— Неплохо?! Ты вот это называешь неплохо? Да, я действительно иначе представлял свой дебют. Я как-то не ожидал того, что в партнерах по команде у меня окажутся… — он резко оборвал сам себя, видимо, в последний миг сумев затормозить и не наговорить лишнего о тех, с кем, как ни крути, ему придется бок о бок провести минимум сезон, — которые не смогут простейшие передачи принять и обработать. Я не ожидал, что на трибунах на нас со скучающим видом будут смотреть полтора человека, которые, похоже, просто заблудились и забрели не туда. Не ожидал, что наш хваленый капитан, — процедил он с особенно убийственным выражением в ледяных глазах, как-то сразу вспомнилось, что он родом из холодной и непонятной Сибири, — самолично запорет кучу атак, которые, знаешь ли, не сами собой родились, а стоили мне кое-каких усилий. И уж никак я не ожидал, что, увидев шикарное поле в шикарном Монако, — в котором, как ты меня лично уверял, деньги крутятся такие, что хватило бы купить весь мир и получить миллион — другой на сдачу, — я словно в родной Калтан вернусь, ведь только там я видел настолько кошмарный газон!
Завелся, умница… Хоть и пытался хранить гордое молчание и величественно страдать, но не смог, не научился еще держать себя в узде, выплеснул все горячей волной обжигающей злости. И слава Богу.
Потому что с тем, что прозвучало, уже можно бороться. Слова материальны и невесомы одновременно. Их, к счастью, легко развеять, в отличие от мыслей, грохочущих по дорогам сознания тяжелыми неповоротливыми камнями. Какой же он все-таки маленький, какой же еще ребенок, пусть на поле и творит иногда почти чудеса! Как же легко им управлять, в нужный момент искусно надавливая на определенные точки, манипулируя и играя на лишь Радамелю ведомых струнах.
Как же просто это делать! Надо всего лишь не задумываться над одним скромным фактом: а в чьих руках на самом деле зажаты поводья…
Он сделал еще шаг вперед, сжал его за плечи и сильно встряхнул.
— Слушай сюда, ребенок, и слушай внимательно: повторять не буду, — он наклонился ближе, чтобы каждое слово оседало прямо в сознании.
Головин напрягся так, что казалось, немедленно оттолкнет, и вполне возможно, даже врежет, но после секундного столкновения двух распаленных взглядов на миг опустил глаза и лишь молча стиснул кулаки.
Радамель записал первое очко на свой счет, но натиск не сбавил. Согласился выслушать — это уже маленькая победа, но пока все еще слишком маленькая, чтобы ее стоило праздновать.
— Значит так, Алекс, — максимально сухо начал он, изо всех сил пытаясь игнорировать такую знакомую, жаркую, слепящую волну огня, что от одного прикосновения начала подниматься откуда-то из глубин подсознания. — Я конечно, понимаю, что ты представлял свое будущее исключительно под восторженные вопли миллионов болельщиков и фейерверки в честь победителя. Вынужден тебя огорчить: так не бывает, малыш. Чтобы услышать эти вопли, надо до посинения пахать на пустом стадионе, надо подстраиваться под партнеров, которые, да, лучше бы шли тротуары подметать, надо, знаешь ли, усмирять свою гордыню и играть так, как нужно команде, а не выкобениваться на весь мир: смотрите, какой я крутой, и как я умею! Главное — результат, запомни это! Если надо, будешь себя ломать, будешь бегать тише, если партнеры не успевают, будешь бить слабее, если принять не могут, будешь молча и не рыпаясь отдавать столько передач, сколько нужно, чтобы забить хотя бы один-единственный гол. И вот тогда, если будешь реально пахать, как ломовая лошадь, а не заморачивать себе голову ерундой, — будут тебе и все золото мира, и все болельщики у твоих ног, и «Сантьяго Бернабеу» с «Олд Траффордом» впридачу.
Он замолк, как-то вдруг сразу выдохшись и чувствуя, как прожорливыми мурашками ушло из тела напряжение. Ему тоже очень нелегко дался этот разговор, но он точно знал: именно сейчас Алекс должен был услышать именно это. Пока не накрутил себя, пока не закопался под развалинами рухнувших воздушных замков, пока в состоянии понять и поверить — замки можно восстановить и сделать в сто раз краше.
Алекс буравил его непроницаемым взглядом, кажется, целую вечность, а затем резко дернул плечом, сбрасывая его руки, отвернулся, возвращаясь к своим вещам, и ядовито процедил:
— Никогда не знал, что ты — такая зануда. Видимо, это в тебе возрастное.
Радамель чуть не расхохотался от неожиданного укола: мальчишка никак не хотел уступать последнее слово в споре. Что ж… Сам виноват.
— Возрастное, говоришь? — он, наконец, одним движением приблизился вплотную и без излишней трепетности провел обеими руками по его плечам вниз, спустившись до кистей и сплетая свои пальцы и его. — Ты опять нарываешься? Я ведь могу оскорбиться и потребовать опровержения.
Мальчишка хмыкнул и сам, удивительно быстро капитулировав, откинулся на его грудь, елозя по ней острыми лопатками, от чего в местах соприкосновения словно обожгло расплавленным металлом. Назревавшая волна превратилась в сокрушительное цунами и погребла под собой доводы разума, осторожность и безопасность.
Он торопливо развернул его к себе лицом и прижал к дверце шкафчика, наконец-то дорвавшись до горячих и влажных губ, с готовностью раскрывшихся навстречу.
— Не хочу здесь, — выдохнул Алекс ехидно, кое-как разорвав поцелуй, — хочу прямо на поле! Только на это ваш гребаный газон и годен!
Радамель опешил настолько, что на миг даже позабыл о снедающем его возбуждении. Он считал себя опытным любовником, которого сложно чем-то удивить, но мальчишке это удалось. От картины, так явственно вспыхнувшей перед глазами, вмиг перекорежило. И неудивительно: видение бледного и обнаженного Алекса на грязно-зеленом газоне среди молчаливо и бесстрастно взирающих пустых трибун, его длинных пальцев, судорожно стискивающих клочки травы, его волос, в которых запутались комья взрытой земли, одномоментно и навсегда заняло почетное место в его коллекции Самых Эротичных Мечтаний.
Но мальчишка, не подозревая об этом, решил его все-таки окончательно добить. Прижимаясь всем телом, мелкими, суетливыми поцелуями проходясь по его шее, он добрался до уха и жадно прошептал:
— А еще круче прямо в воротах. Представляешь? Мне рассказывал… — он осекся, но после мгновенной заминки исправился и продолжил, острыми клычками прикусывая краешек раковины, — говорят, что ощущения — нереальные. Прикинь, из опоры под спиной одна сетка, и удержаться почти невозможно, и цепляешься за нее пальцами, и чувствуешь, что сейчас точно куда-то улетишь. То ли на землю, то ли в небо.
Лихорадочно пытаясь стащить с Алекса футболку, он пытался асбстрагироваться от этих крышесносных картин, а главное, не думать — не думать, не думать!!! — кто именно из бывших партнеров по команде и какого вообще хрена делился с молодым одноклубником такими в высшей степени пикантными впечатлениями! Он все узнает позже, а пока…
— Вот только, знаешь…
В своем упоении Фалькао не сразу понял, почему вдруг стало зябко и неприятно.
— Я подумал, что ты прав, — хищная и торжествующая улыбка Алекса, стоящего чуть поодаль и спокойно поправляющего одежду, заставила бы сдохнуть от зависти любую ведьму, — нечего заморачивать себе голову ерундой. Главное — результат, запомни это! Так что… — он выждал эффектную паузу и почти выплюнул: — Будет гол, будет секс, нет — извини, дорогой!
От неожиданности Радамель даже рот открыл: так лихо его не обламывали уже лет сто, наверно. То есть вообще никогда! Он схватил мелкого паршивца за руку и, притянув к себе, прошипел:
— Вообще-то я его сегодня забил, если ты не заметил.
— Я имел в виду, гол с моей подачи, естественно! — донельзя вредным голосом пропел мальчишка, одним движением вывернулся, подхватил сумку, послал остолбеневшему неудачнику воздушный поцелуй и, явно придя в отличное расположение духа, выпорхнул из раздевалки.
И вот теперь он смотрит на это фото и думает, как сильно Алекс на нем похож на того мерзавца с воздушным поцелуем. Он уверен, что ему это фото тоже приглянется.
