На пункте сбора собрались офицеры и наблюдают за снижающимися парашютистами в бинокли. Я доложил старшему лейтенанту Семенову, который уже пил чай с баранками, об успешном выполнении прыжка и отправился на обед в расположенную по близости походную кухню. Повар отвалил в мой котелок огромную порцию гречневой каши с тушенкой, выдал масло, налил в кружку сладкого горячего чая и предложил хлеба столько, сколько смогу съесть.

– Боец, смотри внимательнее! – улыбнулся повар.

– А что? – не понял его я.

– Стропу не проглоти!

– В каком смысле?

– Улыбка очень широкая, не ровен час, купол в рот залетит!

– Серьезно?

– Так говорят. С первым прыжком тебя!

– Спасибо, конечно! А у тебя сколько прыжков? – поинтересовался я и отпил немного чая.

– Ох-ты, шустрый какой! Между прочим, я старшина сверхсрочной службы, в десанте уже четыре года. И у меня уже целых сорок пять прыжков. Есть и ночные, а это братан, не днем прыгать. Как филин летишь, когда ноги ставить к приземлению не видно.

– Круто, и что все годы на кухне кашеварите товарищ старшина? Все четыре года?

– Конечно, а что плохого? Солдата кормить надо, десантник, он пожрать горазд.

– А домой когда собираешься?

– А чо я там делать буду! Здесь я уже привык и зарплата не хилая.

– А, где живешь? Вкусно, блин, готовишь, – все не унимался я.

– Спасибо, ку-щяй, поправляйся, – улыбаясь, с акцентом сказал повар. – Живу я в Фергане, почти на границе с Афганистаном. Домой не хочу, я семью кормлю: отца, мать, сестер и маленького брата. Вот, написал рапорт в Афганистан, жду вызова из штаба, через месяц надеюсь, что полечу. Там знаешь, какая зарплата? Хорошая, брат, очень хорошая.

– Хрен с ней, с зарплатой. Не боишься, там ведь не санаторий, раз десантуру посылают?

– Честно? Боюсь, очень! Вообще не люблю войну, ненавижу! А ехать надо, служить, выполнять интернациональный долг. На свадьбу копить, на калым. Знаешь, какая у мэнэ невеста? У-у, мой персик, сок Ферганской долины. А если убьют, что ж, плохо будет всем, очень плохо. Плакать будут…

– Тебя не убьют, – тихо сказал я и приступил к поеданию каши.

– Почем знаешь?

– Кто тебя убивать станет? Ты и басмачам обед сваришь, да такой, что все довольны будут!

– Э-э, зачем так говоришь? – слегка обиделся повар.

– Шучу я, хороший ты мужик, за что тебя убивать-то? У тебя и тюбетейка, наверное, есть?

– Конечно, и не одна. Почему спросил? Масло еще хочешь? – улыбнулся повар.

– Нет, объелся, спасибо большое и ни пера, ни пуха тебе, в Афганистане!

Через полчаса собралась почти вся рота, кроме двух курсантов, приземлившихся на лес. «Батя» и «папа» ротный объявили торжественное построение. Ротный вызывает каждого новоиспеченного десантника из строя, жмет руку, вручает «Берет ВДВ» и знак «Парашютист СССР». Я сжимаю свой значок в кулаке, он тяжелый и приятно покалывает ладонь острием звездочки на куполе. Голубые береты сверкают на наших стриженых затылках, над нами высокое синее небо. А в небе белые как снежинки купола. Прыгают офицеры дивизии. Скоро весна…

Старшие прапорщики Закидухин и Грибанов тоже здесь. Они прыгнули вместе с нами и их лица помолодели и зарумянились. Прыжок с парашютом, по их словам, отличная прививка от старости и хандры. Закидухин собирает у курсантов вытяжные парашютные кольца, все же три парня упустили свои кольца в снег. Теперь их можно найти только летом, если не опередит местная детвора. Грибанов собирает стропорезы, все в наличии, отлично. На желтых и добрых гражданских автобусах «Икарусах» мы едем домой.

После отбоя взвод поднял Цибулевский, чтобы лично поздравить нас с первым прыжком и предупредить.

– Десантники! Теперь у каждого из вас есть знак и берет! В батальоне были случаи воровства. Если узнаю, что у нас есть вор, придушу лично и дисбата не побоюсь! Но и того, кто потеряет свой берет или знак, тоже не пожалею! Чмошник получит дюлей, а потом будет рожать потерю! Ясно?

– Так точно, товарищ сержант! – гаркнул взвод.

– Усе, салаги, теперь я старший сержант! Поздравляйте командира! Завтра хочу молока и турбинок…

– Тов-стар-сержант! У нас ведь денег нет, – сказали братья Гончаровы.

– Есть, завтра зарплата за два месяца придет.

– О-о! Ура! – раздался радостный гул по всему строю.

– Смир-на! Так, кто прыгнул и не дергал за кольцо, как я учил? Есть хоть один?

– Я, курсант Одуванчиков! – зачем-то сказал я.

– Курсант Кинжибалов! – поддержал меня Витек.

– Гм, честно не ожидал, курсанты! Держи краба! – «замок» крепко пожал мою ладонь, неужели дружба?

Ро-та, отбой в ВДВ! И не шевелись…

Новый день принес нам новые старты. Началась специальная лыжная подготовка. Мы получили нулевые лыжи, березовые и широкие, почти как охотничьи. До обеда роты смолят свои лыжи. Через пару дней нам обещан пробный марш-бросок на лыжах на десять км. Цибулевский не обманул, за пару часов до ужина в роту явился старшина Грибанов с парашютной сумкой наперевес. Опять что-то принес? Посреди центрального прохода поставили стол и накрыли его куском зеленого сукна. Прапорщик разложил на столе списки роты на денежное довольствие. Вызывает по одному. Дошла моя очередь.

– Одуванчиков? Ага! Подходи, получай денежное довольствие и расписывайся, – сказал Грибанов, потирая у себя под носом.

– Есть!

Я изучаю наименование столбцов, из которых складывается наша зарплата. Оклад рядового Советской Армии – семь рублей, прыжок с парашютом – три рубля пятьдесят копеек. Ага, вот еще интересный столбик – доплата за службу в войсках специального назначения – один рубль. Итого одиннадцать рублей, пятьдесят копеек за декабрь 1984. И за ноябрь, неполный месяц – пять рублей.

Штрафы за потерянное вытяжное кольцо – шесть рублей, за потерянный нож-стропорез – сорок семь рублей. Но это не про нас, в нашей роте «штрафников» нет…

Мы летим над Северным Ледовитым Океаном. Семенов стоит и молча смотрит в бездну за открытой дверью самолета, ранца с парашютом на нем нет. Я как всегда стою за командиром с парашютом и в ужасе наблюдаю, как «Фантомас», он же наш выпускающий, отрывает болтающуюся на одном крючке дверь и бросает ее в проплывающее мимо облако. Потом кладет свою единственную руку в черной перчатке, вторая безвольно висит похожая на муляж, на плечо взводного и спрашивает трубным голосом:

– Готов? Герой!

– Нет! Не готов, где мой парашют? – спрашивает Семенов, оглядываясь на Фантомаса.

– Меня это мало волнует! Ха, – страшно смеется фантомас. – Когда я воевал в Индо-Китае в составе «Иностранного легиона» Франции и был «зеленым лягушонком», меня выбросили без зацепленного карабина! Ха-ха! Считай без парашюта! Запасные мы не брали, чтобы взять больше патронов и гранат. Мне повезло, я зацепился за ногу, пролетавшего мимо нашего парашютиста. Потом я вынес его труп с поля боя, за что и получил медаль за личную смелость. Этакий кругляш из серебра не самой первой пробы. Жалко Боба, у него было сто прыжков и такая накаченная задница. Это только боевых, на джунгли. Его подстрелили прямо в воздухе. В том бою мы потеряли почти батальон парашютистов. Батальон отличных парней, мечтающих о невестах и детях. Их больше нет здесь, а я есть, я помню их и плачу, но слез моих не видно. Я приземлился без царапины! Или мне это только кажется, и я не могу смериться, что такой же труп, как и они? Нет, вроде живой!

– А руку вы там потеряли? – спрашивает удивленный Семенов.

– Ха-ха, нет, это фальшивая, настоящая всегда под пиджаком, на револьвере! Вдруг этот коротышка инспектор Жуфь нарисуется, – негодует фантом.

– За что вы так ненавидите его?

– Скорее это он меня! Эта скотина стояла сзади меня во время того десантирования в джунгли и не предупредила, что мой карабин не пристегнут! Это они, так потешались над молодыми парашютистами. В том бою его контузило, и он получил такую же медаль как у меня, провалявшись пять часов под пальмами. Везунчик и выскочка! Ну, приготовься, и только попробуй потерять кольцо или стропорез, зачмырю, лягушонок!