– Встать! Оружие на стол! – оглушительно скомандовал генерал.

Армейский устав сработал безукоризненно: капитан поднялся и послушно положил на стол пистолет.

– Взять обоих! В комендатуре разберемся.

– Военный комендант Москвы Синилов! – заворковали негромко, но с уважением штатские за столиками.

Автоматчики встали за спины задержанных, подталкивая их к выходу. Публика, слегка отошедшая от шока, зааплодировала бравому генералу, блюстителю порядка в прифронтовом городе Москве.

Проходя мимо Верочки, Северов склонился к ее уху.

– Передайте Григорию Федоровичу, что я пострадал за правое дело, и не расстраивайтесь. Вечер мы обязательно повторим, и без стрельбы. Это я вам обещаю.

Автоматчик подтолкнул Северова в спину, и они исчезли за дверью.

В комнате, отведенной для проштрафившихся военных, стояли две железные кровати с матрасами и без подушек. В углу – раковина с постоянно капающей из крана водой, оставлявшей грязно-ржавый след.

Капитан принял дисциплинарный изолятор за гостиничный номер, а потому, бряцая орденами, снял гимнастерку и аккуратно повесил ее на железную спинку кровати. Затем так же по-деловому подошел к умывальнику, заложил поглубже два пальца в рот, и все съеденное и выпитое им в тот вечер обрело долгожданную свободу. Организм капитана с величайшей благодарностью отнесся к решительным шагам хозяина. Капитан на глазах трезвел.

– Скажи, пожалуйста, как это нас угораздило попасть в каталажку?

– Мы решили попугать гражданских лиц и пострелять немного в ресторане.

– Глупая история с любым приключиться может.

– Может, но не со всяким происходит.

Капитан пристально посмотрел на Северова.

– Не знаю, как ты, но я этих тыловиков…

– Успокойся, капитан, фронта без тыла не бывает. Подумай лучше, как отсюда выбираться будем.

– Элементарно. Тебя, как человека после ранения, отсюда на руках вынесут. Меня как нарушителя городского спокойствия отправят в штрафную. До первой крови. И потом всё сначала.

Дурманящие пары еще не выветрились полностью, а потому и серьезный разговор не складывался. Легко вернулись в прошлое.

– Жили ровно, бедно, порой не очень сытно, но очень счастливо.

– Последнее, пожалуй, важнее всего прочего.

– Думаю, да.

В окне совсем стемнело, когда дверь открылась и вошел высокий молодой лейтенант, поразивший узников помещения идеально подогнанной и отглаженной гимнастеркой, особенно до блеска начищенными хромовыми сапогами, в которых отражался свет лампочки, висевшей за его спиной в коридоре.

– Опустите маскировочную штору, – приказал он четким голосом одному из двух солдат, сопровождавших его. Тот незамедлительно выполнил несложную манипуляцию. – Северов, пойдете со мной, – отчеканил лейтенант.

Капитан поднялся с кровати.

– Что ж, бывай, жаль, что эти, – он кивнул в сторону лейтенанта, – нашу встречу укоротили. Я бы с тобой с удовольствием еще поговорил. Человек ты интересный. Ну, да ладно, может быть, еще и повидаемся, война – такое дело.

– Всё возможно, и удачи тебе.

Северов крепко пожал капитану руку.

Послушно следуя за лейтенантом по коридору и точно дублируя вслед за ним все многочисленные повороты, Генрих ощутил гадкое чувство, близкое к ощущению совершенного предательства. Его сейчас отвезут в домик на окраине Москвы, напоят, накормят, спать уложат. А капитана будут долго терзать допросами, после чего снимут офицерские погоны, отберут форму, оденут во все солдатское и отправят в штрафную роту.

Лейтенант предложил Северову подождать в приемной, затем легким движением обеих рук одернул гимнастерку, пробежал пальцами по поясу и портупее, после чего решительно вошел в кабинет, не прикрывая за собою плотно дверь.

Генриху пришлось невольно выслушать историю инцидента, происшедшего накануне, теперь уже из посторонних уст.

Войдя в кабинет коменданта, Северов был поражен, увидев там Григория, вальяжно развалившегося на стуле перед генеральским столом. Глазами и уголками рта он улыбался, сохраняя при этом суровую маску на лице.

Сидевший за столом генерал почему-то делал вид, что не имеет ни малейшего отношения ко всему происходившему в его кабинете помимо его воли. Достав из стола бутылку водки, он вылил часть содержимого в подставленную ладонь левой руки, после чего совершил обряд омовения ладоней обеих рук. По кабинету пополз запах испаряющегося спирта.

– Фронтовая привычка, – объявил генерал для тех, у кого еще могли оставаться сомнения в его боевом прошлом, и тут же добавил, обращаясь к Григорию: – Будем считать инцидент исчерпанным. Забирайте вашего человека. Вы свободны.

Григорий нахмурился.

– Было бы лучше считать, что инцидента не было, а был лишь досадный случай.

«Интересно, какое у него звание? – подумал генерал, глядя на Григория. – Эти молодчики из госбезопасности имеют слабое представление о чинопочитании, а потому ведут себя хоть и в рамках приличия, но нагло. И все же лучше с ними не связываться. Нечего от них ждать кроме неприятностей».

Генерал развел руками, давая понять, что сделал всё от него зависящее и вряд ли сможет сделать нечто большее. У молчавшего до этого момента задержанного неожиданно прорезался голос.

– Извините, товарищ генерал, хотел просить вас освободить капитана, участвовавшего в этом недоразумении вместе со мной. Человек он в высшей мере заслуженный, боевой офицер, нервы его подвели.

– Нервы? – взревел генерал. – Стрелять в общественном месте – это нервы? Это не нервы, а моральное разложение! И капитан будет отвечать по всей строгости военного времени.

Северов хотел было что-то возразить, но в это время зазвонил телефон. Комендант взял трубку, но к уху близко ее подносить не стал, поскольку она источала сплошной треск, через который вдруг пробился срывающийся голос связиста:

– Не кладите трубку, будете говорить с комдивом.

– Комендант города генерал Синилов слушает, – доложился, все еще не прикладывая трубку к уху, хозяин кабинета.

– Генерал Загвоздин, здравствуй, комендант. Звоню тебе с передовой. Мне вот ночью доложили, что ты арестовал моего командира истребительного батальона танков, капитана Дубровского. В чем дело?

– Напился твой капитан и стрельбу открыл в ресторане. Всех штатских до смерти перепугал, зеркальный потолок обрушил.

– Странно, капитан – офицер непьющий. Кого-нибудь из живых задел?

– Еще этого мне не хватало! Думаю, плохо у тебя с дисциплиной, генерал! Подчиненные не очень к твоим указаниям прислушиваются.

– Это ты прав. Я вот тому же капитану твержу: чего ты под танк немецкий лезешь, отходи потихоньку, оборону организуем на новом рубеже. А он свое: «Наотступались до полного позора. За Россию обидно».

– И что ты прикажешь мне с твоим анархистом делать?

– Оформи взыскание и верни ко мне в часть. Тут событие намечается. Как только отобьемся от немецких танков, и если он живой останется, то мы его прямо с поля боя на гауптвахту отвезем. Ну а если… То будем считать, что правосудие свершилось.

– Я лично считаю, что твоего комбата за его проделки в штрафную роту направить следует.

– Дубровского в штрафную? Послушай, потрудись, подъезжай ко мне на полчасочка. В Волоколамске тебя мои ребята встретят. А оттуда до меня рукой подать. По сравнению с тем, что ты здесь увидишь, любая штрафная – это курорт с морской водичкой, причем подогретой.

– Ты что ж, генерал, меня немцами пугать решил, что ли?

– Боже упаси! Я тебе обстановку докладываю и хочу, чтобы ты по поводу расстрелянного зеркала не сокрушался. Вот придем в Германию, я тебе сразу три штуки закажу, так, чтобы посетители ресторана на себя сразу с трех сторон взглянуть смогли. Может быть, удивятся. А сейчас прости, докладывают, что танки противника на позицию выходят. Пойду встречать.

Некоторое время комендант, застыв, держал умолкнувшую трубку в руках.

– У меня машина, так что давайте мы капитана поближе к передовой подбросим. Нам все равно в том направлении ехать. – Григорий произнес это с такой уверенностью, как будто судьба капитана была уже решена, и оставалось лишь организовать его транспортировку.