Оставшись один, Чекарев с усилием подавил радостное возбуждение, которое тянуло его к людям, в массы — говорить, кричать, петь… Нельзя было упиться победой, нельзя забыться. Надо трезво обдумать положение.
Завтра — отправка на фронт солдат… Задержать!.. И хорошо бы ликвидировать винный склад: если реакция попытается поднять на погром — очень важно, чтобы не было водки… Эсеры, меньшевики— у них нос по ветру! — могут притвориться, «солидаризироваться»! Зорче глаз! Теперь борьба с горнопромышленниками начнется всерьез: кто кого!..
Растревоженные мысли метались, трудно было обуздать их. Хотелось думать не о мерах предосторожности, а о великом событии, которое увенчало многолетнюю самоотверженную борьбу!
Ирина нашла Илью в типографии, где он держал корректуру «Обращения» и первой, только что сверстанной полосы. Полоса шла под лозунгом «Вся власть Советам!». Под телеграммой, напечатанной жирным шрифтом, шли принятые по телефону сообщения о первых митингах и резолюции этих митингов. Информация о расширенном заседании исполнительного комитета, назначенном в городском театре, тоже помещена была на первой полосе.
Всегда сдержанная, Ирина горячо пожимала руки рабочим, радостно обняла мужа при всех.
— Бегу на спичечную, на митинг!.. На демонстрации увидимся?.. Ох, Илья!
И она убежала.
Закончив дела в типографии, Илья направился в коллегию пропагандистов.
Проходя по Кафедральной площади, он увидел огромную толпу солдат. На «трибуне» показался маленький, юркий человечек в темном пальто. Он закричал пронзительно:
— Ваш долг, товарищи, защищать революцию на фронте!
— А ну, слазь!
И, столкнув его, вытянулся во весь свой большущий рост Данило Хромцов. Соколиным взглядом обвел площадь. Снял бескозырку и, как флаг, выбросил вверх свежий номер газеты.
Все стихло.
— «Военно-революционный комитет, — читал Хромцов, отчеканивая каждое слово, — созданный исключительно Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов, в настоящее время фактически стоит у власти!..»
И, когда бурное «ура» прокатилось несколько раз по широкой площади, закричал каким-то неслыханным медным, трубным голосом:
— Братишки-и! Победа-а-а!
— Ура!.. Ура! Ура-а-а-а!
— Кончать войну!
— Ура-а-а-а!
Вставай, проклятьем заклейменный… —
начал Хромцов тем же металлическим, трубным голосом, и вся площадь подхватила:
Весь мир голодных и рабов!
В этот день впервые подморозило. Выкатилось большое солнце. Небо расчистилось, поголубело, стало высоким куполом…
Илья всем существом своим откликнулся на могучие слова:
И, если гром великий грянет
Над сворой псов и палачей,
Для нас все так же солнце станет
Сиять огнем своих лучей!
Сердце рвалось к подвигу, руки просили большой работы.
VI
«Оседлал-таки волну! — думал Рысьев. — Шишкой стал — председателем Совета, и именно в тот момент, когда партия взяла верх!.. Но… не возноситься! Будут еще сюрпризы!»
Один из таких сюрпризов уже ожидал его в виде расклеенных на афишной тумбе листовок.
Рысьеву бросился в глаза жирный заголовок: «Правда о событиях!» Под заголовком стояло: «Принято по телеграфу».
Он прочел, не веря глазам: «Войска Керенского подавили восстание в Петрограде. Власть Временного правительства восстановлена. Большевики заперлись в Петропавловской крепости». «Центр Москвы в руках правительственных войск. Вся демократия против большевистского переворота…»
Побелев от ярости, Рысьев сорвал плохо приклеенную листовку, крикнул резким, высоким голосом:
— Провокация!
И быстро побежал к Чекареву в партийный комитет.
Тот уже знал о «телеграммах» и успел проверить. Телеграммы эти, подписанные центральным комитетом почтово-телеграфного союза, действительно, поступили на здешний телеграф. Больше из Петрограда никаких сведений нет… Можно предполагать, что телеграммы эти — провокация… Надо немедленно поставить на телеграф своего комиссара. Рысьев ответил, что сейчас же соберет президиум.
Вбежав в помещение Совета, Рысьев увидел пожилого, обрюзгшего человека, в форме почтово-телеграфного чиновника. Движение, которым тот прижимал к груди подбородок, складки на щеках, кислое выражение глаз показались ему знакомыми. Присмотревшись, Рысьев узнал Фроськиного мужа, Петухова.
— Вы ко мне?
— Да.
— Ага! На ловца и зверь бежит! Что же вы, господа чиновники, начинаете бедокурить? — быстро и резко говорил Рысьев, проходя в свой кабинет вперед посетителя. — Садитесь!
Петухов не сел. Опершись сложенными руками на толстую трость, он внимательно поглядел на Рысьева и сказал:
— Общее собрание решило: мы объявляем нейтралитет!
— Как? — весело удивился Рысьев.
— Мы объявляем нейтралитет, — упрямо повторил Петухов. — В дальнейшем ваши распоряжения и всякие обращения передавать не будем.
— Ого!
— Да…
— По-смотрим! Есть еще дела ко мне? Нет? Тогда до приятного… Часа через два придется передавать телеграммы всем Советам Урала… позаботьтесь, чтобы линия была свободна!
Петухов ничего не ответил, пожал плечами и вышел из комнаты, гордо неся голову.
Данило Хромцов и депутат Совета Дружинин явились на телеграф в сопровождении взвода красногвардейцев.
Хромцов, грохоча сапогами и оставляя за собою грязные следы, прошел по коридору и без стука, по-хозяйски распахнул дверь кабинета.
— Телеграммы Совета отправлены? — спросил он начальника, показывая ему свой мандат. Начальник телеграфа не ответил. На одутловатом, бледном лице проступило выражение испуга и упрямства.
— Оглох? — грозно спросил Хромцов.
Начальник опять не ответил, только указал пальцем на стопку неотправленных телеграмм.
— Немедленно передать! Последнее предупреждение!.. И вот вам комиссар, — Хромцов указал на Дружинина. Тот ничего не сказал, но решительно пошевелил своими необыкновенно густыми бровями.
Начальник телеграфа ответил:
— Не будем подчиняться!
— Ка-ак?
По молодому лицу Хромцова словно судорога прошла. Кулаки сжались. Но он овладел собой и, подойдя к двери, кивнул кому-то. Вошли два красногвардейца — молодые заводские ребята. Хромцов сказал начальнику телеграфа:
— Вы арестованы!
Потом красногвардейцам:
— Взять его!
И, заметив невольное движение начальника:
— Обыскать!
В левом внутреннем кармане, куда хотел сунуть руку арестованный, лежал браунинг.
Упавшим голосом начальник сказал:
— Вы не имеете права арестовывать меня… Я подчинялся директивам…
— Чьим?
— Цека нашего союза…
— Надо голову на плечах иметь! Контрикам подчинялся, а законной власти не хочешь! Одевайся, пошли.
Хромцов приказал провести его в аппаратную. Там в это время митинговали чиновники, узнавшие о «вторжении» Красной гвардии и об аресте начальника.
Хромцов, будто не замечая враждебных взглядов, сказал, подняв руку:
— Товарищи! Совет узнал, что контрреволюционный Цека почтово-телефонного союза…
Его прервали насмешки и злобные выкрики. Он увидел, как Петухов рвет телеграфные ленты, сует в карман, а двое под шумок орудуют около аппаратов, отвинчивают какие-то мелкие детали.
— Ти-хо! — трубным, раскатистым голосом скомандовал Хромцов.
И все стихло.
Вошли красногвардейцы, стали обыскивать чиновников, выгружать из карманов ленты и детали аппаратов.
Хромцов сказал:
— Злостный саботаж налицо! Причина есть всех вас забрать и арестовать, но, может, есть среди вас люди, которые за Советскую власть?.. Подымите руки!
Ни одной руки не поднялось. Чей-то сдавленный голос сказал: