- А у меня это сейчас. Пусть будет так вечно! Красиво и ты рядом.
Наташа повернулась к Николаю и снова положила ему на плечи руки.
- Нагнись, я тебе что-то скажу, - прошептала она.
Николай слегка склонил голову. Наташа прикоснулась губами к его щеке и также шепотом, стыдливо проговорила:
- Если у нас будет сын, он обязательно станет таким, как ты. Я так хочу.
Николай хотел ответить, но промолчал и только мягко отстранил ее руки.
Его минутное замешательство и растерянность не ускользнули от Наташи, но истолковала она их по-своему.
Желая доказать, как она любит Николая, Наташа подошла к телефону и позвонила матери, что ночевать домой не придет.
Этот разговор Николай слышал. Он вошел в комнату и включил свет.
- Наташа, не нужно, ты должна пойти домой, - сказал он виновато и впервые заметил у нее под глазами мелкую сетку морщинок. Раньше их не было.
- Почему? - Глаза Наташи округлились, в них застыло неясное предчувствие большой беды, которая уже чем-то дала знать о своем приходе. В какой-то миг она прочла во взгляде Николая совсем незнакомый ей холодок и страх. Это было выражение глаз человека, который скорее может пожалеть, чем полюбить. - Я люблю тебя! Я хочу быть всегда с тобой. Все эти три года я была верна тебе...
- Уже поздно... - голос Николая прозвучал отчужденно.
- Как поздно? Ты о чем говоришь?
- Об этом лучше после, а сейчас я провожу тебя...
- Нет, ты об этом скажешь сейчас. Ты не имеешь, права молчать, - с дрожью в голосе проговорила Наташа.
Николай достал папиросу, долго мял ее пальцами. Закурил.
- Я женат! - сказал он внезапно. Сказал сухо, резко, точно, размахнувшись со всего плеча, расколол огромным колуном сухое осиновое полено. - Ты знаешь, что я любил тебя. И знаешь, как любил! Как бы мы были счастливы, если бы захотела ты. Впрочем, что говорить об этом сейчас, когда уже все решено...
В комнате повисла гнетущая тишина.
- Зачем же ты тогда пришел? - Наташа, как слепая, ощупала спинку стула и, не сводя глаз с одной точки, бессильно опустилась на него.
- Лена написала, что ты больна, а больных друзей навещают.
"Женат", - губы Наташи дрогнули в кривой и горькой усмешке.
Николай испытывал потребность рассказать все, чтобы раз и навсегда разрубить то, что для Наташи было узлом, связывающим их судьбы. Он знал, что это жестоко, особенно после такой трогательной встречи, но это было необходимо. Избегая ее взгляда, он начал:
- Это произошло совсем случайно, восемь месяцев назад. Был обычный морозный вечер. Правда, потом он для меня стал необычным. Я пошел на каток. На наш с тобой каток. Помнишь его? После твоего отъезда я два года ни с кем не встречался. Не скажу, чтоб возненавидел женщин только за то, что ты ушла от меня. Нет, я просто слишком сильно тебя любил, чтоб забыть все так скоро. Мне было трудно найти нового друга. Но я чувствовал, что начинаю задыхаться в своем одиночестве. Быть в двадцать семь лет одному и не видеть рядом близкого человека - это очень горько. Но я уклонился... - Николай вынул папиросу и взглянул на Наташу. Она сидела не шелохнувшись с пепельно-серым лицом и пересохшими губами. - В этот январский вечер мой тренер поручил мне обучить фигурному катанию одну студентку. Ее звали, как и тебя, Наташей. Только я с первого вечера стал называть ее Наталкой, она из Полтавы. Ученицей она оказалась способной. Я даже поражался, как тонко она чувствовала мое малейшее движение. Мы стали встречаться позднее. Многие находили, что она красивая. Мне это нисколько не льстило. В ней я хотел видеть не только внешнюю красоту, но и душу. Я искал в ней товарища. А потом? А потом она помогла мне забывать то, что один я был не в силах. Она из простой крестьянской семьи. Ей двадцать лет, она учится на третьем курсе медицинского института. Она умеет петь украинские песни, готовить полтавские вареники и любит меня. О том, как она может любить, - знаем только мы. Ранней весной мы поженились. А сейчас ждем ребенка.
Николай замолк. Вспомнилось письмо Лены. После некоторой паузы он продолжал:
- Мне тяжело, Наташенька, обо всем этом говорить тебе, но я не хочу лгать, с Наталкой я счастлив.
- Что ж, я рада за тебя, - сказала Наташа, и собственный голос ей показался чужим, идущим откуда-то из-за спины.
Николай ничего не ответил.
Тревожно посмотрев на часы, Наташа встала и медленно вышла из комнаты. Через несколько минут она появилась снова, переодетая в еще не просохшее платье. Ей хотелось сказать на прощанье что-то особенное, большое, то, что могло б сохраниться в его памяти навсегда. В эту минуту Николаю было тяжело смотреть на ее скорбное и убитое горем лицо.
- Коля, - ласково и печально проговорила Наташа, - ты ни в чем не виноват передо мной. Но знай, что я люблю тебя. Любила всегда, любила одного и вряд ли кого смогу...
Говорить дальше она не могла, мешали слезы. Но, сделав последние усилия, она продолжала:
- Я хочу, чтоб ты был счастлив всегда. Только прошу тебя, не думай обо мне плохо...
Устало повернувшись, Наташа пошла к выходу, но в дверях задержалась: никак не могла открыть английский замок. Ее руки дрожали, пальцы судорожно жали металлический рычажок в противоположную сторону.
Николай подошел и открыл дверь. Он сделал это слегка наклонившись. Прядь его волос коснулась лица Наташи.
Дверь была открыта, но Наташа не уходила. Дрогнуло что-то и в Николае. Дрогнуло и замерло. Что-то в нем точно опустилось и запеклось больным и горячим сгустком. Он видел только две большие светлые слезы скатившиеся по ее щекам.
Наташа с тихим стоном обвила его шею руками. Поцелуй был долгим, прощальным.
- Не провожай меня, Коля. Мне так легче.
Николай долго стоял один. Ему вдруг стало страшно, что Наташа заслоняла собой его жену, его Наталку. Всеми силами он старался подавить в себе это чувство, старался думать только о жене, о ребенке, который уже бьется под ее сердцем. "Нет, нет, милая, это минутная слабость, она сейчас пройдет. Я верен тебе, я люблю тебя. Ты у меня одна, одна-единственная. Только ты можешь так любить" - говорил он сам с собой.
Он подошел к письменному столу и взял в руки фотографию Наталки. Высунув язык, она по-ребячьи дразнила его. Два месяца назад за городом, на лесной поляне они играли в салки. Быстрая и неуловимая, Наталка измучила Николая. Когда он сел на пенек, притворившись, что больше не собирается ловить ее, она боязливо подошла к нему шагов на пять и высунула язык: "Э-э, э-э, не догнать, не догнать!" Тут он ее и сфотографировал. Но даже и в этой смешной мимике ее лицо было для него таким милым, таким родным, как будто они прожили всю жизнь и жить друг без друга не смогут.
