Но есть одна вещь, которую я точно должен перерасти — это мой гнев. Мне стоило сдерживать свое дерьмо. Мне следовало сделать глубокий вдох, посчитать до десяти или двадцати, или ста. Мне следовало обернуться и поговорить с ней, как взрослому человеку, каким я себя называю. Но нет, я повел себя как мудак, и вот теперь, я стою здесь, уставившись на место, где обычно стоит машина Харлоу, ведь сейчас оно пусто.

Может, она уехала позавтракать в город или за покупками? Может, она наконец-то решила воспользоваться гаражом и припарковать свою машину там? Я знаю, что у нее еще есть неделя, прежде чем ей нужно будет вернуться в Нью-Йорк. Для меня эта неделя — время, предназначенное для того, чтобы попросить у нее прощения и убедить ее, что между нами все может сложиться, даже несмотря на то, что мы всего лишь недавно познакомились.

Но в первую очередь, я должен извиниться.

Пару минут я сижу в машине, наблюдая, как солнце освещает ландшафт передо мной. Вдалеке я вижу дом братьев Виллер, и я знаю, что они, скорее всего, еще спят. Я выбираюсь из своего грузовика и спешу к входной двери. Я стучу, но на мой стук никто не отвечает. Тогда я иду к передней части «Жемчужины», по пути всматриваясь в застекленные окна, и я вижу, что дом пуст. Я возвращаюсь к входной двери, и на этот раз достаю ключи. К черту приличия. Мне плевать, если я, таким образом, вторгнусь в личное пространство, я все равно войду.

Моя рука дрожит, пока я вставляю ключ в замок и поворачиваю его. Сколько раз за последнюю неделю я переступал через этот порог с чувством, словно был на седьмом небе от счастья, поскольку знал, что за этой дверью меня ждет Харлоу?

Но когда я захожу в «Жемчужину» в этот раз, мое сердце разбивается. Харлоу здесь нет. Я словно ощущаю это в пространстве. Дом кажется пустым и заброшенным, но я все равно иду прямиком в спальню, хотя уже знаю, что там увижу. В комнате нет ее вещей и безделушек, которые лежали на столе у телевизора — вроде тех маленьких камушков и веточек, которые она собрала во время похода в парк Бандельера и к горячим источникам. Нет и той кучи медицинских журналов — у нее была ужасная привычка читать в постели, делая пометки маркером, вместо того, чтобы просто там расслабляться.

Я рассеяно смотрю на идеально заправленную постель, но едва замечаю детали, так как все, что я могу видеть, — это мы, лежащие в этой самой кровати со смятыми простынями у наших ног, и как мы смеемся, болтаем, занимаемся любовью или просто смотрим друг на друга. Как же я обожал, когда Харлоу изучала меня, проводила пальцами по моему торсу, одновременно называя каждую мышцу и проговаривая функцию, за которую та отвечает. Иногда она, торжественно посмеиваясь, находила на моем теле чувствительное место и щекотала его, а я зажимал ее руку, чтобы Харлоу перестала мучить меня. Я вижу те моменты, когда пробовал каждый ее дюйм, вдыхал аромат, похожий на амброзию и имеющий уникальный химический состав, созданный исключительно для меня. И, о, Боги, я слышу смех Харлоу, вижу ее улыбку, ее глаза. Я скучаю по ней.

Когда я поворачиваюсь обратно к выходу, то улавливаю взглядом лист бумаги, лежащий на подушке. С колотящимся сердцем я поднимаю его.

Дорогой, Дэкс.

Мне жаль, что я уезжаю без предупреждения, но, думаю, для нас обоих так будет лучше. Лучше, если мы закончим наши отношения, прежде чем между нами все станет плохо. Хочу, чтобы ты знал, я никогда не была такой счастливой, какой была здесь, с тобой, и не важно, что все это было кратковременно. Я прошу прощения за то, что соврала тебе на счет таблеток, но не думаю, что должна объясняться перед тобой за то, что у меня есть пистолет. Что бы я с ним ни сделала — это бы был мой выбор, даже если я планировала в ту ночь совершить самоубийство, но я этого не сделала, а остальное не имеет значения. Я не покончила со своей жизнью. Вместо этого, я выбрала жизнь, потом встретила тебя, и, может быть, такова и была моя судьба. Но наше время подходит к концу, мы всегда знали, что это закончится. У тебя своя жизнь, у меня — своя, и сейчас я должна вернуться к своей жизни и жить дальше. Если я беременна, хотя я знаю, что этого не случилось, обещаю, обязательно дам тебе знать об этом, и тогда мы обсудим опеку над ребенком и то, что для него будет лучше. Если я не беременна, тогда ты больше не услышишь обо мне. Дэкс, ты молод, и у тебя еще вся жизнь впереди. Проживи ее пополной. Не позволяй мне удерживать тебя.

Люблю, Харлоу.

Меня начинает наполнять гнев, когда я читаю последние строки, мое зрение затуманивается. «Опека? Она уже думает об опеке?» Я достаю свой телефон, больше всего на свете желая позвонить ей и высказать все, что я думаю на счет того, что она устроила. И еще мне хотелось бы уточнить, что Харлоу имела в виду под «думаю, для нас обоих так будет лучше»? А как же я? Только из-за того, что мне всего двадцать семь лет, она думает, что у меня нет собственной головы на плечах? Конечно, вчера я облажался, когда вспылил, но все же…

Мой звонок тут же переходит на голосовую почту, и это означает, что ее телефон выключен. Я слушаю голос Харлоу, который просит оставить ей сообщение:

«Пожалуйста, оставьте свое сообщение после сигнала, и я перезвоню вам, как только смогу».

Ее голос звучит холодно и безразлично, словно у диктора.

― Харлоу, я только что прочел твою записку… — начинаю я, как вдруг слышу, что хлопает входная дверь.

― Харлоу, детка, ты здесь?

«Отлично. А это еще кто?»

Я так зол, что едва могу четко видеть и вежливо говорить. Если я заставлю себя сейчас что-нибудь произнести, то уверен, что потом об этом пожалею. Я складываю ее записку и сбрасываю вызов, заталкивая телефон обратно в карман джинсов, когда выхожу из спальни.

Посреди гостиной стоит мужчина среднего роста и оглядывается по сторонам, на его лице читается удовольствие и, одновременно, озадаченность. Когда он снимает свои солнечные очки и, прищуриваясь, смотрит на меня, я вижу, что у него голубые глаза. В его светлых волосах прослеживается седина, что придает ему авторитетный вид. На его челюсти — легкая щетина, а сам он одет в легкий пиджак поверх голубой рубашки на пуговицах и коричневые брюки, подчеркивающие подтянутое тело, что говорит мне о том, что он заботится о себе. Я совершенно не умею определять возраст людей, но на вид ему где-то за сорок или, даже, чуть больше пятидесяти, и сейчас этот мужчина выглядит растерянным.

― Я могу вам помочь? — спрашиваю я.

― Я ищу доктора Харлоу Джэймс.

Я чувствую, как сжимается моя челюсть. Если это очередной адвокат от ее муженька, которого тот отправил, чтобы Харлоу подписала те проклятые документы, тогда ему лучше проваливать.

― Она знает, что вы должны прийти?

― Наверное, нет. Я вообще не должен был быть здесь, ― говорит мужчина и делает глубокий вдох и выдох. ― Но, что поделаешь, если ты совершил самую большую ошибку в своей жизни и тебе нужно сделать все, что в твоих силах, чтобы вернуть ту, кого любишь?

Я в недоумении смотрю на него. «Это гребаный Джефф Гарднер? Не может быть!» Я опять сражаюсь с гневом, растущим внутри меня, считая до десяти. «Спокойно, приятель. Что бы ты ни делал, оставайся спокойным!»

― Я — Дэкс, и я — хозяин этого дома, ― я протягиваю руку, и он, сузив глаза, пожимает ее.

― Вам известно, где я могу ее найти? Мне сказали, что она арендует этот дом.

― Сегодня утром она уехала. Я пришел забрать ключи, которые она оставила, и подождать уборщиков, ― лгу я, пока Джефф вытаскивает из кармана брюк носовой платок и вытирает руки, как будто только что потрогал бездомного.

― Я — доктор Джефф Гарднер, муж Харлоу. Вам известно, куда она поехала?

Я отрицательно качаю головой.

― Боюсь, что нет.

Джефф, словно не слыша меня, продолжает говорить, засунув руки в карманы и любуясь видом из окна: