небольшой спойлер
Это предпоследняя глава!
Всем чудесной весны, любви и тепла! ^^
====== Глава 18. О счастливом несчастье. ======
Писалось очень долго, но... Я ЗАКОНЧИЛА!!! Всем приятного прочтения, Автор разливает шампанское! Спасибо всем кто ждал, надеялся, верил и напоминал Автору, что нужно продолжать деятельность! В общем, приятного прочтения^^ Готфрид опустил вырывающегося мальчика на пол и тот глухо ударился спиной о стену. С комнате было темно и Гробовщик медленно отошел в сторону, пошарив в карманах, он зажег несколько свечей. Сиэль громко хрипел и скулил, сжимал свою промокшую одежду, словно пытался сжать свое ноющее и обливающееся болью сердце. Они молчали очень долго, уже успели утонуть в этом вязком молчании и, если раньше можно было вынырнуть и глотнуть немного воздуха, то сейчас над ними тонны этой тишины, которая забивает собой все: нос, рот, уши. Сиэль не смеет плакать, не смеет хоронить Себастьяна, он должен надеяться на лучшее... К черту! Когда это в его жизни было лучшее? Да никогда! Все дорогие и близкие люди умирали, все уходили и оставляли его в боли и страданиях, оставляли скитаться по темноте и волочить свое жалкое одиночество через холод времени. И почему же сейчас должно быть все иначе? Сиэль чувствовал как глухо барабанит сердце, как стонет от жара тело, а душа бьется в агонии. Готфрид стоял поодаль и ждал, пока юный Граф справится со своими эмоциями, когда справится с одолевающим безумием. Сейчас мрачный жнец так трепетно ощущал все эмоции человека, что его чуть-чуть оттаявшее сердце заходилось скорбным трепетанием. Он чувствует, он живет и это ему приносит столько же радости, сколько и страданий. – Граф, пора заняться вашей раной, – Гробовщих падает перед юношей на колени, от чего его длинные полы пальто складываются в причудливые черные волны. Сейчас он знает, что мальчик овладел собой и готов к чему угодно. – Если ее не обработать, то у вас начнется лихорадка. – Готфрид, – тихо отзывается Сиэль и жнец чуть вздрагивает, в прочем, как обычно. Он так и не смог спокойно слышать свое имя, часто слетающее с мальчишеских губ. Знал бы этот дворянин, что значит это имя, то и вовек бы не произнес его. Готфрид моментально вспоминает тот миг, когда это имя родилось и осквернило всю его сущность, как это имя, подобно клейму, выжгло в нем человека и оставило вечно голодающего зверя, который никогда не сможет утолить свой голод. – Как же так, а? – продолжает юноша. Готфрид видит, как тяжело поднимается мальчик, но помогать не спешит. Его качает, но он уперто стоит на двух ногах и не смеет упасть, его губы чуть задрожали и сомкнулись в плотную линию. – Они все гибнут и гибнут, и гибнут... Ладно люди! что с них взять. Пройдешь, чихнешь, а они завтра от мигрени свалятся, – губы его растянулись в горькой усмешке, – но демон-то! Бессмертный, устрашающий и сильный... и то! помер! Скажи мне, Годфрид, как же так? Жнец только снисходительно улыбнулся, строя свои седые брови. Мальчик отмахнулся и побрел к лестнице, что вела на второй этаж. На верху что-то загрохотало, завизжало и громко ухнуло. Настала тишина. Юный Граф не обратив на это никакого внимания продолжил подниматься, с силой цепляясь за перила. Седовласый мужчина последовал за ним, готовый подхватить исстрадавшееся тело. Мальчик то и дело оставлял на перилах кровавые отпечатки, размазывая их по отполированному дереву, которое так часто любил протирать дворецкий. Они поднялись по мрачному поместью на самый верх и направились к его комнате, но из одной спальни с громким визгом вывалился Сатклифф, при этом чуть не выбив дверь. Он расстелился прямо перед ногами юноши и тот, остановившись, заглянул в зеленые глаза жнеца и тот побледнел еще больше, нервно сглотнув.Где-то из глубины просторной комнаты донесся мрачный возглас Уилла, а потом все стихло: ни шума дождя, ни шороха прислуги, ни дыхание еле живого жнеца за спиной... Граф ничего не чувствовал, ничего не ощущал, кроме этого мерзкого запаха печеных яблок. Этот смрад несся из этой спальни, густые волны расходились из открытой двери и медленно, подобно ядовитому туману, расходились по всему поместью, по всему Лондону! Так умирают демоны? Сиэль не хотел шагать вперед, но так уж вышло, что он медленно, как призрак, прошел мимо побледневшего Уилла, оставив позади ползающего Грелля и скорбно блестящие зеленые глаза, что всегда наблюдали за ним с капелькой интереса и заботы. На скомканной кровати лежало нечто отдаленно напоминающее человека. Его черная обугленная кожа в нескольких местах была оторвана и мясо свисало рваными клочьями /а вчера она была такой гладкой, бледной и горячей, что становилось невозможно дышать/, истерзанный рот и виднеющиеся неровные острые клыки /а вчера они так жадно обжигали его губы, то лаская, то терзая, заставляя чувствовать стальной привкус крови/, растрепанные, скатанные в непонятную грязную массу волосы рассыпались по бордово-черным от крови подушкам /а вчера, в порыве страсти, он сжимал эти угольные волосы на затылке, то оттягивая Его от себя, то желая слиться воедино/, эти ласкающие руки сейчас выглядели ужасно: поломанные пальцы и оторванные ногти... Сиэль трясущейся рукой коснулся чуть дрожащего крыла, что мягко соскальзывало с кровати. Он ощутил нежные перышки, что мягко скользили по его пальцам, он чувствовал уходящую жизнь, трепет неясной черной души, да и такой ли черной сейчас, когда она возносится на алтарь Смерти?! Перед ней все равны, она очищает от всего, что было сделано, разве только... Был ли Себастьян когда-нибудь человеком? Жил ли он когда-нибудь, дышал ли?.. Сиэль почувствовал странную тоску в сердце. Впервые за всю его жизнь он не чувствовал той детской обиды и бессильной злости за то, что его все оставляют и уходят в другой мир. Сейчас ему было очень тоскливо и горько от того, что, как оказалось, большинство людей он не ценил и не пытался познать. И вот сейчас, когда перед ним лежало обезображенное тело его дворецкого, он осознавал, что ничего о нем не знает. Эта их игра накрывала пологом серого дыма глаза, чтобы они ничего не замечали и ничего не узнавали; этот дым скрывал от них мир, чтобы в какой-то момент развеяться легким осенним ветерком и показать ту поганую сторону жизни, которой на самом деле нет. Он остался один. Он на самом деле остался совершенно один. Красивые юношеские губы растянулись в нежной горькой улыбке, а потом Сиэль с трудом наклонился и осторожно запечатал недвижные губы своего дворецкого теплым поцелуем, чувствуя, как черная кровь остается на бледнеющих губах и начинает немного покалывать их. Он разворачивается и уходит, коротко взглянув в заботливую печаль зеленых глаз, обрамленных белыми ресницами. Граф знает, что Гробовщик последует за ним молчаливой тенью. Они идут коридорами, такими темными и мрачными, что становится трудно дышать... а может ему это только кажется из-за потери крови? Его мягко подхватывают на руки и несут куда-то далеко... И весь мир погружается в скорбную серую тишину.
Юноша открывает свои темные синие глаза и долго смотрит в потолок, пытаясь понять, что же там все-таки нарисовано. Ему не хочется думать обо всем, что было, но все волнами вливается в его голову. Мерный стук в дверь и Сиэль чувствует, как заходится бешеным стуком его сердце. Но он знает – это всего лишь Готфрид, который любезно помог ему не умереть. – Входи, – отзывается Граф. – Граф, я, – он запнулся и нервно поправил челку, – даже не знаю, как вам сказать... – Он умер, – горько проговорил Граф, даже не пытаясь держаться достойно. – Ну-ну, что же вы так критично относитесь к своему дворецкому? – театрально покачал седой головой Готфрид. Сиэль резко вскинул голову, устремляя свой возмущенный взгляд на мужчину. Его раздражал тон “временного” дворецкого. – Ты надо мной посмеяться пришел?! – презрительно цокнул дворянин. – Прошу простить, но я не думал, что вы так быстро сдадитесь и приговорите своего любовника, – мимо пролетела ваза, – к смерти! – Идиот! Заткнись и не смей давать мне надежду, только не ты, – Сиэль тяжело поднялся с кровати, шатаясь и жмурясь. – Он не мог... – Мог. – Ты дуришь меня, это твои очередные уловки! Я тебе не верю, – Сиэль испуганно вскрикнул, чувствуя, что трепетное тепло надежды расползается по его сердцу. Юноша походил из угла в угол, пытаясь унять свое сердце, свой адреналин и хаос в его голове и душе. Выжил. Выжил. Живой. Его голова разрывалась от этих стучащих набатом голосов, которые то радостно, то испуганно, то в ужасе, то с надеждой и ликованием галдели. Сиэль еле добрел до кровати, чувствуя тошноту и слабость, все вертелось в диком вихре и глаза сами по себе закрылись. Он потерял сознание, медленно осев на пол и уронив голову на край высокой хозяйской постели.
