«Там, где кончается разум, начинается вера»

Аврелий Августин

1

Запах лекарств, яркий свет и вокруг все белое. Белые палаты с белым постельным бельем на белых металлических кроватях. Люди в белых халатах, раздают больным белые таблетки. Это больница. Педиатрическое отделение. Сюда попадает любой ребенок, то есть человек не достигший совершеннолетия, нуждающейся в общей терапии. С пустяковыми болячками в больницах больше не лежат. Различные ОРВИ и ОРЗ можно дома лечить, стационарно. А госпитализируют только с серьезными заболеваниями.

Сейчас декабрь. Легко подхватить вирус, особенно после добровольно принудительных вакцинаций от гриппа. Сейчас модно ставить прививки от гриппа. Вакцина включает штамп гриппа. Человеку вводят слабый вирус. Он заболевает, лечиться, а после выздоровления организм человека приобретает дополнительный иммунитет, и уже готов противостоять гриппу, блуждающему по улицам крупного уральского города.

Врачи называют это иммунизацией. А на мой взгляд, это фармацевтический заговор. Ну а что? Удобно придумать историю про страшный грипп, от которого лучше защититься, переболев после вакцинации. Ведь после вакцинации хлынут потоки больных в аптеки скупать лекарства и поднимать прибыль отечественной фармацевтике. Будем честны, вероятность подхватить грипп без вакцинации не такая уж и большая. А испытать все радости заболевания после вакцинации придется каждому. А что будет с теми, кто воздержался от лечения или лечился не в должной мере? Ответ прост: осложнения. Да, грипп опасен не сам по себе, а тем, что он может перерасти в осложнения.

И сейчас в педиатрическом отделении городской больницы каждый второй ребенок или подросток лежит с осложнениями после гриппа. У кого-то отит, у кого-то гайморит, у кого-то бронхит. Отделение переполнено больными. В больнице объявлен карантин. Родственники на этой неделе не могут навещать пациентов. Благо не запрещены передачки. Хотя кому какое дело.

– Седьмая палата на кварцевание! – произнесла медсестра писклявым голоском.

Эта фраза означала, что больным седьмой палаты необходимо выйти в коридор на полчаса. За это время будет проведено проветривание. А после включат кварцевую лампу, размещенную прямо над дверью палаты. Озарив ультрафиолетом палату, кварцевая лампа обеззаразит помещение от бактерий и вирусов.

Пациенты седьмой палаты поспешили выйти в коридор. В коридоре был кожаный диванчик и плазменный телевизор. Три мамаши с детсадовскими малышами на руках быстро заняли места на диване и уставили свой взгляд в телевизор. Там шли новости. Как всегда рассказы про доблестных военных и неоднозначную политику. А после больничный коридор пропитался полемикой, которую раздували домохозяйки с умным видом, но абсолютно непонимающие собственной же речи.

Из седьмой палаты также вышли две девочки. Одна такая забавная, рыжеволосая. Ей лет одиннадцать. Она все пыталась хоть с кем-то подружиться. А вторая уже подросток, почти взрослая. Еще полтора года и уже в педиатрию ее не определят. Из палаты она вышла, как зомби, опустив голову в пол, тяжело передвигаясь.

– Иващенко! В процедурный! – все тот же голос медсестры.

По всей видимости, девочка-зомби носила фамилию Иващенко, так как именно она также не спеша и тяжело двинулась в процедурный кабинет.

Процедурный кабинет располагался напротив седьмой палаты. Помещение то слегка продолговатое. Стиль по-видимому больничный минимализм. Все как всегда белое: кушетка, ширма, стол медсестры и шкаф с медикаментами. Медсестра также была в белой одежде. Ее внешность сложно описать. Ведь медсестра скрыта под белой одеждой, медицинским колпаком и марлевой маской. Остается довольствоваться ее писклявым голоском.

– О, Иващенко, проходи – сказала медсестра.

– Как вы догадались, что это я? – удивленно спросила девочка.

Медсестра взяла ампулу какого-то лекарства, надломила верхнюю часть ампулы, чтобы в нее можно было опустить иглу, наполнила этим лекарством шприц и на иглу надела колпачок. После чего с шприцом в руке она развернулась к девочке и произнесла с улыбкой:

– Это не догадки, это профессиональное чутье.

– Какое-то сомнительное чутье – холодно ответила девочка.

– Лиза, ты что такая невеселая? Неужели не идешь на поправку? Видимо зря тебя выписываем. Нужно тебе еще недельку полежать, полечиться.

– Да, я и не против – тяжело вздохнув, чуть шепотом ответила девочка.

– Ладно проходи за ширму и ложись на кушетку… или нужно говорить кладись? Лиза, ты не знаешь, как правильно?

– Нет, не знаю – все также томно отвечала девочка.

– Просто я помню, нам в школе говорили, что нет такого слово «ложи», а есть слово «клади». Вам наверняка тоже такое в школе говорят. Ты должна знать, как правильно…

– Пожалуйста, поставьте уже укол, и я пойду – сказав это, девочка перебила медсестру.

Лиза легла на кушетку, приготовилась как физически, так и морально к инъекции. Она немного зажмурилась и пребывала в ожидании непосредственно укола.

– Ох, Иващенко, все-таки оставим мы тебя еще на неделю – произнесла медсестра, после чего поставила укол.

Выдавив все лекарство, медсестра вытащила иглу из ягодичной мышцы, а на это место приложила ватный диск, пропитанный спиртом. Обычно после этой процедуры медсестры сразу же отходят к своему столу, готовятся к следующему пациенту, но в этот раз, медсестра замерла возле девочки. Ее руки в бежевых латексных перчатках слегка задрали футболку девочки, тем самым полностью оголив поясницу. На коже шестнадцатилетней девочки были рубцы. Тело покрывали тонкие полосы, похожие на шрамы или растяжки.

– Лиза, ты можешь меня не бояться, ответь только честно, тебя бьют дома? – проявляя интерес и, возможно, заботу, спросила медсестра.

Девочка сначала опустила взгляд вниз. Ей стало больно от этих слов. Но нельзя было подать и виду. Поэтому она включила агрессию. Да, это лучшая защита у подростков.

Она поправила одежду и резко соскочила с кушетки. Направляясь к двери, произнесла:

– А вам то что? Какое вам до этого дело? Ваша забота уколы да капельницы ставить!

Лиза закончила свою речь чуть на повышенном тоне, вышла в коридор, хлопнув дверью процедурного кабинета.

2

Выписали Лизу ближе к вечеру. А так как на дворе стояла зима, темнеть стало рано. Лиза вышла из больницы, окинула печальным взором пустой и холодный пейзаж.

– О, мои родные, близкие и друзья, вы все пришли меня встречать! Я так польщена – с обидной насмешкой прошептала себе под нос Лиза.

В действительности Лизу никто не встречал. Ее встретила лишь холодная одинокая улица.

Девочка, натянув шапку понадежнее, пошла в сторону автобусной остановки. Сухой и сильный ветер сгонял снежные шапки с деревьев. Снег неприятно летел в лицо. На теплой коже он быстро таял и конденсировал, а вкупе с сильным ветром дарил неприятные покалывающие ощущения.

Мерцающие фонари, дающие тусклый свет, хруст снега под ногами – это должно быть романтично. Это романтично, когда вы идете по этому снегу с любимым человеком. Это приятно, когда вы веселой компанией друзей лепите снеговика, делаете снежных ангелов или просто закидываете друг друга снежками. Но когда ты только выписался из больницы и идешь в одиночестве туда, куда идти вовсе не хочется, это вызывает злость и раздражение.

Несвободные люди часто бывают раздражительны. Смирение с собственной несвободой могло бы подарить чувство спокойствия. Но где вы видели смирение среди подростков?

Лиза скрывала свою злость, часто делала глубокие выдохи, закатывала глаза и нервно смотрела по сторонам. Она еще не умеет скрывать свои чувства.

Вот и к остановке подъехал старенький трамвай. Пассажиров практически не было, потому как район, в который направляется Лиза, не часто посещается людьми, передвигающимися на трамвае.

Лиза присела в хвосте трамвая. Место выбрала возле окошка. В кармане зимнего пальто цвета молочного шоколада она нашла банкноту номиналом в сто рублей. Эту банкноту она протянула кондуктору. Кондуктор, немолодая полная женщина, брезгливо посмотрела на эти деньги, будто ей протянул купюру какой-нибудь люмпен. Кондуктор возмутилась: