осенью, в октябре,

когда пляжи пустеют, и считается: не сезон

(почему-то мало кто знает,

что это лучшее время, чтобы ехать на море), —

аквапарк закрывают.

ещё только два-три дня

будут давать напор, чтобы проверить

на зиму агрегаты,

что-то почистить, подправить…

в это славное время

григорий и панавиди зовут на праздник

прощания с летом.

и вот:

мы идем через поле,

жёлтое от жары.

пахнет сухими цветами.

вдали над морем

знойный слоёный воздух.

ласточки, самолёты.

на стоянке уже машины:

белая – санина,

абрикосовая – кристины.

кабриолет бакурадзе,

а вот и он сам:

выгружает ящик сухого без этикеток

(такое нигде не купишь).

все седлают шезлонги:

очки, бейсболки.

сигарета между коричневых пальцев

кажется белоснежной.

горки работают:

циклон, гидромёт, волна, —

никто не толкается,

не лезет без очереди —

катайся сколько захочешь,

но никто не спешит.

начинает смеркаться.

гриша читает по громкой

какой-то рэпак.

чей-то смех.

кто-то уже целуется в детском бассейне,

куда ветер успел нанести

листья каштана

горы вдали краснеют.

продолжает смеркаться.

бакурадзе на баре

делает двадцать четыре коктейля Б-52,

поджигает и запускает в воду.

как стеклянные головы,

объятые пламенем,

они плывут в темноте.

огонь

переливает из синего в жёлтый.

из жёлтого в синий.

но никто не торопится.

на мосту через Яузу залюбовался закатом и вмял бампер «королле».

из «короллы» вышли две шамаханские, закололи

глазами.

раззвонили.

сказали —

пребываем в большой печали.

на Ярославке. в начале.

подошел постовой, козырнул, улыбнулся в густые усы.

произнёс:

– Дорогие товарищи женщины, ну не всё же призы, да тузы!

вот что, Ольга, Мария и (взглянул на права) Андрей,

верьте речи моей!

Неспроста сегодня столкнулись здесь автомашины ваши.

Вдруг случится – Андрей сделает предложение Маше,

а, быть может, другое начертано вам судьбой,

и остаток жизни Андрей проведет с тобой,

Оля.

Ведь на всё Божья Воля!

завершался один из прозрачных осенних дней.

закат

скрашивал акведук.

и стоял на мосту потерявший дар речи Андрей,

выбирая из двух.

освободили вагоны, а поезд поехал дальше

к ольге, марие, даше.

туда, в прохладу тоннеля,

где катя, наташа, эля,

мохито, пинаколада.

– Вот ведь, Василий, какая у нас команда

подобралась!

Вот ведь, Вась,

какие помощницы машиниста!

И куда здесь жениться,

когда такая команда…

на голубой рубашке помада,

а ещё целоваться

возле надписей

«не прислоняться» «не прислоняться».

над проезжей частью 1-й Тверской-Ямской

летала купюра номиналом сто евро.

как человек мирской,

я с первого взгляда верно

определяю подлинность данного номинала.

а купюра кружилась, туда-сюда летала,

и на солнце блестела полосочка из металла…

100 евро. нам бы с тобой хватило

посидеть, где напиток горяч и еда чудо как хороша.

100 Ђ. не так уж мало.

но ни одна душа

из машины не выходила,

пиджаком её не сбивала,

словно бабочку в луговой полосе,

точно думали все,

что происходящее мнимо.

и проезжали мимо.

и я проехал как все.

позвонила галюня с четвертого этажа:

– нож, – сказала, – возьмите,

а то у нас нет ножа.

и давайте быстрей,

а то я уж всем разли́ла.

баланс годовой сдала,

как голову с плеч свалила!

на столе у галюни: текила,

капусточка,

банка краба.

хорошая галя баба.

14-го февраля 5032 года

в Эпоху Большой Воды, Эры Рыб,

Като Матцусиге,

пребывавший в состоянье «сатори» тридцать пять лет,

четыре месяца, одиннадцать дней, девять часов

и двадцать четыре минуты

очнется,

чтобы записать на крыльце, припорошенном снегом,

несколько слов:

многие потом говорили,

что не знают

лучших слов о любви.