Разумеется, у меня был с собой детонатор. Разумеется, я сразу направилась в отель. Разумеется, плюшевые игрушки были с сюрпризом. В каждом из них я спрятала миниатюрное взрывное устройство.

Когда я добралась до отеля, в запасе оставалось четыре часа. Я приняла душ, поразмыслила обо всём. Спросила себя, почему я это делаю? Это ведь глупо и бесполезно? Да, ещё как глупо. Именно потому я этим и занялась. Не было никакого смысла, нечего было анализировать, я просто получала… удовлетворение. До я этого я тонула в собственных мыслях, постоянных выводах, чрезмерном анализе всего мира. Я слишком сильно пыталась быть кем-то. Тогда было по-другому.

Талант аналитика позволяет тебе разобраться в чём угодно, построить с нуля любую концепцию, чтобы каждая деталь была на своём месте. Он поглощает тебя и становится тобой. Обычные люди этого не понимают, они верят в убедительные вещи. Для меня не осталось ничего убедительного. Я растеряла всю эмпатию, весь смысл. Все ценности, приоритеты, цели. Ничего не было чётким или убедительным, моему сознанию было всё равно. Для меня эти вещи стали неким строительным материалом, абсолютно нейтральным, и я не знала, что из него построить. Люди живут со всем этим, поэтому моя жизнь стала неполноценной в бесплодных попытках найти хоть что-то неправильное. Что-то, против чего восстанет моя душа. Я совершала абсолютно разные поступки и наблюдала, изменится ли хоть что-нибудь. Но ничего не менялось. Это меня просто ЖУТКО бесило.

И тогда я вышла ко всем этим олигархам в своём фиолетовом платье и короне. Кажется, там даже был мой отец. И тогда я нажала Большую Кнопку. И с потолка упали бомбы. И тогда, знаешь. Я НАДЕЯЛАСЬ на лучшее. Люди живут с мыслью, что всё когда-нибудь наладится, даже если это не так и лучше не становится. Люди верят, что добро всегда победит.

Спустя пару минут после бомбёжки я обнаружила одного выжившего. Он был вооружён и очень зол. Мне было всё равно. Вперёд. Делай своё дело. Разрушенный зал, только я и он. И он подходил всё ближе. Что-то кричал. Мне было всё равно. Я ждала выстрела, но его всё не было. Хех.

Ты ведь знаешь, что я никогда не получаю по заслугам?

Всё это благодаря одному человеку. Тогда ситуация повторилась вновь. Она вернулась. Я ей всё рассказала. Она вновь была со мной, такая заботливая, любящая, понимающая. Я сказала ей, что не знаю, что делать. Она сказала, что это нормально. Она сказала, что я её младшая сестрёнка, её Джунко, что всё остальное не имеет значения. Она сказала, что будет со мной, и что поделится своим собственным смыслом.

Я показала ей плоды своего труда, чтобы доказать собственную независимость. Сказала, что внутри меня есть странное чувство. После всего сказанного и сделанного, после всего произошедшего, после очередной перестройки моего сознания. Внутри меня было странное, но столь приятное чувство свободы. И она сказала:

Может, это отчаяние?

Кажется, всё в моей жизни теперь связано с отчаянием из-за Мукуро. Но ведь это просто слова, рождённые нашими ментальными оболочками. И я цепляюсь за них, чтобы не потонуть.

Если что-то может дать мне твёрдую почву под ногами, пусть так. Пусть это будет отчаяние.

Если так я смогу обрести себя, пусть это будет отчаяние.

Но я это я. Мне не подходит что-то кроме величия и великолепия. Поэтому я буду

Величайшим Отчаянием.

***

Хорокеу, что для него было не в новинку, знатно охрип после Суда. Пока Монокума занимался транспортировкой Комаэды — за пределы Академии, как хотелось верить — у него было добрых полчаса, чтобы наконец-то выжать из Нанами хоть какое-то объяснение. И у него ничего не вышло. Геймер отвечала односложно, да так, что даже к словам прицепиться не выходило. Это вывело сноубордиста из себя, хотя нервы после Суда и так были ни к чёрту. Только висевшая на руке Касуми смогла остановить его от физического вмешательства.

Максимум, чего добился парень своими криками — обещание девушки рассказать всё, но позже. Правда, ему казалось, что это самое «позже» уже давно должно было настать. И не это ли говорила Нанами, когда они обвинили её в предательстве? Ещё больше настораживало, что ей действительно было, что рассказать. Хорокеу сомневался, поступает ли он правильно, отпуская вероятную предательницу с миром. Кто знает, что можно натворить за ночь? Нет, он знал. Очередное убийство. Вот только парню осточертело подтирать сопли за всеми своими одноклассниками. Если у них не хватает мозгов ходить парами, носить что-то для самообороны или вообще сидеть по своим комнатам, то что он может сделать? Йо пытался помочь всем, но не помог никому. Разве что ублюдку Комаэде, чтобы тот воплотил в жизнь свои фантазии о надежде и прочей фигне.

Потеря близкого друга не пошатнула Хорокеу, и он смутно понимал, почему. Во-первых, Йо не был слабаком. Шаман сознательно пошёл на сделку с Комаэдой, взвесив все риски, и это было его решение, которое, несмотря на все обстоятельства, стоило уважать. Так или иначе, Асакура своего добился: один из них отправился на свободу, если Монокума сдержал своё обещание. Если нет, то какие вообще у них были шансы? Теперь оставалось только ждать, и этого Хорокеу терпеть не мог, но другого выхода он просто не видел.

А во-вторых… во время перепалки с Нанами, Касуми сдерживала его не только физически. Сам факт того, что их общение выходит куда-то за пределы простой дружбы, стал понятен уже давно. Ещё после того разговора в бассейне Юсуй понял, что в Касуми было нечто особенное, помимо очевидного сходства с его сестрой. Он всё никак не мог понять, что именно, да и времени предаваться этим мыслям не было. Но после Суда, пусть он и с трудом признался себе в этом, все те глупости, что творили его одноклассники, начали пробираться под кожу. Напряжение между Мио и Ритцу, тот несвязный бред Комаэды — для него это стало зеркалом, в котором Хорокеу увидел себя и Касуми. Вот только между ними не было никакого напряжения, и в этом смысле им, наверное, повезло.

Он не был идиотом — уже не был — чтобы думать, что всё это чепуха и пройдёт, как простуда. Жизнь в условиях Академии научила Хорокеу ценить то, что он имеет, ведь в любой момент он может этого лишиться. Жизнь отняла у него сестру, пусть и не буквально: они не виделись уже бог знает сколько времени. Комаэда отнял у него лучшего друга. Они с Йо не всегда находили общий язык, но «лучший» друг не значит «во всём на тебя похожий». И теперь он точно знал, что в этих стенах не осталось никого близкого, только Касуми. Юсуй понимал, что сделает всё, чтобы защитить хотя бы её, но видел, как это не удаётся остальным. Друзья умирают, близкие люди умирают. Если побыть на секундочку реалистом, то один из них может не дожить до завтрашнего дня. В таком случае, лучше уйти без сожалений.

Не факт, что Касуми чувствует себя так же, но если он что-то и понял за недолгое время их общения, так это то, что все его мысли не будут отвергнуты. Хорокеу немного беспокоил Ред, о котором девушка не раз вспоминала. Сноубордист подозревал, что между ними явно что-то было, но Ред мёртв, и цепляться за прошлое глупо, как он познал на своей шкуре.

После ужина, когда их немногочисленный класс разошёлся по своим делам, Хорокеу позвал подругу на кухню. Касуми ответила, что уже не голодна, но она достаточно хорошо различала интонации в его взгляде, чтобы иной раз не спорить. Он это ценил. Как ценил и те моменты, когда она действительно с ним спорила. Люди, неспособные за себя постоять, раздражали его. Касуми сумела преодолеть… нет, даже принять смерть близких людей, и это её не сломило, чем Хорокеу в тайне восхищался. Он сам пока не мог похвастаться подобным достижением.

Они стояли на кухне в тишине. Взгляд обоих остановился на стойке с ножами; Хорокеу поморщился, Касуми поёжилась. Пропавший нож вернулся на законное место, и оставалось надеяться, что Монокума нашёл новый, а не очистил от крови оружие, участвовавшее в убийстве Реда.

— Знаешь, первое время я часто приходила сюда, — призналась Касуми почти шёпотом. — Я смотрела, представляла. Глупо это или нет — не знаю, но мне это помогло. Человек привыкает к чему угодно со временем, главное дать этому закрепиться в твоей жизни. Я дала себе привыкнуть к этим образам, и теперь они уже не вызывают того страха. — Хорокеу внимательно слушал её. Они редко говорили о первом убийстве, хотя бы потому, что сноубордист не хотел снова травмировать пловчиху. — Я хочу сказать. Если тебе трудно смириться со смертью твоей подруги, возможно, тебе нужно посетить те места. Горы, ты говорил? Не подумай, что я настаиваю. Просто не хочу, чтобы ты и дальше корил себя за то, в чём на самом деле не виноват.