Великие айнур покинули Арду. Младшие духи по-прежнему обитали в водопадах, источниках, скалах, камнях и деревьях, однако редко проявляли волю и не отличали Майрона от других призраков Незримого мира.

Если бы в тот день его вернули в Чертоги Безвременья или изгнали в Пустоту, к наставнику! Но Илуватар не открыл для него даже Врата Ночи. Не в силах сотворить новое тело, тот, что некогда держал в руках судьбы миллионов, тот, кому поклонялись как богу и возводили золотые алтари, блуждал среди теней, наблюдая за тем, как меняется Арда. Долгие века он не видел ничего за пеленой ненависти и гнева. Затем они притупились — его поглотила тьма. Но со временем рассеялась и она. Это случилось неожиданно. Майрон обнаружил себя среди огромных папоротников на краю горной расщелины, из которой вытекал ручей такой чистоты, что, если бы не серебристые тела плававших в нём форелей, воду можно было не заметить. Ручей вливался в бурную реку, проложившую путь среди гальки множеством переплетающихся потоков.

Майрон вышел на её середину. Не осталось ни боли, ни ненависти, ни сожалений — только горы, река и ослепительное сияние солнца.

Однако вода по-прежнему текла сквозь него.

Со времён его падения твердь изменила очертания, появились новые народы и языки, старые почти забылись. Эльфы остались только в сказках и легендах. Мир населили люди.

Майрон жаждал обрести плоть. Почувствовать мощь горного потока и гальку под ногами, вдохнуть чистый воздух. Ему не хватало сил, чтобы сотворить фана, хотя бы немощное и уродливое, и он знал, что не восстановит их, даже если ему подарят всё время Эа.

Однако он мог забрать себе хроа человека, от которого едва отлетела феа.

Люди умирали каждый день, но выбрать подходящего оказалось непросто. Половина мертвецов сразу отпадала из-за пола. Хотя духи не имели его, Майрон привык говорить о себе в мужском роде и до сих пор всегда воплощался мужчиной (он вздохнул, вспоминая удовольствие, которое приносило ему тело). Кроме того, в большинстве народов женщинам отводили второстепенную роль, а Майрон не собирался тратить время на преодоление барьеров, которые мог обойти.

Оставался самый важный вопрос: вселиться во взрослого или в ребёнка? Если выбрать взрослого, не придётся годами притворяться несмышлёнышем и терпеть снисходительное отношение. Однако тогда окружающие заметят изменения в личности. Это создаст новые трудности.

Поразмыслив, Майрон решил воплотиться ребёнком, чтобы иметь больше власти над своей судьбой. Для бессмертного майа, скитавшегося по миру тысячелетиями, десять-пятнадцать лет ожидания — ничто.

Наконец дух майа наткнулся на то, что искал.

Мальчик родился у высокопоставленного чиновника в одной из самых развитых цивилизаций эпохи (она отдалённо напоминала Майрону Нуменор, и недаром — через двенадцать лет после того дня её погубило извержение вулкана), но в двухлетнем возрасте захлебнулся в море и утонул. Родители как раз подбегали к берегу и выкрикивали имя сына, когда Майрон осматривал медленно исчезающий на глубине труп.

Однако приятная неожиданность не свершилась. В последний момент тело мальчика заглотнула акула. Когда рыба проплыла сквозь опешившего Майрона, перед его взором предстала владычица морей.

«Уинэн? — мысленно воскликнул он. — Ради Илуватара, что ты здесь делаешь?»

«Отец послал меня, чтобы поговорить с тобой», — ответила майа. Её полупрозрачный силуэт переливался в тусклых солнечных бликах, а полы платья терялись в тёмной бездне. В отличие от Майрона, она сохранила первозданное могущество.

«Почему тебя?»

«Потому что я одна из немногих, кто остался, и однажды мне уже удалось вернуть заблудшего духа к свету. Идём, поднимемся на поверхность».

Майрон сел на краю утёса, а Уинэн вышла по пояс из воды и устроилась на подводном камне, приняв близкий к человеческому облик. Не будь родители утонувшего ребёнка поглощены горем, они бы заметили, как на скалу накатилась необычной силы волна.

«Отец позволит тебе обрести тело, — молвила Уинэн. — Но сперва скажи: что ты будешь делать с ним?»

«Я хотел дождаться, когда оно созреет, изучить окружение, обрести влияние и использовать его, чтобы изменить мир к лучшему, — Майрон разглядывал коралловое ожерелье майа, избегая смотреть ей в глаза, — но потом понял, что уже пытался следовать этим путём, и вот куда он меня привёл. Тогда я решил начать по-другому. Не менять мир, чтобы творить добро, а творить добро и таким образом менять мир».

Уинэн улыбнулась. Прикосновение её разума напоминало Майрону о прибое — то ласковом, то могучем.

«Падение не лишило тебя мудрости. Ты извлёк свой урок. Однако, чтобы спастись, тебе придётся усмирить гордыню и довериться мудрости Всеотца. Он сам выберет, в каком хроа тебе обитать. Мне жаль родных этого мальчика, однако нам не дозволено вмешиваться в то, что предначертал им Эру… Ты переродишься человеком и проживёшь отпущенный срок. Твои поступки определят твою судьбу. Ты можешь заслужить прощение благими деяниями, но, если злоупотребишь доверием Отца, то продолжишь скитаться ещё более ничтожной тенью и никогда больше не сможешь воплотиться. То же самое ждёт тебя, если ты насильственно умертвишь своё тело до того, как исполнишь свой долг в нём».

Майрон подозревал, что привлечёт внимание высших сил, но не ожидал прямого вмешательства. Однако он уже упустил один шанс раскаяться и понимал, что третьего не будет.

«Я принимаю условия», — невозмутимо проговорил он.

«Илуватар услышал тебя, — Уинэн соскользнула в воду, создав очередную волну. — Помни: души людей тоже возвращаются. Ты узнаешь их, они тебя — нет. Мы с Оссэ будем рядом. Можешь взывать к нам, когда пожелаешь. Ты точно готов?»

«Да», — решительно повторил падший майа и вверил себя Илуватару. Так началась долгая череда его перевоплощений.

Майрон сдержал слово и не повторил старые ошибки. Он становился учителем в века мракобесия и горел на костре за истины, которые отстаивал; купцом, пожертвовавшим бóльшую часть состояния больницам и сиротским приютам; неподкупным судьёй, поплатившимся за честность головой. Каждый раз он учился вместе с людьми и передавал величайшим из них свои знания. Он правил городами и провинциями, сражался в освободительных войнах, лечил бессчётных больных так, как не умели современники, и после каждой смерти возрождался всё более сильным.

Однако и после двадцати девяти жизней Майрон не мог облечь себя в фана. Не смог бы и после тысячи.

Время от времени ему встречались потомки эльфов. Их не всегда удавалось отличить с первого взгляда, однако они неизменно оказывались чуть красивее, чуть способнее, чуть мудрее и человечнее окружающих — зачастую себе на горе.

***

Трюм корабля заливала вода. Сверху продолжали доноситься взрывы и жужжание боевых самолётов. Лейтенант знал, что ему не выбраться, однако продолжал бороться за жизнь. По крайней мере, он сделал всё, что мог, и дал товарищам шанс. Однако очередная торпеда врезалась в корму перед ним, и его отбросило назад.

Уинэн представала перед ним каждый раз, когда его убивала вода — а так происходило в половине случаев. Увидев её, Майрон понял, что обречён.

«Откуда это в людях? — спросил он её. До конца оставались считанные минуты. — Неужели Илуватар сотворил их такими? За сотни и тысячи лет я и Мелькор не причинили Арде столько зла, сколько они умудрились за полвека. Нам никогда не приходили в голову такие страшные идеи».

Уинэн взяла на руки тело раненого лейтенанта.

«Кто знает, каким бы ты стал, если бы обладал их технологиями. Разве ты не убивал несогласных, не мечтал о единоличной власти над миром? Теперь ты понял, каково это — быть преследуемым?»

Майрон указал на номер на своей кисти и умер.

Освободившись от оков плоти, его дух проскользнул сквозь металлическую стену. Они с Уинэн остались одни под водой в меркнущем свете прожекторов тонущего эсминца и бликах пожара, бушевавшего на растёкшемся по поверхности топливе.

«В этой жизни с тобой случилось хоть что-нибудь хорошее?»