– Привет, – сказала она.

– Привет.

– Тут у меня одно дело.

– Я могу помочь? – спросил Холден. – Только скажи.

Наоми отпила чаю. Тянула время – не лучший признак. Значит, она не знает, как рассказать о случившемся. У Холдена поджались мышцы на животе.

– Собственно, ситуация такая, – призналась она. – Мне нужно кое-что сделать, а тебя я в это замешивать не могу. Совсем. Потому что ты попытался бы помочь, а у тебя не выйдет.

– Не понимаю, – сказал Холден.

– Обещаю, когда вернусь, дать полный отчет.

– Погоди. Что значит «когда вернешься»? Ты куда собралась?

– Для начала на Цереру, – сказала Наоми, – но, возможно, придется лететь и дальше. Не знаю точно, сколько меня не будет.

– Наоми! – Холден через стол дотянулся до ее руки. – Ты меня страшно пугаешь. Я не отпущу тебя на Цереру одну. Тем более если дело плохо, а мне сдается, что дело совсем плохо.

Наоми отставила чашку и обеими руками сжала его ладонь. Пальцы, прикасавшиеся к горячему пластику, согрелись, остальные были холодными.

– Я лечу одна. Это не обсуждается. Либо я лечу, потому что ты меня понимаешь и даешь мне свободу, либо потому, что между нами всё кончено и у тебя больше нет права голоса в моих делах.

– Постой. Ты что сказала?

– Ты про «всё кончено»? – Наоми крепко сжала его руку.

– Нет, нет, конечно.

– Тогда спасибо, что доверяешь мне и даешь разобраться самой.

– Я это сказал?

– Более или менее.

Наоми встала. Теперь Холден заметил на полу рядом с ней уже собранный багаж.

– Постараюсь быть на связи, но, если не выйдет, не бери ничего в голову, ладно?

– Ладно, – как во сне отозвался Холден.

Наоми, стоявшая по ту сторону стола с зеленым рюкзачком в руке, показалась ему очень далекой. То ли комната стала больше, то ли Холден стал маленьким. Он поднялся и покачнулся от головокружения.

Наоми бросила на стол рюкзак и обняла его обеими руками.

Уткнувшись подбородком ему в волосы, прошептала:

– Я вернусь. Обещаю.

– Ладно, – повторил он.

Мозг отказывался выдавать другие слова.

Наоми еще крепче сжала его, потом забрала рюкзак и пошла к двери.

– Подожди! – сказал Холден.

Она обернулась.

– Я тебя люблю.

– И я тебя люблю, – сказала она и ушла.

Холден снова сел – чтобы не упасть. Вытащил он себя из кресла через час или через минуту – сам не помнил. Хотел было позвонить Амосу и напиться вместе с ним, но вспомнил, что Амоса с Алексом тоже нет.

Никого нет.

Странно, как всё вокруг остается прежним, когда так много изменилось. Холден по-прежнему вставал по утрам, чистил зубы, надевал чистое и завтракал. К девяти приходил в ремонтный док, влезал в вакуумный скафандр и вместе с ремонтниками занимался «Росинантом». Восемь часов он лазал по скелету корабля, подсоединяя проводку, устанавливая новые маневровые двигатели, латая пробоины. Он не всё умел, но в том, чего не умел, подражал кому-нибудь из техников и справлялся таким образом даже со сложными работами.

И всё казалось нормальным, обычным, как в прежней жизни.

Но через восемь часов он возвращался домой, а там никого не было. Холден впервые за несколько лет по-настоящему остался один. Амос не заходил, чтобы позвать его в бар. Алекс не смотрел новости, отпуская с кушетки ехидные комментарии. Не было Наоми, с которой он мог бы поговорить о том, как прошел день, и обсудить ход ремонта. Комната даже пахла пустотой.

Впервые Холден начал понимать, как ему нужна семья. У него было восемь родителей, а дедушек и бабушек, дядь и теть, двоюродных братьев и сестер не смог бы пересчитать. Поступив в земной военный флот, он провел четыре года в академии и жил в одной комнате общежития с однокашниками и подружками. И даже после позорной отставки он сразу получил работу в «Чисто-прозрачно», и на «Кентербери» его ждала новая недружная семья. Ну пусть не родные люди, но все-таки свои!

На Тихо из близких были только по горло занятый политическими махинациями Фред да еще Сэм – но она несколько лет назад погибла в Медленной Зоне. Сакаи, заменивший Сэм, считался опытным инженером и серьезно взялся за ремонт корабля, но не выказывал желания общаться, кроме как на профессиональные темы.

Поэтому Холден так много времени проводил в барах.

В «Блоуи-Блум» было слишком шумно и людно. Наоми знала здесь многих, но Холден – нет. В заведениях ближе к палубам отдыхали задиристые работяги, для которых потасовка со знаменитостью была желанным способом выпустить пар. Все прочие местечки, где набиралось больше четырех посетителей, выстраивались в очередь: «Сфотографируйся с Джеймсом Холденом и целый час выспрашивай его о личной жизни».

Скоро Холден отыскал ресторан, притулившийся в боковом коридоре между жилым сектором и рядом киосков. Здесь подавали блюда, которые у астеров считались итальянской кухней, а в задней комнате был маленький бар, куда, кажется, никто не заглядывал.

В этом баре Холден мог посидеть за крошечным столиком, просматривая на ручном терминале последние новости, почитать сообщения и наконец-то добраться до скачанных за шесть лет книг. В баре подавали те же блюда, что и в главном зале. На Земле итальянскими их бы не назвали, но съедобными – вполне могли. Коктейли были сносными и дешевыми. И всё здесь Холден счел бы терпимым, не исчезни вдруг из его вселенной Наоми. Алекс регулярно сообщал, где он и чем занимается. С терминала Амоса пришло автоматическое уведомление о прибытии того на Луну, а потом на Землю. От Наоми не было ничего. Она еще существовала в природе – по крайней мере, ее терминал оставался исправным. Посланные Холденом сообщения куда-то доходили. Сеть ни разу не уведомила его о невозможности соединения. Но иного ответа, кроме: «Письмо успешно отправлено», он не получал.

Спустя пару недель плохой итальянской кухни и дешевых коктейлей терминал наконец сообщил о запросе на голосовую связь. Холден понимал, что это наверняка не Наоми. Запаздывание сигнала не позволяло вести живой разговор между разными станциями. И всё равно он так резко выдернул из кармана терминал, что выронил его, и тот отлетел под соседний стол.

– Перебрал моих маргарит? – спросил бармен Чип.

– Уже первая была лишней, – огрызнулся Холден, ныряя за аппаратом. – А выдавать их за маргариты – просто преступление!

– Это и есть маргариты, если их делать на рисовом вине и лимонном ароматизаторе, – не без обиды возразил Чип.

– Алло! – заорал Холден в терминал, чуть не продавив экран, чтобы подключить связь. – Алло!

«Это Джим?» – отозвался женский голос. Совсем не похожий на голос Наоми.

– Кто говорит? – спросил он и, треснувшись головой об угол стола, добавил: – Черт!

«Моника, – ответил голос. – Моника Стюарт. Я не вовремя?»

– Я сейчас немножко занят, Моника, – сказал Холден, и Чип закатил глаза.

Когда Холден отмахнулся, бармен принялся смешивать ему новый коктейль. Возможно, в отместку за обиду.

«Понимаю, – протянула Моника. – Но я так хотела повидаться! Нельзя ли нам встретиться? Поужинать, выпить что-нибудь?»

– Боюсь, что я в обозримом будущем засел на станции Тихо. «Роси» перебирают по винтику, так что…

«А я знаю. Я сейчас тоже на Тихо, потому и звоню».

– Точно, – спохватился Холден. – Ну, конечно.

«Сегодня можно?»

Чип поставил бокал на поднос, но коктейль унес заскочивший из главного зала официант. Поймав взгляд Холдена, Чип одними губами выговорил: «Хочешь еще?» Перспектива провести очередной вечер, поглощая то, что в этом ресторане, всем на смех, именовали «лазаньей» и «маргаритой», пугала как медленная смерть.

По правде сказать, Холдену было скучно и одиноко. Моника Стюарт работала журналисткой и обладала одним серьезным недостатком – объявлялась только тогда, когда нуждалась в чем-то. За каждым ее поступком что-то крылось. Но можно ведь узнать, что ей надо, и отказать – будет хоть какое-то разноо бразие в череде одинаковых вечеров без Наоми.