Антон ответил на звонок, пару минут молча слушал, потом бросил что-то короткое и отключился.

— Тренер, — ответил он на невысказанный вопрос, пожимая плечами. — Рвет и мечет. Надо возвращаться в отель, — и не дожидаясь Мартена, он зашел внутрь. Француз не пошел за ним, ему потребовалось сделать пару глубоких вдохов, чтобы унять разгоряченное воображение и усилием воли заставить себя думать о чем-то другом. О проблемах экономики Франции, например. Или о парижских пробках — все моментально упадет, Пизанской башне на зависть.

Приведя разум и тело в более-менее пристойное состояние, он неторопливо направился следом за Антоном. Одно не давало ему покоя: что вообще нахрен происходит?!

Потерпев неожиданное фиаско и пережив не самую спокойную ночь, он принялся строить планы по завоеванию русского с удвоенной энергией, которые, впрочем, пришлось отложить. На следующее утро сборные уезжали из Швеции, так что Мартен не видел его вплоть до следующего этапа в Хохфильцене.

Этап сложился так себе. Конечно, Фуркад во всех трех гонках оказывался на пьедестале, и это был плюс. Но ни одного золота он не выиграл, а это уже был минус. Впрочем, был и еще один плюс: Антон тоже попал на пьедестал в эстафете, а также последним, шестым по счету, угодил в цветы в пасьюте. Так что Мартену дважды довелось вновь принимать его поздравления, ощущать его теплую ладонь в своей, задерживая ее на мгновение дольше положенного, пристально глядеть в глаза и незаметно улыбаться. Нет, однозначно, хороший этап.

Точнее, был. До той минуты, пока после окончания эстафеты он вновь не направился к нему. На сей раз, наученный горьким опытом, он хотел позвать его уже не в кафе, куда тот совершенно точно притащит всю свою четверку, всю французскую, да еще и победителей норвежцев прихватит — ну чтоб скучно не было! Нет, он просто и вполне невинно хотел предложить ему немного покататься по окрестностям и поболтать о всякой ерунде.

Антон увлеченно беседовал с Малышко, который, кстати, как раз вчера Мартена обыграл в борьбе за серебро. Воспоминание было не из самых приятных, и он поморщился. Подойдя к русским, он сухо поприветствовал их обоих и тут же обратился к Антону. И вот тут-то этот русский идиот его виртуозно послал, над чем Эмиль до сих пор нагло ржал.

Тот, словно учуяв, что Мартен про него вспомнил, резко ускорился и поравнялся с ним.

— Все, больше не злишься? — глянул он на него и, видимо, удовлетворившись результатом, спросил: — Только скажи, тебя хоть раз так отшивали: вежливо, но беспрекословно?

— Неправильный вопрос, — едко заметил Мартен. — Правильно будет — тебя хоть раз отшивали?

— А что, вообще ни разу?! — Эмиль даже приостановился, во все глаза уставившись на Мартена.

Тот честно закопался в своей памяти, абсолютно искренне пытаясь найти хоть малейшие признаки провалов, о которых он мог забыть, но нет, таковых просто не существовало в природе.

— Нет, ни разу, — равнодушно пожал он плечами.

— Во дела, — изумленно протянул норвежец. — Однако этот медвежонок на глазах становится весьма и весьма любопытной личностью.

— Кто? — удивленно переспросил Мартен. — Медвежонок? Почему?!

— Ну так русский же, а они все с медведями в дальнем родстве, хотя отдельные особи очень даже в ближнем, а потом…- он изобразил в воздухе палкой нечто неопределенное, — сам по себе похож.

— Чем это? — проворчал уязвленный Мартен. — Хочешь сказать, что он крупнее меня? Вот еще!

— Ну, пожалуй, немного все же крупнее, — осадил его Эмиль, — но я сейчас не об этом. Иначе похож: ты глянь, какие у него черты лица, такие… — он запнулся, подбирая подходящее слово, — уютные, что ли, домашние, плавные. Нос такой кругленький, не заостренный, губы пухлые, щечки, волосы светлые, — он вновь прервался, раздумывая, и наконец подвел итог своим дифирамбам: — Нет, однозначно — красивый парень и очень милый медвежонок!

По мере этой проникновенной речи Мартен чувствовал, как его челюсть все сильнее и сильнее стремится поддаться земному притяжению, и понадобилось немалое напряжение, чтобы вернуть ее на законное место.

— Эмиль, дорогой, — начал он вкрадчиво, но с четко определяющейся угрозой, — а когда это ты его так внимательно рассмотрел? И зачем, стесняюсь спросить?

Тот посмотрел на него, не понимая:

— Эй, ты чего? Чего взъелся? — и прыснул от неожиданной догадки: — Ты, что, ревнуешь?!

— Сдурел?!

— Да какое там сдурел? Сам на себя погляди! Глаза кровью налились, зубы сжались, прямо броситься на меня с кулаками готов. Ревность как она есть, в самом классическом ее варианте, — припечатал он.

Мартену хотелось рявкнуть, что Эмиль окончательно тронулся на почве романтических бредней, но вдруг остановился, озадаченный одним простым вопросом. А что такое ревность? Нет, конечно, он знал о ней понаслышке, но вот наяву и не помнил, чтобы ему доводилось ее испытывать. Не будешь же ревновать партнеров по койке на ночь! Так что же это — ревность? Отелло — Дездемона, чудовище с зелеными глазами, страсти-мордасти, все умерли? А вот то мерзкое чувство, вдруг задергавшееся где-то внутри и ехидно подкидывающее картины с участием Антона и кучи левых мужиков одна отвратительнее другой, вот это что? А желание послать сейчас Эмиля ко всем чертям, а еще лучше врезать для профилактики, чтобы не смел пялиться? А вот это дикое стремление сейчас же отыскать Антона, заковать в наручники и посадить под замок, чтобы не смел ни на кого, кроме Мартена, даже глаз поднять, вот это что за хрень, черт побери?

«Так, стоп, Мартен. Успокоились. Вдохнули-выдохнули. Раз-два, раз-два. Вот так. Однако… Кажется, я точно давно не трахался», — ухватился он за спасительную соломинку. — «Нужно срочно найти любую смазливую задницу и сбросить напряжение, или дело примет угрожающий оборот. А на русского потом можно и наплевать, пусть катится нахер, тоже мне святая невинность!».

Придя к этому утешительному выводу, он почувствовал, как настроение быстро улучшается, и рванул вперед, махнув рукой Эмилю, чтобы догонял. Тому понадобилось для этого всего пара мгновений.

— Ну так что, ревнивец, дальше-то что будешь делать?

— Отвали! — огрызнулся Мартен беззлобно.

— Ну, Маааарти, — состроил несчастное лицо Свендсен, — ты же не оставишь несчастного, изнывающего в неведении товарища мучиться от незнания! Что дальше-то? Попробуешь еще раз?

Мартен уже почти открыл рот, чтобы сказать, что он таких русских, а также немцев, норвежцев, австрийцев, если захочет, будет иметь толпами каждый день, так что с этим ему надоело возиться. Но вдруг перед глазами встали пьедестал Эстерсунда и первый взгляд Антона… Незаметная, блуждающая улыбка по ту сторону стола… Жар, исходящий от его бедра… Губы, которые он так и не успел поцеловать…

— Эмиль, золотко, ты хоть раз видел, чтобы я не получил того, что мне нужно? — проникновенно спросил француз, выждал эффектную паузу и подытожил: — Вот и не увидишь!

====== Часть 4 ======

Дать то опрометчивое обещание себе и Эмилю было очень легко. Выполнить, как ни странно, — гораздо сложнее. Мартен всегда был умным мальчиком, и жирафов в его роду не водилось, так что ему не понадобилось много времени, чтобы осознать: на сей раз все будет иначе.

Антон, вроде бы и не предпринимая никаких осознанных действий, тем не менее, до поры до времени успешно умудрялся избежать любых встреч с ним. Настолько успешно, что ни о какой случайности и речи быть не могло. Поняв это, Мартен с хищной улыбкой лишь мысленно потер руки. Что ж, тем лучше! Не родился еще на белом свете человек, способный скрыться от Мартена, если тот желает его видеть.

Удача, как известно, настоящая женщина — она любит упорных и наглых. Через пару дней бесплодных попыток Мартен таки выловил его на утренней тренировке — о чудо! — в полном одиночестве. На лице Антона в тот момент, когда он увидел непрошеного зрителя, нельзя было прочесть ничего, кроме вежливого приветствия, и почему-то Мартену от этого стало не по себе. Впрочем, в чем-чем, а в ненужной рефлексии его никогда не обвиняли, поэтому он натянул на лицо скучающую улыбку и начал атаку.