– Ты что в такую рань пожаловал? – достаточно бесцеремонно поинтересовалась Вера у офицера.

– Начальство. – Лаконичность ответа исключала продолжение разговора.

– Пожалуй, я с вами поеду, надо кое-что по хозяйству сделать в городе.

Он неопределенно пожал плечами, что скорее означало согласие, нежели возражение.

Зал, и без того громадный, казался теперь еще просторнее не только благодаря своим размерам, но по причине отсутствия людей. Стол, освещенный яркими лампами, выглядел весьма рельефно на фоне остальной части помещения, погруженного в темноту У стола – три стула.

«Тройка» с двумя неизвестными появилась минут через десять. Председательствующий вставил в мундштук папиросу и низким голосом сельского дьяка объявил, что принято решение провести оперативный разбор дела, связанного с провалом операции в районе расположения противника.

Неистребимое желание русских создавать по разным экстренным поводам «тройки», «пятерки» и так далее вызывало у Северова внутренний протест.

– Ну что, Северов, рассказывайте, как все произошло. Готовились – храбрились, а как до дела дошло – струсили?

Северов резко ответил.

– Извините, но я такого слова не знаю.

– Ах, не знаете?

В этот момент дальняя боковая дверь открылась, и в зал беззвучно вошел Григорий. Опираясь на самодельную трость, он осторожно сел на ближайший от двери стул и теперь мог без труда разглядывать из темноты освещенные лица сидящих за столом, а также ссутулившуюся фигуру и затылок своего подопечного.

– Думаю, слово «дезертир» вам известно?

– Не только известно, мне довелось присутствовать при расстреле предателей.

– Где это происходило? – ухмыльнулся председательствующий.

– На фронте.

– Где? – председательствующий склонился к правому соседу и что-то раздраженно шепнул ему.

Тот лихорадочно забегал пальцами обеих рук по корешкам папок, грудой сваленных слева от него.

«Не удосужились даже почитать личное дело, прежде чем разговаривать на высоких тонах», – подумал Северов.

В этот момент к столу приблизился Григорий.

– А вы каким образом здесь оказались? Вы же в госпитале? – недовольно поинтересовался старший в «тройке».

– Совершенно верно, но сегодня утром я узнал, что ведется разбирательство по делу, которое я в свое время начинал, и потому поспешил вам на помощь.

Председательствующий всплеснул руками:

– С конспирацией у нас дело из рук вон. Всего пару часов назад принял решение провести разбор, и вот вам, пожалуйста! Всё управление в курсе.

– Я – не всё Управление, я веду это дело и потому несу полную ответственность за всё, что происходит в рамках выполнения задания.

– И что же происходит в ваших рамках? Просветите нас.

Григорий задумался на секунду.

– При подходе к цели самолет попал под обстрел зениток, в результате сильно пострадал корпус. Состояние моторной части оставалось неясным. Но главное, был ранен Северов.

– Летчики сказали, что рана пустяковая.

– Возможно. Но Северов не рассчитывал приземляться во дворе нашего госпиталя, а вполне мог оказаться не в самых стерильных условиях со всеми вытекающими последствиями. Поэтому я приказал, именно приказал возвращаться на базу. Так что все вопросы ко мне.

– Что ж, очень благородно. Однако кому задавать вопросы и какие, мы решим сами.

Дверь распахнулась, и вошел генерал в сопровождении адъютанта.

– О, Федор Алексеевич, здравствуй! Вот, вы где! Возникла необходимость посовещаться по важному делу.

– Да вот решил наконец разобраться с последним провалом под Псковом.

– Похвально. Разобрался?

– Практически да, остались мелочи.

– Мелочи пока отложим. – Он мельком глянул на сидящих за столом. – Вы свободны.

– А вы, товарищ Григоренко, – обратился генерал к Григорию, – отвезете сейчас на моей машине товарища Северова на базу, а себя в госпиталь и постараетесь не покидать его до полного выздоровления. Мы же с Федором Алексеевичем, – и он взял старшего из «тройки» под руку, – пройдем ко мне в кабинет, попьем чайку и погоняем мысли по поводу последних событий.

Машина медленно и почти бесшумно катилась вниз по Кузнецкому Мосту.

– Вот так надо расправляться с интригами, – подвел вслух итог своим мыслям Григорий.

Когда выехали на улицу Горького, то поравнялись с привычной для города процессией. Несколько девиц в начищенных до блеска сапогах и старательно отглаженных гимнастерках, туго перехваченных широкими кожаными ремнями, тянули плавно перемещавшуюся в воздухе на высоте полутораэтажного сельского дома громадный баллон-дирижабль, наполненный летучим газом. Дирижабль был настолько велик, что перемещавшиеся под ним девушки выглядели подобно муравьям, старательно волокущими непосильную ношу для устройства своего обиталища.

В какой-то момент машина поравнялась с одной из них, и Северов постарался, как мог, привлечь внимание красавицы. Она ощутила на себе настойчивый взгляд, но находясь при исполнении боевого задания, не могла позволить себе среагировать на него сразу. Однако, скосив глазами вправо и влево и, видимо, не обнаружив никого из вышестоящих командиров поблизости, она повернула голову и показала Северову язык. При этом глаза озорно сверкнули, а уголки рта сложились в хитрую улыбку.

Защитница столицы и представить себе не могла, до чего прекрасна она была именно в этой гримасе. Сочетание военного с детским оказалось столь очаровательным, что Северов рассмеялся так искренне и так громко, что сидевший за рулем парень, глянув в зеркало на необычного пассажира, не придумал ничего лучшего, как прибавить скорость.

В результате светлая, радостная картинка сменилась военно-будничной. За окном потянулись баррикады из мешков с песком и мрачно слоняющиеся люди в поисках чего-либо пригодного для наполнения желудка.

Следующие два дня прошли в тягостном ожидании окончания неизвестности. На третий к дому необычно рано подъехала машина, из которой на удивление решительно, хотя и опираясь на трость, вышел Григорий.

– Какие новости привезли, дорогой шеф? – неудачно попытался прикрыть внешним безразличием своё внутреннее состояние Северов.

– Сразу две.

– Первая?

– Надо лететь и выполнять свой долг. Маршрут подлета несколько меняется, задание остается прежним. И второе: чтобы не дразнить напрасно гусей, вылет целесообразно не откладывать.

– Я тоже думаю, не стоит зря испытывать долготерпение природы, людей и начальства в том числе. Лучше вылететь на день раньше, чем на час позже. Одним словом, когда?

Григорий внимательно посмотрел на Северова и хитро улыбнулся.

– Человек, планировавший революцию в России, в ответ на вопрос о дате начала восстания сказал так: «Сегодня рано, послезавтра поздно». Воспользуемся и мы его формулировкой.

– Я даже знаю его имя.

– Тем более.

Ровно в семь часов тридцать минут утра следующего дня, скрипя деревянными ступеньками, в дом поднялся сухопарый, казавшийся высоким из-за своей худобы сотрудник спецлаборатории. В руках у него был старый, но прекрасно справившийся с испытанием временем медицинский саквояж, точно такой, какие носили с собой все врачи до революции, посещавшие больных на дому. Но в отличие от тех, прежних врачей, доктор сразу перешел к делу: открыл свой антикварный саквояж, замыкавшийся двумя медными замками, и извлек из него несколько изящных металлических цилиндров с завинчивающимися металлическими пробками.

– Вот в этом металлическом контейнере четыре дозы препарата цианистого ряда, разработанные нашей лабораторией. После применения его почти невозможно обнаружить в организме. Я сказал «почти» с учетом высокоразвитой фармакологической индустрии у противника. Но и этот фактор ограничен во времени: если в течение часа он не будет выявлен, то превратится в обычные соли, которые с течением жизни откладываются, к сожалению, на моих и ваших суставах. Содержимое же другого цилиндра способно отключить человека на какой-то период от активной жизни, а вот этот, напротив, сделает объект в десятки раз болтливее, нежели любой алкоголь.