Из города не поступало никаких вестей. Не зная, чем заняться, юноша либо без сна лежал в юрте, либо бесцельно скакал по степи, пока жеребец не покрывался обильным потом. Разочарование и отчаяние, владевшие им в первое время, прошли, как проходит зубная боль. Он давно бы покинул аул, но поклялся Озноби никуда не уезжать, дождаться его возвращения. Этот худой бородатый человек с тихим голосом и печальными глазами, нежданно-негаданно посланный ему судьбой, своим спокойствием и разумной речью возвратил ему уверенность в свои силы и надежду. В него он поверил как-то сразу, когда спросил: "Что делать?" А тот после раздумья ответил: "Не торопи время".
Озноби появился сырым прохладным вечером, когда Осман и ждать перестал. Нетерпеливый юноша рванулся ему навстречу и помог сойти с коня, заглядывая в лицо, в небольшие серые глаза, как бы спрятанные в лукавых морщинках, стараясь отгадать, с какой вестью он прибыл, что он ему сообщит. Озноби не обмолвился и словом о том, что терзало Османа, пока не выпил пиалу кислого кобыльего молока, не расспросил пастухов о здоровье, о скоте и отеле, и тогда сказал:
- Ну, Осман, завтра, Бог даст, поедем в Сарай!
- Все утряслось?
- Ишь какой скорый! Все, да не все, - ответил Михаил уклончиво и стал рассказывать о хлопотах его отца, какие подарки пришлось дарить влиятельным бекам, чтобы те, в свою очередь, повлияли на кади и всех заинтересованных лиц, включая и самого Исмаил-бека.
- А кади? Что кади?
