Тот самый Леон, который уволил отца Татьяны и создал Великий Раскол Рейно – Дусе. У нее скрутило живот от мысли, что придется вновь встретиться с ним.

– Семья подождет. – Жан-Пьер стоял и смотрел на нее в мягком голубом свете ночника, его сильное, спортивное тело излучало тепло. – Мы должны отправиться туда вместе, чтобы выполнить обещание, которое я дал в вечернем интервью. Я объявил миру, что ты станешь гостьей Рейно до начала игры между «Гладиаторами» и «Ураганами».

– Я не понимаю. Ты же видишь, что это невозможно. – Она махнула рукой в сторону колыбельки, где спал Сезар. – Я не могу уехать из Нью-Йорка.

– Мы теперь одна семья, Татьяна, хочешь ты этого или нет. – В его голосе звучало терпение, но, судя по языку жестов, оно было на исходе. Он навис над ней, напряженный и непреклонный. – Теперь ты тем более должна поехать со мной в Луизиану, ведь нам надо выработать условия совместного воспитания мальчика.

Она посмотрела на малыша, безмятежно сопящего и не подозревающего о проблемах родителей. Она знала, что Жан-Пьер прав. Им нужно найти способ вместе воспитывать ребенка, хотя никакой свадьбы не будет. И никакого показного романа, чтобы скрыть враждебность, тоже.

Может быть, со временем она добьется для своего сына мирного будущего, точно так же, как она добивается свободы для своих клиентов в суде. Она найдет способ справиться со своими гормонами и противоречивыми чувствами, которые до сих пор питала к Жан-Пьеру.

– Мне потребуется отдельная комната, – в итоге проговорила она, закладывая основу для этого очень рискованного компромисса. – Я поеду с тобой, но участвовать в спектакле перед прессой или твоими родными не стану. Я просто не смогу.

– Хочешь сказать, ты не будешь притворяться, что тебе нравится отец твоего ребенка? – приподнял он бровь.

Сердце ее пустилось вскачь.

– Хочу сказать, что мы не будем намекать на помолвку или неизбежную свадьбу, которой, как мы оба знаем, не бывать.

– Договорились. – Его быстрое согласие явно застало ее врасплох. Он взял ее за руку. – Даю слово.

Его прикосновение пробудило в ней воспоминания о том дне, когда они тоже стояли вот так, лицом к лицу, и горячо спорили о судебном процессе. Наверное, он дотронулся до нее тогда, чтобы подчеркнуть свои слова. И в этот миг началась химическая реакция, за которой последовал взрыв. Они не смогли оторваться друг от друга. Если она не будет осторожна, это может повториться вновь, прямо сейчас.

– Ну, тогда спокойной ночи и приятных снов. – Он поднес ее руку к своим губам и легонько поцеловал ее пальчики, словно это было самой естественной вещью на свете. – Я заеду за тобой утром, чтобы мы могли вместе поговорить с твоим отцом, я буду рядом с тобой. И никак иначе.

Она кивнула. Во рту у нее пересохло, кожа горела от его поцелуя. Она смотрела, как Жан-Пьер уходит. Она думала, что рассказать ему о ребенке будет сложной задачей. Но теперь, глядя на то, как ее тело реагирует на него, она поняла, что нет задачи сложнее, чем сопротивление чарам Рейно.

Между играми в НФЛ у Жан-Пьера была неделя, чтобы разработать стратегию. Он изучал соперника, выискивая слабые места игроков и способы воспользоваться этими слабостями. Он разрабатывал план игры и вносил в него коррективы вплоть до того момента, пока не выходил на поле.

С Татьяной у него не было даже этой недели.

У Жан-Пьера оказалось в запасе всего двенадцать часов, чтобы осознать тот факт, что он стал отцом, прежде чем предстать с этими новостями перед ее родными и огорошить их. Двенадцать часов на то, чтобы составить план, когда весь его мир перевернулся с ног на голову. Полчаса назад они стояли в гостиной Дусе и докладывали им последние вести с полей. Все прошло более или менее гладко, однако теперь Жан-Пьеру предстояло встретиться со своим тренером один на один. В соседней комнате женщины радостно щебетали и передавали Сезара с рук на руки, когда Джек Дусе с мрачным видом захлопнул за собой дверь и обернулся к Жан-Пьеру:

– Ты просто ублюдок.

Покрасневший от ярости тренер сверкал на своего провинившегося игрока глазами, полными гнева. Бывший защитник команды колледжа, за годы работы тренером Джек покруглел, обзавелся животиком и мягкими щечками, указывавшими на то, что он ведет весьма комфортную жизнь и ни в чем себе не отказывает.

Но сейчас, глядя Джеку в глаза, Жан-Пьер не сомневался, что тот способен нанести смертельный удар, если решит выйти против него войной.

– Она мне тоже ничего не сказала. – Жан-Пьер заговорил первым, припоминая, как тренер запустил шлем через всю раздевалку в голову новичка за то, что тот не выполнил его распоряжения. – До вчерашнего вечера я сам ничего не знал, а сегодня я уже здесь…

– Не пори чушь. Мужчина всегда знает, что такое может случиться. – Джек сжал кулаки и набычился. – Мы, между прочим, о моей дочери говорим!

– И о моем сыне. – Жан-Пьер старался не повышать тона, помня о сидящих в соседней комнате женщинах. – И поскольку мы оба хотим защитить наши семьи, я предлагаю провести дискуссию так, чтобы не пострадали чувства женщин, которые находятся за этой дверью. – Его сердце бешено колотилось в груди.

– Как бы мне ни хотелось двинуть тебе по челюсти, даже если бы это вывело тебя из игры в чемпионате, Рейно, в твоих словах есть смысл. – Отец Татьяны резко развернулся на каблуках, подошел к бару и плеснул себе добрую порцию ирландского виски из бутылки на серебряном подносе.

Жан-Пьер наделся, что алкоголь остудит его. Он стоял и терпеливо ждал, пока Джек возьмет себя в руки, и они смогут продолжить разговор.

По всему кабинету были развешаны фотографии и вырезки о карьере Джека в качестве главного тренера Нью-Йорка. Самые внушительные фото запечатлели эпизоды двух полуфиналов и Суперкубка, выигранного четыре года назад. Снимков Джека со времен его работы в качестве помощника Леона Рейно в «Мустангах» не было, несмотря на то что эти двое подняли команду на небывалую высоту, разработав новый, скоростной стиль нападения, скопированный впоследствии другими членами лиги, и их рекорды до сих пор никто не побил.

Джек порвал все связи с Леоном и семейством Рейно и ни с кем из них не общался, пока ему не потребовался сильный квотербек для «Гладиаторов». Но и тогда тренер не встретил Жан-Пьера с распростертыми объятиями и не слишком старался с комфортом устроить его в Нью-Йорке. Они просто работали над общими задачами, стараясь вновь превратить «Гладиаторов» в мощную команду.

– А у тебя чертовски крепкие нервы. – Джек хлопнул стаканом по столу и развернулся к Жан-Пьеру. – Я пригласил тебя в Нью-Йорк, чтобы ты получил шанс выйти из тени своей семьи. Чтобы ты начал свою собственную игру. И вот чем ты отплатил мне за это! – прорычал он, крепко ухватившись за горлышко бутылки с виски.

– Я бы хотел отплатить вам вашей же монетой и попросить не пороть чушь. Вы пригласили меня сюда не по велению доброго сердца. Я был нужен вам, чтобы выигрывать. И я не подвел вас.

Джек молча поскреб лысеющий затылок.

– Я сделал то, чего вы от меня хотели, – продолжал тем временем Жан-Пьер. – Прекрасно сыграл свою роль. Может, даже слишком хорошо, черт побери. Одно дело просить меня выигрывать матчи, совсем другое – держаться подальше от Татьяны.

Он мысленно вернулся на десять лет назад, когда она встала на сторону своей семьи и заявила, что между ними все кончено. Но их чувства не исчезли без следа просто из-за того, что Джек Дусе велел своей дочери забыть о Жан-Пьере. Они таились в глубине их души и вырвались на свободу при первой же возможности – там, в зале суда, когда он схлестнулся с ней после заседания.

– Мне не следовало принимать тебя в «Гладиаторы», – пробормотал Джек, наливая себе третью порцию.

– Помимо побед я обеспечил вам стабильность в раздевалке, без которой невозможно держать команду стареющих ветеранов и диких новобранцев на одной волне. Если вам не нравится то, что я делаю, я буду рад пересмотреть условия нашего контракта.